— Позвольте мне, мисс Баллинджер. — Грейстоун вытащил из кармана халата тонкую проволоку и точным движением сунул в замок письменного стола. Послышался слабый, но вполне отчетливый щелчок.

Августа изумленно смотрела, как он легко открывает ящик стола и изучает его содержимое… Потом Грейстоун махнул ей свободной рукой, словно приглашая поискать то, что ей нужно.

На какое-то время Августа замерла в страшном напряжении, потом, закусив нижнюю губку, торопливо принялась рыться в ящике стола. И наконец под листами писчей бумаги обнаружила маленький томик в кожаном переплете. Она сразу схватила дневник и прижала к груди.

— Даже не знаю, что и сказать, милорд. — Августа подняла голову и посмотрела Грейстоуну прямо в глаза.

Лицо графа, суровое, с резкими чертами, в мерцающем свете свечи казалось еще более мрачным, чем обычно. Грейстоуна было бы трудно назвать красивым, однако Августа давно уже ощутила в нем некую странно притягательную силу — с тех самых пор, как дядя Томас представил их друг другу в начале лета.

Его широко поставленные серые глаза пробуждали в душе нечто такое, отчего ей хотелось приникнуть к нему, но она, конечно, не забывала, что графу вряд ли это понравится. А может быть — Августа вполне отдавала себе в этом отчет, — его притягательность всего лишь плод обычного, чисто женского любопытства. Ей казалось, что в душе этого человека есть некая плотно закрытая дверь, и Августе страстно хотелось приоткрыть ее. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей так этого хочется.

Граф вовсе не был героем ее девических мечтаний. По правде говоря, Грейстоуна скорее можно было бы назвать человеком скучным. Однако она почему-то находила его опасным, волнующим, загадочным.

В густых темных волосах Грейстоуна уже поблескивало серебро. Ему было лет тридцать пять, хотя выглядел он на сорок. И не потому, что лицо его избороздили морщины, а тело стало немощным, наоборот… Но графа всегда отличали некая мрачная твердость и суровость, свидетельствовавшие о весьма большом опыте и глубоком знании жизни. Довольно странная внешность для ученого, занимающегося классической филологией, думала Августа. Вот вам еще одна загадка. Несмотря на то что Грейстоун был в халате — он явно уже собрался ложиться спать, — не совсем обычная одежда не скрывала ни его широких плеч, ни рельефных мышц; держался он с поистине королевской непринужденностью и достоинством, чего уж никак нельзя было отнести на счет искусства его портного. Он двигался с плавной тяжелой грацией хищника, и каждый раз, глядя на него, Августа чувствовала, как по спине пробегал холодок. Она никогда еще не встречала мужчину, который производил бы на нее столь же сильное впечатление, как Грейстоун.

Августа и сама не понимала, чем вызван ее жгучий интерес к Грейстоуну, ведь они являются полнейшими противоположностями как по темпераменту, так и по манере вести себя. При любых обстоятельствах — в этом она не сомневалась — они смогут лишь раздражать друг друга. А чувственное возбуждение, нервная дрожь, странное беспокойство и тоска, охватывающие ее, стоило графу появиться поблизости или заговорить с нею, — все это, успокаивала себя Августа, ровным счетом ничего не значит!

Она старалась не думать и о том, что, по ее глубокому внутреннему убеждению, Грейстоун пережил какую-то тяжкую утрату (как, впрочем, и она сама) и ему совершенно необходимы любовь и веселье, чтобы справиться с чувством разверзшейся перед ним черной бездны, прогнать холодные тени, омрачавшие его взор. Всему свету известно, что Грейстоун ищет себе невесту… Но Августа, конечно же, понимала, что он и в расчет не примет женщину, которая способна нарушить его тщательно отлаженную жизнь. Нет, разумеется, он выберет себе совсем иную графиню…

Она слышала немало сплетен и знала, какие качества нравятся графу в женщинах. По слухам, Грейстоун — в полном соответствии с собственным уравновешенным и методичным характером — составил некий список, который свидетельствовал о его чрезвычайно высоких требованиях к будущей супруге. Прежде всего, она должна быть образцом всех женских добродетелей, существом безупречным: серьезной, разумной, сдержанной, достойной, отлично разбирающейся в правилах приличия и умеющей себя подать; кроме того, будущая супруга графа обязана обладать абсолютно незапятнанной репутацией, не допускающей даже намека на сплетни. Одним словом, предполагаемая невеста Грейстоуна была само совершенство…

Женщина, которой бы и в голову никогда не пришло рыться среди ночи в чужом письменном столе.

— Мне почему-то кажется, — шепнул граф, посматривая на маленький томик в руках Августы, — что чем меньше об этом происшествии будет известно в свете, тем лучше. Владелица дневника — ваша близкая подруга, если я не ошибаюсь?

Августа вздохнула. Терять ей нечего. Все ее дальнейшие протесты и попытки сделать вид оскорбленной невинности бесполезны. Грейстоун, определенно, знает гораздо больше, чем ему следовало бы знать.

