– Как вам концерт? – спросила Екатерина Андреевна, когда они всей гурьбой неспешно возвращались из филармонии.

– Мура, – выпалил Денис. – Нудь и скукота. Знал бы, не пошел.

– Чего же ты сидел до конца? Тебя ведь никто не удерживал, – насмешливо спросила Наталья.

– А я знаю. – Павлик лукаво покосился в сторону Дениса. – Из-за одного человека. Я даже знаю какого.

– Какого? – одновременно воскликнули близняшки Волковы. Но тут в разговор вмешалась Екатерина Андреевна.

– Знаешь, и помалкивай, – строго заметила она Павлику. – Во-первых, может, ты ошибаешься. Во-вторых, даже если не ошибаешься, о таких вещах совсем не обязательно сообщать всему свету.

– А в-третьих, еще раз вякнешь, я тебя разложу по осям координат, – пообещал Денис. – Есть такая поговорка: многие знания – многие скорби. Будешь скорбеть потом всю жизнь.

– Да я пошутил! – Павлик, опасливо отошел от Степанова подальше. – Шуток не понимаешь, что ли?

– Так ведь в каждой шутке есть доля шутки, – хихикнула въедливая Наташка. – Интересно знать, кого наш вундеркинд имел в виду. А то я теперь спать не буду: вдруг меня? Павлик, ты мне потом шепни на ушко по секрету, ладно?

– Ну, все, оставили эту тему, – прервала ее Екатерина Андреевна. – Вернемся к концерту. Неужели никому песни не понравились?

– Мне понравились, – отозвалась Танечка Беликова. – Особенно песня про Пушкина. Кажется, называется «Дуэль». Там есть слова «лишь на мгновенье умер Пушкин, и лишь мгновенье жил Дантес» – здорово, правда? У меня даже мурашки пробежали по коже.

– Да, замечательная песня, – согласилась учительница. – Слова к ней написал хороший местный поэт Игорь Кудрявцев. Если хотите, я могу пригласить его в гости. Устроим чаепитие, а он нам свои стихи почитает.

– А, правда, давайте? – оживилась Наташка. – Мы с девочками испечем всякие плюшки-ватрушки. Может, кое-кто из наших тоже почитает свои стихи. Я знаю, что и среди нас есть поэты. Точнее, поэтесса.

– Кто? – хором воскликнули все.

– Пусть сама скажет.

– Она меня имеет в виду, – призналась Танечка. – Только никакая я не поэтесса. Так, сочиняю для себя. Я Наташе показала свои стихи и просила никому не говорить, а она меня выдала.

– А почему только Наташе? – удивились ребята. – И почему ты это скрываешь? Вдруг у тебя талант?

– Точно талант, – подтвердила Наташка. – Стихи такие прикольные, – мне особенно стих про Барбоса понравился. Он так и называется «Две Наташи и Барбос».

– Вот почему он тебе понравился, там еще и про Наташ, – засмеялись все. – Таня, прочти.

– Нет, я сейчас не готова, – отказалась девочка. Может, потом, когда соберусь с духом. А тетрадку могу дать почитать, если хотите.

– Мне дай, мне, – наперебой заговорили одноклассники.

– Ладно, завтра принесу. Будете читать по очереди. Потом скажете, что больше всего понравилось.

– А у тебя есть любимое стихотворение? – уважительно поинтересовалась Екатерина Андреевна.

– Есть.

– О чем оно?

– О душе.

– О чем, о чем? – изумился Денис.

– Я же сказала: о душе. О Боге.

– Нашла о чем писать. Больше ничего не придумала?

– Меня спросили, я ответила, – сухо отрезала Танечка. – До свидания! – И она свернула к остановочному павильону.

– Денис, нельзя быть таким неделикатным, – упрекнула Степанова Екатерина Андреевна. – Пойми: то, что тебе кажется пустяком, для других может быть очень важным, важнее всего на свете. Научись уважать чужое мнение, тогда и твое будут уважать. А тебе, Снегирева, понравилась какая-нибудь песня? – неожиданно обратилась она к Насте.

– Понравилась одна, – помолчав, призналась Настя. – Там есть слова «Мне день и ночь напомнят о тебе. Здесь все тобой наполнено до края» – просто за душу берут. У меня до сих пор звучат в ушах.

– Мне тоже эта песня понравилась, – поддержали ее девочки. – Все-таки хороший концерт, правда? Ну, были недостатки – эти поэты на сцене, да и затянуто слишком. Но все равно, хорошего больше. Давайте потом еще куда-нибудь сходим? В театр или можно в кино.

– Обязательно, – пообещала Екатерина Андреевна. – Ну что, расстаемся? До послезавтра, и всем удачи в выходной.

– И о ком тебе день и ночь напомнят? – пристала к подруге настырная Наташка, когда все разошлись. – Все о нем?

– Отстань! Ни о ком. Просто песня и все. – Настя с досадой отвернулась. Как ей нравится делать другим больно. Беликову выдала с ее стихами, а теперь за меня принялась. Могла бы помочь забыть о нем, не вспоминать. Так ведь нет, постоянно бередит душу.

После памятного посещения во время болезни Настя ни разу не встретилась с Вадимом. Она знала, что первокурсники учатся на самом верхнем этаже здания. Пока они спускались после звонка на первый этаж, лицеисты уже разбегались по домам. Только однажды Настя увидела, как Вадим с неизменной Анечкой шел через институтский двор. Анечка в чем-то его горячо убеждала, а он, не глядя на нее, молча кивал в ответ.

