– Пойдем домой пешком, – предложила Наталья после уроков, – а то я что-то перевозбудилась от этих занятий. Столько всего сразу не переваришь. Да перестань ты кукситься! Сама же твердила, что он тебе до лампочки. Лучше скажи: как математику написала?

– В одном ответе не уверена, – нехотя призналась Настя. – Слишком сложный получился. А остальное вроде верно.

– А у меня, наверно, половина неправильно. За лето все позабывала.

– Я же тебя предупреждала: бери на море учебники. За три месяца все извилины от безделья заросли бурьяном.

– Ну да, на море – учебники. Мамахен решила бы, что я умом тронулась. Как думаешь, если пару получу, не выгонят?

– Сразу не выгонят. И почему пару? Если половину решила, может, тройку поставят.

– Жаль, что рядом сидеть не разрешают. Хоть что-нибудь подсказала бы.

– Не, здесь не получится. Сама будешь решать. Давай сядем вон на ту скамейку, и ты мне напишешь, что тебе попалось.

– Думаешь, я помню? У меня уже все из головы повылетало.

– Что, ни одного примера? Ну и память у тебя. Надо ее углублять. Я вот все помню, что попалось, – могу хоть сейчас написать.

– Да как ее углубишь? Наверно, я просто тупая – как Парфенов.

– Ничего ты не тупая, просто мало занималась – вот мозги и еще не заработали на полную мощь. Но не Парфенов же. Парфенов сюда в жизни не поступил бы. Учи побольше наизусть, и память станет глубже.

– Ладно. Давай вместе уроки делать, как раньше, хорошо?

– Давай. Знаешь, мне стало нравиться объяснять. Наверно, у меня все же есть учительский талант.

– Конечно, есть. Твои же предки педагоги. Не зря же говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. А вот кем быть мне, не представляю. Никаких особых талантов у меня нет.

– Погоди, может, еще проявятся. Ты прислушивайся к себе: какие предметы больше по душе. В конце концов, поймешь, куда поступать.

– Насть, ты, правда, расстроилась из-за Вадима и той девки? Может, ты его еще любишь?

– Ничего подобного! Просто противно стало. Пойдем быстрее, а то я уже есть хочу.

К удивлению Насти, оба родителя среди рабочего дня были дома. Едва она вошла, как они выскочили в прихожую и выжидающе уставились на дочь.

– И что? – устало спросила она. – Чего вы так смотрите? Давно не виделись?

– Что-то ты не в настроении, – обиделся отец. – С контрольной не справилась?

– В одном ответе сомневаюсь. А остальное вроде верно. Все нормально, просто устала. И есть хочу, как зверь. Только сначала пять минут полежу, сил никаких нет.

Настя прошла в свою комнату, легла на диван и закрыла глаза. И сразу перед ней всплыла картина, увиденная в спортзале. Почему-то вспомнились глаза Вадима и его деланно равнодушный тон. Он растерялся, увидев меня, подумала Настя, да, растерялся. Потому и повел себя так. Но с этой студенткой у него, определенно, что-то есть. Интересно, позвонит ли он теперь когда-нибудь? Ведь тогда в Питере он искал меня, ждал. Нет, наверно, не позвонит. Ничего больше не будет, это все. Конечно, у него теперь новая жизнь и новая любовь. Наверно, это очень интересно: свидания, поцелуй и все такое. Ведь ему теперь все можно. Можно даже жениться. А у нее, Насти, ничего этого никогда не будет. Ну и пусть. Хватит думать о глупостях, одернула она себя. Завтра проверочная по физике, надо поесть и садиться за уроки.

Но даже шикарный обед, приготовленный родителями, не поднял ей настроения. Равнодушно сжевала она бутерброд с икрой, поковыряла отбивную, собственноручно поджаренную Галчонком, – и вдруг почувствовала, что есть расхотелось. Но чтобы родители окончательно не расстроились, заставила себя все съесть. Правда, мать это не провело. – Выкладывай, что стряслось, – заявила она, последовав за дочерью в комнату и с твердым видом усаживаясь на диван. – Только не притворяйся, что у тебя все прекрасно.

– Мама, я же сказала: была проблема с математикой. Иди к себе, мне надо физику готовить.

– Ну да, стала бы ты из-за одного примера так переживать.

– С чего ты взяла, что я переживаю?

– Посмотри на себя в зеркало.

– Знаешь, я сегодня видела Вадима с одной девушкой, – вдруг неожиданно для себя выпалила Настя. И даже сама удивилась, – чего это ей вздумалось? Никогда она не откровенничала с матерью на такие темы – ни до того ужасного разговора, ни после.

– Ну и что? – помедлив, спросила та. – Тебя это расстроило? Может, он просто учится с ней в одной группе.

– Нет, не просто. Это было заметно.

