Августа нахмурилась:

— Но ты и вправду смеешься надо мной, Гарри! Знаешь, я должна тебя кое о чем спросить.

— О чем же?

— Ты сказал, что никогда не простишь своей жене вероломства, но я тоже не всегда была до конца откровенна с тобой. Я, например, не сказала тебе об этом дурацком карточном долге Лавджою.

— Ну, это не такое уж страшное вероломство. Ты просто вела себя, как всегда, безрассудно, пытаясь спасти честь нортамберлендских Баллинджеров, и, естественно, попала в беду.

— Естественно? Так, Гарри, послушай…

— Если бы вы обладали хотя бы каплей здравого смысла, мадам, то не стали бы лишний раз напоминать об этом неприятном происшествии. Я как раз стараюсь поскорее забыть о нем.

— Ну а мне будет весьма трудно забыть о нем, сэр, учитывая тот факт, что именно сие неприятное происшествие, как вы изволили выразиться, и привело к тому, что вам пришлось спешно жениться на мне.

— Я все равно женился бы на тебе — раньше или позже. Повторяю еще раз, Августа.

Она озадаченно взглянула на него:

— Но почему, милорд? Я все еще не до конца понимаю, почему вы выбрали именно меня, когда у вас в списке было так много гораздо более достойных кандидатур?

Гарри довольно долго смотрел на нее.

— Вопреки всеобщему мнению, безупречные манеры и идеальное поведение совсем не главные из моих требований.

— Нет? — Августа изумленно раскрыла глаза.

— Манеры и умение подать себя, которыми обладала Кэтрин, были поистине безупречны…

Августа нахмурилась:

— Но в таком случае что именно вы желали видеть в своей будущей жене?

— Ты сама назвала это качество в ту ночь, когда я обнаружил, как ты крадешься в библиотеку Энфилда.

Мне нужна всего лишь по-настоящему добродетельная женщина.

— Ну да, я это знаю. Однако для таких, как вы, милорд, женская добродетель идет рука об руку с четким представлением о правилах приличия и соблюдением их.

— Необязательно, хотя и допускаю, что это было бы весьма неплохо. — Гарри вдруг стал как-то особенно серьезен. — По моим представлениям, добродетель в женщине основывается исключительно на ее способности хранить верность. И опять же согласно моим наблюдениям — несмотря на то что вы, мадам, к сожалению, упорно остаетесь весьма безрассудной и упрямой молодой леди — именно вам в высшей степени свойственно умение хранить верность. Возможно, вы умеете это лучше всех, кого я знал в моей жизни.

— Я? — Августа была явно озадачена его заявлением.

— Да, дорогая, именно ты. Я ведь не мог не заметить, как ты преданна друзьям, например Салли, или верна своим нортамберлендским Баллинджерам.

— Да уж, не хуже спаниеля…

— А мне как раз очень нравятся спаниели! — Гарри улыбнулся, услышав в ее голосе огорчение.

Она подняла к нему лицо, глаза ее пылали гневом.

— Верность, милорд, сродни любви! По крайней мере, мне так представляется. И купить ее с помощью обручального кольца нельзя!

— Как раз напротив. И я это сделал несколько часов назад, — тихо возразил он. — Постарайся-ка вспомнить, Августа. Меня в самом деле не очень интересует чувство, которое ты называешь любовью. Однако я рассчитываю на уважение и верность, с каким ты относишься к остальным членам твоего семейства — к покойным и ныне здравствующим.

Августа гордо выпрямилась:

— Ну а я взамен получу то же самое?

— Можешь быть в этом совершенно уверена. Я до конца исполню свой супружеский долг. — В глазах его неожиданно сверкнула страсть.

Она потупилась, не желая быть испепеленной охватившим его чувственным огнем.

— Прекрасно, милорд. Пусть будет верность. Но не более, пока я сама не приду к иному решению.

— И что, черт побери, должно означать сие загадочное заявление, Августа?

Она решительно отвернулась к окну:

— Всего лишь то, что, пока вы не начнете придавать должное значение такому чувству, как любовь, я не позволю себе испытывать это чувство и по отношению к вам.

«Нет, я непременно заставлю его понять, — сердито думала Августа, — что брак — это не просто холодный обмен обещаниями верности!»

— Что ж, поступай, как тебе заблагорассудится, — пожал плечами Гарри.

Она искоса глянула на него:

— Значит, вы не возражаете против того, что в мои планы не входит любовь к вам?

— Не возражаю, если вы будете прилежно исполнять свои супружеские обязанности, дорогая.

Августа поежилась:

— Как вы холодны, милорд! Я до сих пор этого не понимала. Судя по некоторым вашим недавним поступкам, можно было надеяться, что и вы вполне способны на безрассудства и столь же горячи в своих чувствах, как и любой из моих предков — нортамберлендских Баллинджеров.

— Ну разве кто-нибудь может сравниться с нортамберлендскими Баллинджерами! — возразил Гарри. — И уж менее всего я…

— А жаль. — Августа потянулась к своему ридикюлю и достала книжку, которую намеревалась почитать во время путешествия. Она открыла ее и уткнулась в страницу.

— Что вы читаете, мадам? — мягко осведомился Гарри.

