— Слушай внимательно, фокусник! — раздался хриплый и густой голос Гафура. — Если ты не отдашь нам женщину, то вся твоя семья погибнет собачьей смертью!

Сердце Аниты словно оборвалось. Она прижала к себе детей, которые дрожали, как осиновые листочки.

— Я считаю до десяти! — ревел голос, похожий на грохот каменных осколков, осыпающихся со скалы. — Скажи ей, пусть выходит!.. Раз! — начал бандит.

Анита встала.

— Не выходи! — приказал ей муж. — Возьми детей и приготовься. Я отвлеку их внимание и постараюсь задержать, а вы бегите! Ясно?

Бахадур бешено лаял, сотрясая непроглядную темноту ночи. Луна еще не появилась. Глаза Берджу привыкли к темноте, и он без труда мог следить за непрошенными гостями. Он напрягся и старался быть как можно спокойнее, так как прекрасно сознавал, что выдержка и спокойствие в бою — есть истинная храбрость.

— Берджу, я должна выйти к ним! — просила Анита, прижимая к себе испуганных Бету и Алаку. — Одна моя жизнь не стоит ваших!

— Анита, думай, что говоришь! Я ни за что не оставлю тебя беззащитной! — закричал Берджу.

Дети перестали плакать. Бету стал всматриваться в темноту. Он все прекрасно видел в темноте, словно молодой волчонок.

— Шесть! Семь! Восемь! — раздавалось на улице. — Десять! Пусть выходит!

Анита вышла с детьми на порог. Но Берджу в мгновение ока загородил их собой и тихо бросил ей:

— Беги.

Анита и дети побежали вдоль стены хижины, а Божанди, схватив в правую руку масляную лампу, с арканом на шее подбежала к хозяину. Гафур, заметив, что Анита с детьми пытается скрыться, кинулся за ними в погоню и в два прыжка настиг беглецов. Обезьянка, зорко следившая за всем происходящим, последовала за бандитом и в то мгновение, когда он намеревался схватить Аниту, бросила ему в лицо горящую лампу. Гафур был ослеплен, борода его загорелась. Он взревел, как раненый зверь, но все же схватил женщину за руку и резко дернул к себе. Анита удержалась на ногах только благодаря Бету и Алаке, которые вцепились в мать мертвой хваткой. Гафур слегка покачнулся и, тут же получив сокрушительный «хуг» в челюсть, повалился на землю, не издав ни единого звука.

— Анита, беги, прошу тебя! — прокричал Берджу, отражая взмахом левой руки нападение одного из приспешников Гафура. В это время подбежал еще один бандит, бросился на артиста и схватил его за горло. Коленка фокусника, словно шатун паровоза, нанесла ему сильнейший удар в пах. Боль резкой волной ударила в голову нападавшего, он, лишившись чувств, упал и ударился ею о каменный бордюр…

Гафур, оправившись от удара, снова двинулся на Берджу, а его уцелевший соратник схватил Аниту за руку. Бедная женщина безуспешно пыталась отбиться от него.

— Бахадур! — позвал Берджу, показав в сторону Аниты.

Тот, получив приказ, совершил молниеносный бросок и схватил за шею злоумышленника. Челюсти пса-плебея, потомка шакала, сомкнулись, и их обдала теплая волна крови, хлынувшей из раны. Бандит издал нечеловеческий вопль, заставивший Гафура оглянуться. Это дало возможность Берджу ударить его в кадык, но тот лишь покачнулся. Смекнув, что Анита может сбежать, он, похожий на исчадие ада, выхватил кирпан и преградил ей дорогу. Появился серп луны, в лучах которого зловеще блеснула сталь меча. Бету и Алака закричали.

— Не трогайте детей! — взмолилась Анита.

— Ма-а-ма! Ма-а-ма! — вопила Алака.

И тут случилось неожиданное: рука бандита с кирпаном дернулась и выронила оружие. Божанди, набросив и затянув аркан, дергала его к себе. Берджу быстро пришел ей на помощь, резко рванув веревку, и Гафур упал, как подкошенный.

