– Очнулась? – Наташка, вытерла слезы. – Ну, ты нас и напугала! Встать можешь?

С помощью Никиты Настя попыталась подняться – с трудом, но это ей удалось. Правда, асфальт продолжал покачиваться и двор медленно плыл по кругу, – пришлось некоторое время подержаться за Никиту.

– Все нормально, – ответила она, отряхиваясь. – Вы только маме не говорите, а то она меня опять к врачу потащит.

– Я считаю, Настенька, тебе не следует туда ходить, – сочувственно сказал Никита. – Видно, ты еще очень слаба. Вдруг тебе снова станет плохо?

– Действительно, не ходи, – поддержала его Наташка. – Думаю, Вадим не обидится, ведь все знают, что с тобой приключилось. И потом ты им… – она вдруг замолчала. Но Настя поняла: Наталья хотела сказать, что она Тумановым никто, чужой человек, но побоялась ее обидеть.

А ведь, действительно, никто. Неужели никто? И Вадиму никто, и его родителям. И умершему Дениске. Нет, это не так. Настя вдруг почувствовала себя причастной к горю этой семьи – и все сомнения разом покинули ее. Она пойдет на кладбище и будет рядом с ними в их самые страшные минуты. Она примет их горе в свою душу, простится с Дениской – и тогда, может быть, его душа там, где она теперь обретается, простит ее.

Настя опасалась, что родители не пустят ее на похороны, но мать, немного подумав, согласилась. Может, дочка отвлечется от своих переживаний и переключится на чужие? О, если бы она знала, какая тяжесть ляжет на душу дочери, ни за что не пустила бы ее на кладбище.

Первое потрясение постигло Настю, когда она увидела Дениску в гробу: так сильно смерть изменила облик мальчика. Его личико усохло, скорбно сжатые губки посинели, а на лице читалась печать глубокого страдания. Перед ней лежал маленький измученный старичок.

Какие муки он испытал! – думала Настя, глядя с ужасом на существо в гробу. Неужели все так страдают перед смертью? Неужели это ждет и меня? Может, лучше было умереть тогда, в больнице, когда я ничего не чувствовала, – чем жить в ожидании такого?

Вдруг она услышала жуткий звук: смесь стона и воя. Похолодев, Настя взглянула в ту сторону. Грузный мужчина, с криком обхватив маленький гроб руками, мешал ребятам в камуфляже опускать его. Они попытались поднять мужчину, но он еще крепче вцепился в гроб. – Не-ет! Не хочу-у! Не да-а-м! – Его голос был полон такой муки, что у Насти потемнело в глазах. В ушах появился знакомый нарастающий звон, предшествующий обмороку. Чтобы не упасть, она прислонилась к дереву и глубоко задышала.

– Тебе опять плохо? – встревожилась Наташка. – Давай, я провожу тебя в машину.

– Не надо, – отказалась Настя, – мне уже лучше. Это его отец?

– Да. А мать вон, в черном, рядом с Вадимом. Представляешь, ни слезинки не проронила.

– Наверно, уже все выплакала.

– Нет. Вадим сказал, что после смерти Дениски она ни разу не заплакала. Их отец на нее кричал: мол, она виновата, что не уберегла сына. Что должна была вызвать его, как только узнала диагноз. Он бы в столицу обратился, всех поднял бы на ноги. А она, знаешь, что ответила? Ужас!

– Что?

– Что Дениске там лучше.

– Как?! Так и сказала?

– Да. Мне Никита рассказал. Вроде бы, когда Дениска уже умирал, уже клиническая смерть наступила, она у врачей в ногах валялась, все просила, чтобы вернули его, чтоб еще хоть раз открыл глазки. Они и вернули, оживили, – сейчас, знаешь какая медицина. Мертвого, если надо, поднимет. Раз вернули, два вернули. А на третий раз он открыл глаза и сказал: «Мамочка, отпусти меня. Там так хорошо!»

И она разрешила врачам отключить аппаратуру. И рассказала об этом отцу. Но он ей не верит, – говорит, что она, наверно, просто устала с Дениской возиться. У них в семье сейчас такая напряженка. Вадим не может дома находиться – почти все время у нас.

Настя потрясенно слушала ее. Что значит: там хорошо? А что – там что-то есть? Неужели Дениска что-то видел? Или ощущал? А может, он просто устал мучиться? Наверно, ему уже не хотелось приходить в себя и снова страдать, вот и показалось, что там хорошо. А вдруг, действительно, там, по ту сторону жизни, есть другое существование? Вот бы узнать поточнее. Но как?

И при мысли о возможной жизни после смерти она вдруг почувствовала странное облегчение. Как было бы хорошо, если б это было правдой. Наверно, если бы люди знали это точно, думала она, они не хватались бы так жадно за блага теперешней жизни. Ведь многие стремятся побольше ухватить, потому что смертны. Им хочется насладиться всем сейчас, пока это возможно. Но когда бы они знали точно, что если не повезло в этой жизни, то может повезти в следующей, они бы не рвались так за богатством, властью, успехом.