— Вашу последнюю книгу, милорд. — Она не осмелилась поднять на него глаза. — «Некоторые замечания относительно» Римской истории от основания города» Тита Ливия «.

— По-моему, довольно скучное чтение для вас, дорогая.

— Вовсе нет, милорд. Я уже читала несколько ваших работ и нашла их весьма интересными.

— Правда?

— Да, а что? Если, разумеется, не считать один очевидный недостаток, присутствующий во всех ваших работах.

— Недостаток? Господи, умоляю, скажите же мне, что это за недостаток! — Гарри был явно взбешен. — Как вы можете, собственно, говорить о недостатках моих научных трудов? Разве вы изучали античную филологию, мадам?

— Совершенно необязательно быть ученым и заниматься античностью, чтобы заметить, чего всегда не достает в ваших книгах, милорд.

— Да неужели? Ну так назовите же мне этот недостаток, прошу вас, дорогая! — взревел он.

Августа изумленно подняла брови, посмотрела ему прямо в глаза и ласково улыбнулась, точно ребенку:

— Видите ли, сэр, при чтении ваших исторических исследований несколько раздражает тот факт, что в каждом из них вы упорно игнорируете роль женщин в развитии культуры.

— Женщин? — Гарри ошарашенно посмотрел на нее. Однако сразу взял себя в руки. — Но женщины не творят историю, мадам.

— Я давно подозреваю, что такое впечатление складывается главным образом потому, что историю пишут мужчины вроде вас, милорд, — заявила Августа. — По неизвестной мне причине эти авторы совершенно не обращают внимания на вклад женщин в культурный процесс. Мне это впервые бросилось в глаза, когда пришлось кое-что прочесть, поскольку именно я занималась интерьером нашего клуба» Помпея «. Оказалось очень трудно отыскать в исторических трудах нужные сведения о выдающихся женщинах.

— Нет, это уж слишком! — простонал Гарри. Теперь она упрекала его в недостаточной компетентности — эта взбалмошная девчонка, увлекающаяся Вальтером Скоттом и Байроном! И вдруг, сам того не желая, он улыбнулся. — Знаете, мадам, я почему-то предчувствую, что вы будете весьма интересным приобретением для моего хозяйства.

Грейстоун — огромный дом, возвышающийся над дорсетширскими равнинами, производил впечатление такой же силы и неприступности, как и его хозяин. Это было весьма впечатляющего вида здание, построенное в духе палладианства , выдержанное в соответствующих классических пропорциях и великолепно смотревшееся среди зелени старинного парка.

Последние лучи заходящего солнца играли на окнах дома, когда карета, поднявшись по довольно крутой подъездной аллее, остановилась у крыльца.

Тут же началась невероятная суматоха, слуги бросились распрягать лошадей и встречать свою новую хозяйку.

Августа с любопытством осматривалась, опираясь на руку Гарри, помогавшего ей выйти из кареты, » Грейстоун станет моим новым домом «, — твердила она себе и все-таки никак не могла до конца осознать ту огромную перемену, что произошла в ее жизни сегодня утром, когда она стала графиней Грейстоун. Женой Гарри. Теперь это ее дом и ее слуги.

Наконец-то у нее снова есть свой дом! Дом, о котором она так мечтала.

Она пыталась проникнуться этим необычным чувством, когда в раскрытых дверях появилась маленькая темноволосая девочка и стремительно сбежала с крыльца. Она была одета в очень скромное беленькое платьице из муслина, которое не могло похвастаться ни одним украшением — ни оборкой, ни ленточкой.

— Папа! Папочка, вот ты и приехал! Я так рада!

Лицо Гарри смягчилось, ласковая радостная улыбка озарила его, и он наклонился, чтобы поздороваться с дочерью:

— Я все думал, насколько же ты еще вырастешь за это время, Мередит. А сейчас познакомься со своей новой матерью.

Августа затаила дыхание: она не представляла себе, как отнесется к ней дочь Гарри.

— Здравствуйте, Мередит. Я очень рада.

Мередит посмотрела на Августу умными лучистыми серыми глазами — их она могла унаследовать только от отца. Девочка очень красива, мелькнуло в голове у Августы.

— Но вы же не можете быть моей мамой, мадам, — пояснила Мередит с непоколебимой уверенностью. — Моя мама умерла и находится в раю.

— Теперь Августа займет ее место, — твердо заявил Гарри. — И ты должна называть Августу мамой.

Мередит внимательно посмотрела на новую жену отца, потом снова повернулась к нему:

— Во-первых, она не такая красивая, как мама. Я много раз видела мамин портрет в галерее. У мамы были золотые волосы и очень красивые голубые глаза. Нет, я не стану называть ее мамой.

У Августы упало сердце, однако ей все же удалось улыбнуться, ибо она заметила, что Гарри уже нахмурился и готов со всей суровостью ответить на столь решительное заявление дочери.

— Я совершенно согласна с вами, я далеко не так красива, как ваша мама, Мередит. Если вы похожи на нее, то она, конечно же, была настоящей красавицей. Но может, все же вы найдете и во мне нечто привлекательное? А пока, разумеется, называйте меня так, как вам больше нравится.