Вдруг Берджу почувствовал сильный удар по голове. В глазах его потемнело, но он удержался на ногах. Как только зрение прояснилось, он резко оглянулся: перед ним стоял раненый Бахадуром приспешник Гафура. Берджу, собрав все свои силы, с размаху ударил ребром ладони по его окровавленной шее. Тот молча рухнул, окропляя цветы и травы кровью.

— Убери руки! Негодяй! — донесся до артиста голос Аниты.

— Оставь ее, бандит! — кричал Бету.

Гафуру, который вновь был на ногах, никак не удавалось отделить Аниту от детей. У него болела челюсть, в глазах была муть, а потому отсутствовала точная координация движений.

— Бахадур! За мной! — скомандовал Берджу.

На улице появились любопытные, поднятые со своих постелей шумом и криками. Гафур услышал звук приближающихся шагов и, поняв, что денежки уходят из рук, пошел на крайние меры. Он решил убить Аниту прямо здесь и замахнулся на нее кирпаном, но бдительный Бахадур, прыгнув, сомкнул свои челюсти на локте его руки. Подоспевший Берджу нанес ему удар под ребра — и уголовник потерял равновесие.

— Беги! — закричал фокусник жене, и она поспешно скрылась с детьми за хижиной.

Во двор ворвалась толпа. Послышались шум и крики, которые отвлекли внимание Берджу. Воспользовавшись этим, Гафур ударил артиста кирпаном по голове и спешно покинул поле боя, оставив раненых сообщников на произвол судьбы.

В глазах Берджу словно засверкали молнии, он покачнулся и медленно опустился на колени. Подбежавшая Анита и Бету подхватили его под руки.

— Отец, что с тобой?! — плакала Алака, обхватив руками окровавленную голову отца.

Анита быстро оторвала кусок сари и забинтовала мужу рану.

— Бету, милый, беги скорее, звони в «Скорую помощь».

Мальчик кинулся было бежать, но увидел, что к дому уже подъезжает полицейская машина и карета «Скорой помощи»: кто-то из соседей догадался сделать это раньше его.

Раненого Берджу увезли в больницу, расположенную на Кинг Эдвард-роуд, ту самую, куда была доставлена Анита, подобранная на рельсах несколько лет назад.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Все население Бомбея готовилось к празднику «Рамаяны», параду Дасеры. Вдоль улиц устраивались платформы, смонтированные на шасси грузовиков, легковых автомобилей, повозок, телег… На этих платформах возводились дворцы, троны, деревья и хижины — декорации бессмертного индийского эпоса.

Всему этому внимала великая благоуханная природа-мать, вселяя радость в сердца людей. Дети готовились к спектаклям. В народных представлениях Рамлила всех трех героев — Раму, Ситу и Лакшмана — играли обычно только мальчики, только чистые мальчики, те, кто не ощутил прикосновения греха…

Берджу уже вторые сутки лежал в больнице. Время от времени он терял сознание. Анита, Бету и Алака не отходили от него.

Доктор сообщил Аните, что рана у ее мужа неглубокая, черепная кость не повреждена, но от сильного удара произошло сотрясение мозга и образовалась гематома, которая может повести себя самым непредсказуемым образом.

— Его счастье, что лезвие каким-то образом соскользнуло, а не пошло по направлению удара. Иначе он был бы уже не здесь…

— Доктор, посоветуйте, что мне делать? Как спасти его?! — ломая руки и жалобно глядя на врача, причитала Анита. Рядом с ней, всхлипывая, стояли дети и обезьянка Божанди в ярко-желтом жилете, которая вращала грустными глазами.

— Пожалуй, без хирургического вмешательства не обойтись, — спокойно ответил доктор. — Это спасет его. Но это обойдется вам слишком дорого, — он вздохнул и внимательно посмотрел на плачущую жену пациента и детей.