– Но ты же вроде сама к нему никаких особых чувств не питала. Не расстраивайся. У тебя еще таких Вадимов будет – вагон и маленькая тележка. А я все думаю: куда это он подевался? А у него, значит, новая любовь. Ну и Бог с ним. Вон Никита как в тебя влюблен, невооруженным глазом видно. И вообще дочка, еще только десятый класс. Не торопись, у тебя все впереди. Поступишь в серьезный вуз – там будет встреч выше крыши. А пока выбрось все это из головы и погрузись в учебу.

– Да, мам. Ладно, я буду заниматься, завтра трудный день.

Глава 24. Первая четверть

Остаток первой недели новоиспеченных лицеистов гоняли по всем предметам вдоль и поперек. Наталья по физике и математике получила трояки, из-за чего ее посадили за первый стол, удалив от подруги. Теперь позади нее сидела Танечка Беликова, которая Наталье активно не нравилась из-за своей привлекательной внешности. Наташка всегда не любила одноклассниц красивее ее самой, – ей больше нравилось, когда было наоборот. Сначала она обрадовалась, что девчат в их классе так мало, но, присмотревшись к ним, приуныла. Все тоненькие, все хорошенькие и, похоже, все умненькие, – вот невезуха!

Настя тоже не блеснула на математике, – получила слабую четверку, правда, с физикой справилась на «отлично». В результате она оказалась в среднем ряду и за средним столом. На переменке грустная Наташка принялась жаловаться на судьбу – мол, как теперь ей быть, если некому помочь в трудную минуту.

– Сама будешь думать, – сухо ответила опечаленная собственными проблемами Настя, – а не сможешь, спросишь Ольгу Дмитриевну. И давай, как в школе, разбирать новые темы сами, чтобы в классе все было понятно. Глядишь, и выбьемся в передовики.

– Давай, – уныло согласилась Наталья. – Похоже, кроме зубрежки, ничего хорошего здесь не светит. На уроках ни похохмить, ни потрепаться, – такая скукота! Помнишь, как у нас в классе было весело. А здесь – решай, решай, решай без остановки. Сидишь перед носом учителя, да еще одна – в сторону нельзя посмотреть, сразу замечание. Не знаю, надолго ли меня хватит.

– Тогда лучше сразу поворачивай обратно. – Настя понимала, что ответила искавшей сочувствия подруге излишне резко, но иначе как ее встряхнуть? Она знала, что назад Наташке ходу нет, – кто же захочет менять лучшее на худшее. Вкус к настоящей учебе та уже почувствовала, а хнычет исключительно из-за малодушия и остатков лени. Ей самой их класс понравился. Нет привычного гвалта, никто не пускает на уроке бумажных голубей и не ходит по классу без разрешения.

– Шум угнетает ум, – заметила им на первом же уроке Туржанская, – а когда язык работает, мозг отдыхает.

И Настя с этим была полностью согласна.

Преподаватель физики доцент Григорий Борисович Бондарь вначале Насте не очень понравился. Он был носат, лохмат, длиннорук и недостаточно выбрит. Из-за характерного сочетания начальных букв его имени, фамилии и отчества, а также диковатого вида, к нему давно и прочно приклеилось прозвище Гиббон. Он знал об этом и даже не обижался. Позже лицеисты узнали от студентов, что Гиббон бреется по два раза на день, но черная щетина через три часа вылезает вновь.

Зато преподавателем Гиббон оказался первоклассным. Он демократично разрешал лицеистам сидеть, где вздумается, выкрикивать с места, если в голову придет умная мысль, и даже заниматься посторонними делами, если очень надо, – лишь бы не мешать другим. Правда, никто этими вольностями не пользовался, наоборот, на его уроках все сидели с открытыми ртами, настолько было интересно. Объяснение нового материала он всегда начинал с экскурса в историю физики, рассказывая о великих ученых анекдоты и разные занимательные случаи. Он мог продемонстрировать физический опыт, используя любые подручные материалы.

– Девушки, пожертвуйте во имя науки резинку для волос. Временно, – на одном из первых уроков попросил Гиббон. Получив желаемое, продолжил: – Кто сообразит, под каким углом к полу нужно выстрелить мелом, чтобы он пролетел как можно дальше?

– Параллельно, – выкрикнул кто-то из ребят. Настя знала правильный ответ, но решила не высовываться.

– Стреляем. – Присев, физик запустил мел в указанном направлении. Упав, мел оставил на полу отметину.

– У кого еще будут предложения?

– Тридцать градусов, – предположила Таня Денисова. Учитель запустил мел примерно под этим углом – тот упал немного дальше.

– Других предложений не будет? – Физик, улыбаясь, посмотрел на класс. Насте стало обидно: еще решит, что они совсем темные. Она подняла руку.

– Угол атаки должен быть сорок пять градусов. Могу доказать.

– Что ж, докажите.

Настя вышла к доске. Она уже ругала себя: вдруг сейчас запутается. Но, взяв мел, успокоилась. Нужные формулы быстро всплыли в памяти, ведь она недавно решала подобную задачку. Выразив дальность полета мела через его начальную скорость и угол атаки, она доказала, что мел упадет дальше всего, если стрелять под углом, равным половине прямого. Затем запустила мел примерно под этим углом, – отметина на полу оказалась самой дальней.