Бахадур, положив передние лапы ему на грудь, лизнул хозяина в небритый подбородок, а обезьяна пожала ему правую руку.

— Молодцы! Все уже встали? И все, я вижу, в полной форме и боевой готовности. Ну, а чай у вас готов? — обратился он к сыну.

— Официант! Быстро хозяину чай! — велел Бету хануману.

— Слуге, а не хозяину, — поправил его Берджу.

Божанди взяла за ручку белый чайник с заваркой и, наполнив одну треть чашки темно-золотой жидкостью, вопросительно посмотрела на мальчика.

— Лей еще, Божанди! Разбавлять не надо!

Обезьянка принялась с готовностью выполнять это указание и немного перестаралась, на сей раз налив чашку до краев.

— Божанди! Ну что ты наделала? Теперь придется отлить! — скомандовал Бету.

Хануман беспрекословно повиновалась. Наконец-то выполнив то, что от нее добивались, она, явно довольная этим, поднесла чай хозяину. Берджу с улыбкой принял из ее рук чашку и поблагодарил Божанди, погладив ее по голове. Затем он с удовольствием выпил крепкий, ароматный напиток и сказал:

— Бету, пойдем со мной, обольешь меня водой из ведра.

Через полчаса Берджу гладко выбритый, в свежей рубашке уже сидел за столом и завтракал вместе со всей своей семьей.

— Наша труппа вечера бездействовала! — звонким голосом констатировал Бету. — Продукты и деньги кончаются. Пора за работу! — заключил ответственный за семейный бюджет и антрепренер.

— Сегодня же воскресенье, — возразил Берджу.

— Тем более, отец! Можно больше заработать, порадовав наш бедный народ.

Берджу улыбнулся.

— Что ж! За работу, так за работу! — согласился он. — Уложите реквизит. Через полчаса выходим. Бету, ты отвечаешь за все приготовления!

Когда труппа была полностью готова к выступлению, мальчик скомандовал хануману и Бахадуру:

— На рыночную площадь!

* * *

Воскресный рынок шумел. Было людно и пестро. Берджу выбрал удобное место для работы с точки зрения простора и акустики.

Бету был одет, как юный Кришна. Его голова была повязана розовой ангочхой с павлиньим пером, в руках он держал флейту.

Круглолицая и румяная Алака изображала пастушку Радху — любовницу Кришны. Она была в белом сари, с венком из белых роз на головке.

Берджу вышел на середину круга, образованного зрителями. Бету прикоснулся губами к флейте, и из нее полились волшебные звуки.

— Очень давно играл бог Кришна на флейте, — громким голосом начал Берджу, стуча в барабан.

— Бог? На флейте? — тонким, но довольно звонким голоском спросила Алака, в данный момент исполняя в мистерии роль хора.

— Да, именно бог Кришна играл на флейте! Все девушки изнывали от любви, услышав властно призывающий и страстный голос его флейты. А он похищал одежды купающихся пастушек и целовал их под колдовским сиянием луны. Но вместе с тем был верным возлюбленным прекрасной Радхи.

Во время этого вводного речитатива Бету мимикой и жестами изображал Кришну, а Алака — Радху.

— К этой нежной пастушке он стремился неустанно, — продолжал Берджу.

Сцена из похождений Кришну заняла полчаса. Все трое исполняли ее легко, весело и впечатляюще. Зрители умилялись малолетними артистами, Бету и Алакой, которая в сущности была еще совсем ребенком, звонко поющим стихи-монологи Радхи.

Время от времени Берджу поддерживал их своим задушевным голосом, вызывая у зрителей восторг и сопереживание.