Религия! А что религия? Она требует верить в загробную жизнь бездоказательно. Но современный человек хочет иметь научные доказательства, факты. А их по-настоящему нет. Надо с папой поговорить об этом, ведь он физик. Физика – наука о природе, о бытие. Наверно, он тоже размышлял над этими вопросами. Надо выбрать удобный момент и все с ним обсудить.

Поминки Настя высидеть не смогла. Ей показалось диким: как люди могут есть и пить, после того, что сделали? Опустили в яму маленького Дениску, оставили там одного, а теперь едят и разговаривают, как будто ничего не случилось. Кто-то даже смеется. Правда, Денискиного папы за столом нет. Наверно, не смог этого вынести, уехал.

Ей самой кусок не лез в горло. А Наталья – ничего, съела с удовольствием рис с изюмом и теперь поглощала куриный суп. Да и остальные участники похорон не страдали отсутствием аппетита.

– Ты кушай, деточка, кушай, – обратилась к ней незнакомая полная женщина, – супчик вкусный, и кутья удалась. Да, не думала я, что буду за Пашиного сыночка так скоро обедать. Что ж, на все воля Божия. Видать, так у него на роду было написано. – И она перекрестилась.

– Вы думаете, это Бог захотел, чтоб Дениска умер? – неприязненно спросила Настя. – Но зачем? Разве это не жестоко – так мучить невинного малыша, а затем умертвить? Зачем это Богу? Он же всеблагий.

– А ты не осуждай Всевышнего! Не тебе его судить. Смирись. Пути Господни неисповедимы. Теперь Пашин сынок будет у него ангелом небесным. Может, и за нас словечко замолвит.

Не верю, – мрачно подумала Настя. Поковыряла рис и, почувствовав полное отвращение к еде, отложила ложку. Встала, вышла из кафе и пошла, сама не зная куда. Увидела в сквере скамейку, с облегчением села и закрыла глаза.

Кто-то подошел и сел рядом. Открыв глаза, она увидела Вадима, понуро глядевшего себе под ноги. Некоторое время они молчали. Потом Настя сказала:

– Прости меня. За твоего брата. Я обещала его навестить и не пришла. Прости, если можешь.

– Ничего. С тобой ведь такое случилось. Он ждал тебя тогда весь день, а вечером ему сказали, что на тебя напали бандиты. И он потом уже не ждал. Спасибо, что пришла его проводить. Честно говоря, не ожидал.

Они снова помолчали. Потом Вадим осторожно спросил:

– Скажи, Настенька, я тебя чем-нибудь обидел?

– Нет, что ты. Чем ты мог меня обидеть?

– Тогда почему ты ко мне так резко изменилась? Ведь раньше было по-другому. По крайней мере, мне так казалось.

Настя молчала. Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Наташа говорит, что ты возненавидела всех мужчин. Неужели это правда?

– Извини, Вадим. – Настя встала. – Я на автобус.

– Зачем на автобус? Посиди немного, скоро всех развезут по домам.

– Нет, не хочу. Я побегу. Пока.

И она прямо через газон побежала к остановке. Уже из окна автобуса увидела, что Вадим стоит и потерянно смотрит ей вслед. Когда автобус тронулся, он повернулся и медленно побрел в кафе.

Возвращаясь с кладбища, Настя с тоской готовилась к предстоящим расспросам: как прошли похороны, много ли было народу, что подавали на поминках? – отвечать на которые было выше ее сил. Но этого не случилось. Галчонок только спросила: – Есть будешь? – Спросила для проформы, ведь дочь только что вернулась с поминок. Но к ее удивлению та охотно умяла котлету с пюре и запила чаем, – правда, все молчком.

– Папа дома? – спросила дочь насытившись.

– Нет, он со Святославом машину осваивает, – с утра раскатывает по городу, даже обедать не приходил. Я уже беспокоюсь.

– Позвони ему на мобильник.

– Заряжается. Вечно забывает с вечера зарядить. Хоть бы ты ему напоминала, а то когда-нибудь приспичит, а связи не будет.

Подержанную красную «копейку» отец пригнал неделю назад – к полному восторгу своих дам. Все в этой машине им понравилось: и яркий коралловый цвет – на трассе издалека заметен – и просторный салон с красивыми чехлами «под леопарда», муженек сам выбирал, и даже разноцветная оплетка на руле. Галчонок немедленно записалась на водительские курсы и каждый день тренировалась с инструктором. Завтра ей предстояло сдавать экзамен на права. Правила она вызубрила от корки до корки, а вот с практикой, особенно на улицах с оживленным движением, дело обстояло не очень. И повинен в этом был инструктор, чей Эзопов язык мать совершенно не понимала. – Поворачивай вон за той синей будкой! – командовал инструктор во время очередной тренировки. Галчонок, напрягая зрение, лихорадочно высматривала синюю будку, но ничего похожего не видела. Тогда она поворачивала возле темно-зеленого строения, после чего инструктор с силой нажимал на запасной тормоз и разражался ругательствами:

– Я где велел повернуть?

– Но здесь нет синей будки! – оправдывалась Галчонок.

– А это что? – И инструктор указал на удалявшийся голубой фургон. – Тормози! Прижимайся к бордюру.