— А сколько это будет стоить? — Анита подняла на него огромные заплаканные глаза, в которых было столько скорби, мольбы и бесконечного страдания, что врач не выдержал и отвернулся.

— Не меньше, чем пять тысяч рупий.

— Столько денег я не сумею найти, — тихо проронила Анита и опустила голову, — если даже соберу все свои сбережения и продам все свои вещи и вещи детей…

— Я сожалею, госпожа, но… в таком случае будем уповать на Господа! — и он молитвенно сложил руки.

Анита в окружении своих домочадцев медленно вышла из больницы.

— Я ведь тоже лечилась в этой больнице, дети! — тихо сказала она.

— Вот видишь, мама, ты же выздоровела! И папа тоже выздоровеет! — попыталась улыбнуться и развеселить ее Алака.

— Конечно, мама, отец обязательно поправится, он сильный, он же артист! — глухо заверил ее Бету.

Бахадур шел рядом с ними, опустив хвост, а Божанди плелась позади.

Все, кроме Бахадура, вошли в храм.


Каждая из существующих в мире религий требует, чтобы ее принимали целиком, во всей ее гармонии. Те, кто не хотел или не мог делать этого, а принимал только часть религии, становились сектантами. Их преследовали и сжигали на кострах. Каждая религия требовала особого к себе расположения духа. А если этого не было, то полагается его изображать. Таким образом, каждая религия в той или иной мере принуждала к лицемерию, ханжеству, фарисейству. Поэтому против каждой религии искренние люди поднимали бунт, призывая к чему-то, что более соответствовало их внутренней прямоте и правде. Так рождались новые вероучения, которые надо было принимать целиком или… фальшивить.

Не таков индуизм, этот сложнейший религиозно-философско-социальный комплекс. Индуизм — не система, а набор систем, не философия, а комплекс философий. Это даже не вероучение, а соединение самых различных вероучений; не догма, а целая россыпь догм.

Людям, по натуре своей склонным к экзальтации и исступленным проявлениям фанатизма, индуизм может предложить целый ряд культовых отправлений, невозможных без фанатического экстаза. А тем, кто склонен видеть в богах членов своей семьи или малозамечаемую принадлежность жизни, он говорит: «Боги — это вы. Они присутствуют в каждом проявлении вашей жизни. Не уделяйте им специального внимания».

Индуизм никогда не требовал ни от кого, чтобы его принимали целиком и безоговорочно. В основе вероучения индуизма лежит идея о том, что мир — не случайное сочетание, хаос вещей и явлений, а иерархическое, упорядоченное целое, или космос. Всеобщий вечный порядок сохраняет и удерживает Вселенную, как единое целое, и называется дхармой от санскритского корня «дхр» — держать. Вседержитель — Господь — отсюда. Мир — сочетание радостей и страданий. Согласно брахманской идеологии индуистского общества, люди могут достигать преходящего счастья, то есть получать разрешенные чувственные наслаждения, кама, и пользу, артха, от вещей и своего положения в обществе, но всегда в соответствии с дхармой. Зрелые души, достигшие известной ступени развития путем аскезы, отречений, очищений от мирской суеты, постигшие бесконечность, — подвижники и святые, не стремятся к материальным благам — малоэнергетическим вещам, а к духовной энергии мироздания, Бога, который дает жизнь вечную, энергию космическую, то есть ту, что Серафим Саровский называл «стяжанием Духа Святого». Они, эти души, ищут жизнь вечную — абсолютную реальность, не засоренную лживой моралью и игрой в жизнь, а скрытую под покровом майи, иллюзии, напластований стереотипов, банальностей, условностей человеческих отношений в борьбе за выживание. И эти вечные души, достигнув совершенства, уже не возвращаются больше на землю, в мир вещей. Они освобождаются, получают искупление в этой жизни и таким образом наследуют жизнь вечную, жизнь царства Небесного, это такие люди, как Будда, Ганди, Сократ, Сергий Радонежский, Конфуций, Николай Мирликийских, Серафим Саровский…