– Сказал, на этой неделе. Знаешь, ну их всех. Давай есть.

Поев, они принялись за уроки. И хотя Насте хотелось еще поговорить о Вадиме, она себе этого не позволила. Надо о нем перестать думать, перестать, перестать! – твердила она себе. А если сам будет лезть в голову, вспомнить Анечку. – Я запрещаю тебе думать о нем, – приказала она, сурово глядя в зеркало. – Как не стыдно! Гордости у тебя нет. Есть лицей, есть Наташка и новые друзья – этим и живи.

Глава 26. Проблемы, проблемы

Математика, физика, информатика, химия. А еще куча всяких гуманитарных дисциплин. Преподаватели буквально душат заданиями – и каждый считает свой предмет главным. Какие там пятерки, тут на трояки не скатиться бы на математике, думала Настя, а уж история с географией пусть меня простят, ну, не могу я все предметы знать по высшему разряду. И она свирепо вгрызалась в новые параграфы. Тем более что в недалеком будущем назревали зачеты по всем предметам, ведь они уже проучились целый месяц. Но незажившая царапина в ее душе все саднила и саднила, из-за чего она постоянно пребывала в минорном настроении. Наконец Наталье надоело созерцать ее кислую физиономию.

– Ты долго будешь ходить с постной рожей? – сердито спросила она Настю, когда они неспешно брели из лицея. – Опять хандра накатила? Ты, наконец, определись, чего хочешь: вернуть его или забыть. А то у тебя, как в поговорке: и хочется, и колется, и мама не велит. Хочешь вернуть, давай наметим план действий. Хочешь забыть, плюнь и разотри. Но перестань, наконец, кукситься, на тебя уже все внимание обращают.

– Ничего я не хочу, – уныло отозвалась Настя. – Только тоска какая-то темно-зеленая меня гложет. Знаешь, если честно, мне уже ничего не хочется, даже жить.

– Совсем хорошо! С чего это тебе жить надоело? Ума палата, сама красотка, любого парня только пальцем помани. Да стоит тебе пару раз улыбнуться Вадиму, прибежит, как миленький, – только эта девка его и видела.

– Наташа, ну зачем ты? Думаешь, я сама не понимаю? Все я понимаю. Но у меня последнее время такое чувство безнадеги. И всякие нехорошие мысли в голову лезут. Вот скажи: для чего ты живешь?

– Как для чего? Живу, и все. Мне нравится. А тебе что – нет? Мне тоже иногда нравится, но теперь как-то редко. Раньше я об этом не задумывалась. А сейчас, особенно после смерти Дениски, я все думаю: зачем? Зачем мы колотимся, чего-то добиваемся, если нас всех уже приговорили к высшей мере.

– Ты что, рехнулась? Кто приговорил?

– Бог! Если он, конечно, есть.

– Ну, ты даешь! – Наташка даже остановилась. – Настя, нет, тебе надо к врачу. Иначе ты точно сдвинешься.

– Ну и что это даст? Что, твой врач может что-то изменить? Ничего он не может. Сам, небось, думает об этом. А ты? Неужели никогда не задумывалась, что станешь старой, что умрешь? Может, даже мучиться перед этим будешь, – если от рака.

– Нет, мне это в голову не приходило. Если честно – я не верю, что умру. Вот не верю, и все. Мне кажется, я буду жить вечно. Ну, если не вечно, то долго-предолго. Так долго, что и думать об этом не стоит. И тебе советую выбросить эти мысли из головы. Посмотри вокруг: ведь все люди живут, и никто с ума не сходит, что когда-нибудь умрет. А старики? Будь по-твоему, они вообще должны трястись от страха, что им скоро конец. А твоя бабушка, наоборот, мне кажется очень даже жизнерадостной. И дедушка.

– Может, они просто делают вид? Или ведут себя, как страусы: не буду об этом думать, потому что не могу ничего изменить. Мне папа уже так советовал. Только, что делать, если думается? Я всегда считала, что человека надо наказывать только за дурные поступки. Нас ведь так с детства учили. Бог захотел, дал жизнь, захотел, взял. Только это неправильно, несправедливо. Я когда об этом думаю, у меня просто руки опускаются.

– И что ты собираешься делать?

– Не знаю.

– Бросишь учиться? А как же мечты о Петербурге?

– Нет, конечно, не брошу. Родителей жалко. Буду учиться потихоньку, куда деваться? Но все так противно. Только ты никому не говори, ладно? Просто я с тобой поделилась – ведь больше не с кем. А Вадим? – да, мне больно, что он с этой. Но все равно я в нем разочаровалась. Поэтому – ничего не надо. Наташа, обещаешь?

– Ладно, ладно, не переживай. Но все равно, я с тобой не согласна. Не знаю, как ответить, но не согласна. Пойдем к нам обедать – у нас макароны с мясом по-флотски. Вку-усные.

– Нет, не хочу. Пообедаешь, приходи, будем задачи решать, что Гиббон назадавал. Там их тьма.

Наталья ушла к себе, а Настя села за письменный стол и достала физику. Октябрь выдался дождливым, небо постоянно было хмурым и быстро темнело. Она включила настольную лампу, и сейчас же дремавший на диване Федор прыгнул на стол и улегся в освещенном круге. Хорошо животным, подумала Настя, глядя в его янтарные глазищи, они не думают, зачем живут, и не знают, что умрут. Живут в свое удовольствие – и все. И растения. А мы знаем. Эх, лучше бы не знать. Жить и жить, не думая об этом ужасе. Ладно, надо заниматься, все равно больше ничего не остается.