— Да, милорд, вы правы. — Августа вздернула подбородок. — Моя подруга совершила довольно глупую ошибку, описав в своем дневнике кое-какие переживания любовного характера. Позднее она пожалела и о своем порыве, и о самих переживаниях, ибо обнаружила, что предмет ее увлечения недостаточно честен с нею.

— И предмет этот — Энфилд?..

Августа сурово поджала губы:

— Ответ очевиден. Дневник находился в его письменном столе, не правда ли? Лорда Энфилда, по-видимому, принимают в высшем обществе из уважения к его титулу и героическому поведению во время войны; однако, боюсь, он недостаточно благороден в отношениях с женщинами и в определенных ситуациях ведет себя просто как презренный негодяй. Дневник моей подруги выкрали сразу после того, как она сообщила лорду Энфилду, что больше его не любит. Мы полагаем, он подкупил одну из ее горничных.

— Мы? — тихо переспросил Грейстоун. Августа оставила его вопрос без внимания. Она не намерена выкладывать ему все и уж тем более просвещать относительно плана, согласно которому она оказалась в поместье Энфилда.

— Энфилд сообщил моей подруге, что намерен просить ее руки и огласит ее дневниковые записи, если она откажется вступить с ним в брак.

— Но к чему Энфилду сложности? И для чего ему понадобилось шантажировать вашу подругу? Он и так пользуется благосклонностью дам. По-моему, они в восторге от его замечательных подвигов в битве при Ватерлоо.

— Моя подруга — наследница огромного состояния, милорд, — сухо заметила Августа. — А Энфилд, говорят, после возвращения из Европы проиграл большую часть своих денег, поэтому они с его матушкой решили, что ему необходимо жениться на богатой невесте.

— Понятно. Я как-то не принял во внимание, что слухи о недавних финансовых затруднениях Энфилда столь широко распространились среди прекрасных дам. И он, и его матушка приложили немало усилий, чтобы скрыть истинное положение дел. Свидетельство тому — нынешний шумный прием здесь, в их поместье.

Августа понимающе усмехнулась:

— Да, разумеется. И надо ли мне вам объяснять, милорд, как мужчины охотятся за богатыми и знатными невестами и с чего в этом случае начинают? К сожалению, разговоры о намерениях такого охотника мчатся впереди него, и наиболее умные из числа возможных жертв успевают сделать для себя определенные выводы.

— Уж не намекаете ли вы на мои собственные матримониальные намерения, мисс Баллинджер?

Августа почувствовала, как вспыхнули у нее щеки, однако решила выдержать холодный неодобрительный взгляд Грейстоуна. В конце концов, он почти всегда смотрел на нее неодобрительно.

— Раз уж вы спросили, милорд, — заявила Августа, — я могу сообщить, что всему свету известно о ваших поисках совершенно особенной женщины, которая подошла бы вам в супруги. Говорят, вы даже составили список претенденток.

— Очаровательно! Ну, а говорят ли о том, кто в него включен?

Она бросила на него сердитый взгляд:

— Нет. Я слышала только, что ваш список весьма короток, и это вполне понятно, если учитывать ваши требования — насколько я знаю, они строгие и определенные.

— Откровенно говоря, я заинтригован. Ну и каковы же мои требования к будущей супруге, мисс Баллинджер? Нельзя ли поточнее?

Августа давно уже пожалела, что у нее не хватило ума промолчать… Впрочем, благоразумие и осторожность никогда не были сильными чертами представителей семейства Баллинджеров по нортамберлендской линии. И она отважно бросилась в омут.

— По слухам, ваша невеста, подобно жене Цезаря, должна быть вне подозрений и обладать безупречной репутацией исключительно разумной и исключительно воспитанной леди, истинной леди. Иными словами, милорд, вы ищете совершенство. Мне остается лишь пожелать вам удачи.

— Из вашего довольно язвительного тона следует, что по-настоящему добродетельную женщину найти нелегко?

— Ну, все зависит от того, как вы сами понимаете добродетель, — запальчиво возразила Августа. — По моим сведениям, ваше определение добродетели является чрезмерно строгим. Таких женщин на свете почти нет. К тому же ужасно скучно быть и слыть подобным совершенством, знаете ли. Нет, сэр, вам стоило бы несколько расширить свой список, тем более если вы, подобно лорду Энфилду, ищете богатую невесту… Всем известно, как мало у нас богатых невест.

— К несчастью, а может, и к счастью — все зависит от вкуса, — богатая невеста мне вовсе не нужна. Для меня значительно важнее иные, соответствующие моим представлениям женские добродетели. Однако ваша осведомленность относительно моих личных дел, мисс Баллинджер, весьма удивляет меня. Вы прекрасно просвещены на сей счет! Могу ли я спросить, откуда вам удалось узнать так много подробностей?

Августа, разумеется, не собиралась распространяться о деятельности «Помпеи»— дамского клуба, созданного не без ее участия, который служил поистине неисчерпаемым источником слухов и сведений.

— В Лондоне никогда не было недостатка в сплетнях, милорд.

— Вот это уж точно. — Грейстоун подозрительно прищурился. — На улицах Лондона слухов не меньше, чем грязи, верно? Но вы совершенно правы, полагая, что я предпочел бы такую жену, которая не тащит за собой шлейф слухов и сплетен.