«Почему я не могу его забыть, как он забыл меня? – терзала себя Настя, понуро бредя по лужам. – Неужели я его по-прежнему люблю? Да, люблю, все вернулось. Но, если можно полюбить, значит, и разлюбить можно? Ведь он тоже меня любил, точно любил, раз звонил, искал встречи, ждал. А потом у него все прошло. Когда же пройдет и у меня? Интересно, было ему так же больно, как мне сейчас, когда я сказала, что мы можем быть только друзьями?»

Она вспомнила, как стояли они тогда у Невы и как погрустнел его взгляд, устремленный в темную воду. Он согласился со мной, подумала она, принял мои слова всерьез и решил покончить с этим. Клин вышибают клином – и этим клином стала для него Анечка.

А я? Зачем я ему такое ляпнула? Но что я могла тогда сказать? На меня так ужасно подействовали мамины слова про их «хозяйство». Я же действительно думала покончить с этим. Не знала, что будет так больно, – и чем дальше, тем больнее. А теперь все дурные мысли куда-то ушли, а любовь осталась. Как точно сказала Наташка: корка, а под ней незажившая рана.

А может, мне тоже клин вышибить клином? Вадим же смог. Может, и я смогу? Кого бы выбрать в качестве этого клина? Никиту? Вряд ли он так уж влюблен в эту Свету. Может, попробовать? Но получится ли у меня с ним?

Она представила себя в объятиях Наташкиного брата – и все в ней восстало, протестуя. Нет, нет, ни за что! Я не смогу его полюбить, никогда-никогда. А кого смогу? Может, кого-то из нашего класса? О нет, там такие отсутствуют.

И ведь даже не у кого спросить, как разлюбить человека, который тебя не любит. Наверно, никто в мире не ответит на этот вопрос. Надо справиться самой. Справиться с собой. Говорят, время лучший лекарь. Надо побольше думать об учебе, читать, что-то делать. Отвлекаться. Как там у Маяковского, вот: «до ночи рубить дрова». Ну, не дрова, так что-нибудь другое. Только чтобы не оставалось времени на эти терзания.

Чем бы заняться сейчас? Завтра воскресенье, родители где-то ходят. Уроки? Что-то неохота. Уберу-ка я квартиру, – решила она, – вымою полы, вытру мебель, пропылесосю ковер. И в своей комнате, и у родителей. Буду убирать до изнеможения, а потом бухнусь в постель.

Когда вечером вернулись родители, она уже заканчивала уборку. Пол блестел, зеркала сияли, а вычищенный «Ванишем» ковер поражал яркостью красок. Под восторженные родительские восклицания дочь, выкрутив тряпку, пошла в ванную отмываться. А проголодавшиеся папа с мамой устремились на кухню, откуда обалденно пахло жареными котлетами.

– Ма, ты же клялась, что после десяти ничего жевать не будешь, – крикнула из ванной дочь. – Забыла? А как же твоя талия?

– А она не жует, она целиком глотает, – отозвался папочка с набитым ртом. – Дочка, бросай свою математику, иди в повара. Ну почему у мамы котлеты никогда не бывают такими вкусными?

– Потому что я мясо два раза через мясорубку пропускаю. И луку надо побольше класть, не меньше двух головок, – а она не может, у нее ресницы текут. Вы смотрите, не слопайте все, оставьте на утро.

Утром позвонила Наташка:

– Насть, ты чего делаешь?

– Ем.

– А потом?

– Алгебру буду делать. Туржанская на неделю с полсотни примеров задала – я только половину решила. Ты почему не являешься? Договорились же делать уроки вместе, а ты все отлыниваешь да отлыниваешь. Смотри, четверть заканчивается – потом будешь пороть горячку.

– Да я с десяток уравнений сама решила. Которые полегче. Если честно, я ждала, когда ты все сделаешь, чтобы потом самые трудные у тебя передрать. Ладно, сейчас приду.

Они провозились пару часов с алгеброй, потом решали задачи по физике, потом занялись химией. В общем, убили на уроки полдня. Наконец Наташка взмолилась: – Все! Стреляйте меня, больше не могу. Ничего не соображаю – смотрю в книгу, вижу фигу. Настя, пойдем на воздух, подышим. Я тебе такое расскажу: ты упадешь.

– Там же дождь и, похоже, на весь день. Вон на небе ни просвета.

– Ну и что? Осень – он каждый день будет лить. Так что теперь, сидеть в четырех стенах? Возьмем зонты.

Они неспешно брели по пустой аллее под шелестящим дождем. Наташка загадочно молчала. Наконец Настя не вытерпела:

– Ну, давай, выкладывай. Что такого сногсшибательного ты хотела сообщить? Опять Никита что-нибудь отчубучил?

– Ты только не ругайся. В общем, я ему рассказала про ваш разговор с твоей матерью, – ну, что у них бывает, когда целуются. Спросила, правда ли это. У меня просто язык чесался спросить, я и не удержалась. Слушай, он так хохотал – я думала, штаны намочит. Просто катался по дивану. Ржал минут десять без остановки. И все спрашивал, неужели Галина Артуровна могла тебе такое сказать. А потом признался, что у них так бывает, мол, это нормальная мужская реакция, – но далеко не всегда. И все повторял «бедная Настя, бедная девочка, вот почему она от нас шарахается». А в конце сказал, что все это чепуха, и посоветовал выбросить из головы.