Она открыла тетрадь и стала записывать условие задачи. Федор, только этого и ждавший, принялся лупить когтистой лапой по буквам, стараясь поймать этих черненьких насекомых. Она шикнула на него, и кот, вывернувшись на спину, развалился по всему столу, – его усатая голова заняла больше половины страницы.

– Федор! – строго сказала Настя. – Совести у тебя нет. И так ничего в голову не лезет, а тут еще ты. – Она почесала кота за ухом, стащила на колени и углубилась в задание.

– Вы не забыли, что послезавтра День учителя? – спросила ее вечером Галчонок.

– Нет, мы еще вчера скинулись на цветы.

– А в старой школе? Неужели не поздравите Светлану Михайловну и других учителей? Они ведь столько для вас сделали.

– Да мы с Наташей как-то не подумали. И денег у меня больше нет.

– Можешь взять из буфета две коробки конфет, – мне студенты понадарили их с десяток. Зайдете в учительскую, угостите.

– А я торт куплю, – обрадовалась Наталья Настиному предложению. – Завтра всего две пары, сбегаем после уроков? Как я соскучилась по Светлане и всем нашим!

На следующий день была суббота, поэтому занятия в лицее закончились раньше обычного. Подружкам удалось уговорить Гиббона отпустить их с последнего часа – и, купив в супермаркете роскошный торт, они понеслись в родные пенаты. Там еще шли уроки. В учительской они обнаружили завуча Наталью Николаевну, проверявшую журналы. Подняв на бывших подопечных бархатные глаза, та всплеснула руками:

– Боже мой, девочки! Настенька, Наташенька! Как же я вам рада! Нам так вас не хватает! У вашего прежнего класса как будто душу вынули. Оказывается, вы там были стержнем, особенно ты, Настенька. Всегда можно было положиться, опереться. А теперь сплошной разброд. Ну, расскажите, как вы? Как живете, как учитесь?

– Учимся с переменным успехом, – призналась Настя. – Очень много задают по всем предметам Я уже не отличница, да и Наташа не блещет.

– Не жалеете?

– Нет, Наталья Николаевна, не жалеем. Трудно, но интересно. Зато на английском мы в передовиках.

– Что ж, рада за вас. Спасибо, что не забываете, что поздравили.

– А как наши?

– По-разному. Класс сильно уменьшился. Парфенов ушел, Новиков в казачью гимназию подался, Оля и Света Сверчковы – в технический лицей, Таня Юдина – в медицинский колледж. Многие поуходили. Звездочек, вроде тебя, Настенька, больше не осталось.

– Но у вас же Соколова, говорят, отличницей заделалась, – ехидно вставила Наташка.

– Ира Соколова очень старательная девочка, – сухо отозвалась завуч. – И пятерки она получает заслуженные. Напрасно ты, Наташа, иронизируешь.

– Да я ничего, Наталья Николаевна, я просто так сказала. Я знаю, что она старается, мы с ней иногда видимся. Она к Насте заходит, когда что непонятно, или просто так. Я ничего плохого не имела в виду.

– Ну, хорошо. До звонка десять минут. Не хотите со своими повидаться, там сейчас математика.

– Ой, хотим, хотим!

Увидев в дверях бывших одноклассниц, класс радостно завопил, а Митька запрыгал на стуле, как мячик. Математичка обернулась на шум, хотела призвать класс к порядку, но потом махнула рукой – она сама обрадовалась встрече со своими любимицами. Пришлось рассказать о лицее и ответить на кучу вопросов. Когда Настя показала Светлане тетрадь с теперешними задачами, та только вздохнула:

– Конечно, у вас же там шесть часов математики в неделю, а у меня только три. И контингент отборный, а не всех подряд берут, как у нас. Чего же не решать – с повышенной трудностью.

Вскоре прозвенел звонок. Бывшие одноклассники выстроились гуськом, чтобы обнять каждую из подружек и потрясти им руку. Затем ребята разбежались по домам, а Наталья Николаевна позвала девочек в учительскую пить чай с подаренными сладостями.

– Ты бы хотела вернуться? – спросила Настя подругу по выходе из школы. – Представляешь, насколько стало бы легче. Ты бы здесь теперь блистала похлеще Соколовой. Кстати, ее не было, не знаешь, почему?

– Ты что? Ни за что! – замахала руками Наташка. – Учиться в нашем лицее – это же так престижно. И студенты кругом, не то, что наши мальчишки. А Ирка вроде болеет. Настя, тебе из нашего класса кто-нибудь нравится?

– Ты в смысле мальчишек? Павлик нравится.

– Да ну тебя. Я серьезно.

– И я серьезно. С ним так интересно, и он ничего из себя не строит. Мы сегодня на переменке говорили – ты представить не можешь о чем: о сотворении мира. Он же свободно читает первоисточники на английском, лучше нас с тобой. И он вычитал в их журнале, что один австралийский ученый математическим путем доказал существование сверхразума. Вывел уравнение, из которого следует, что Вселенная могла быть сотворена только мыслящим существом. И за это получил Нобелевскую премию, представляешь?