Голос Берджу был как бы слегка разбит и звенел, как надтреснутый. Эта хрипотца передавала глубоко сконцентрированную тоску и скорбь. Но о чем? О неразделенной любви? О неприкаянности? О бренности этого мира? О счастье, о Родине, потерянных надеждах и разбитых мечтах?.. В голосе Берджу звучала правдивая душа Индии. Нечто далекое, на миг блеснувшее, как волна на солнце, возникало в образе его песни, вызывая новые надежды и новые мечты…

Когда же при повторах, рефренах и припевах вступали чистый, как родник, голосок Алаки и звенящий, как серебро, голос Бету, песня, как сладкая, розовая пелена иллюзии, навевала «золотой сон» слушателям; их сердца сжимались, закипали и выступали на глазах слезы… А песня продолжала звучать мягко, упоительно и настолько захватывающе, что человек забывал о своих заботах, получая счастливое освобождение от жизни, которое дает красота как чувство присутствия Бога…

Чувствуя окончание первой половины программы, Бахадур, держа в крепких челюстях дужку пластмассового ведерка, начал обходить по кругу зрителей, которые с радостными улыбками бросали в него деньги. Божанди, следуя за ним о пятам, подбирала мелочь и рупии, если они, не достигнув цели, падали на землю.

После окончания спектакля о Кришне, Берджу зычным голосом вновь обратился к зрителям, давая время Бету и Алаке переодеться:

— Эй, не грусти! Улыбнись и не хмурься! Остановись на минуту, прохожий! И ты увидишь, как талантлива наша семья, дружная наша семья!

Начиналась вторая половина программы, в которой основная нагрузка выпадала на Божанди и Бахадура. Успех зависел от четкого исполнения ими всех трюков. Артисты зорко следили за малейшими движениями великого Берджу и Бету. Берджу на редкость умело и талантливо использовал лучшие качества и способности, заложенные природой в животных. Все трюки, которые проделывали Божанди и Бахадур, их мгновенная реакция, неукоснительное послушание и понимание отличались редкостной точностью, быстротой и слаженностью в силу их специфического содержания и образа жизни. В отличие от других подобных цирковых представлений с участием таких же животных, у «артистов» Берджу жизнь не разделялась на тренировочную дрессировку и просто существование, а то и другое было совмещено, а не разделено. Ведь это была семья, община. И программа выступления была лишь своеобразной частью их жизни. Животные на редкость глубоко понимали и чувствовали это. А потому и само выступление Бахадура и Божанди выглядело оригинальным, простым и вместе с тем настолько естественным и гармоничным, что искусство дрессировки было абсолютно незаметно. Казалось, животные лицедействуют по своему желанию и воле. Хотя, может быть, частично это так и было на самом деле.

Бету, с барабаном наперевес, медленно похаживал, пританцовывая в такт и покачивая головой. Его большие черные глаза блестели. Он выбивал сложнейшие ритмы, умело переходя то на крещендо, то на пианиссимо, в соответствии с элементами номера. Берджу пел и играл на флейте. Алака поочередно ассистировала четвероногим артистам, выразительной мимикой как бы комментируя происходящее, как истинная актриса комедийных представлений в духе мистерий средневековья. В случае успеха трюка, в тот момент, когда обезьяна и пес срывали шумный и пестрый букет аплодисментов, давался музыкальный бравурный «проигрыш», и все трое шли и танцевали. В центре — Алака, как маленькая Таваиф или небесная Апсара, показывала первые уроки знаменитого катхака. Ее плечи, руки, шея и голова, совершали плавные движения, сливались в нечто гармоничное, общее и создавали иллюзию триумфа и радости жизни. Зрителей покоряли ее непосредственность, милая красота и детское выражение больших светящихся глаз. Божанди и Бету держали на растянутой проволоке пылающий обруч, через отверстие которого прыгал храбрый Бахадур. Особенно потрясал зрителей его заключительный прыжок. Пес, распластавшись, стремительно летел в обруч, одновременно совершая своим черно-желтым телом вращательное движение вокруг оси, и, выходя из пылающего ада кольца, делал бешеное сальто, мгновенно и туго приземляясь на все четыре лапы. Этот номер вызывал у публики неописуемый восторг и полнейшее изумление. В этот момент Божанди, не дожидаясь команды, уже обходила с чашкой круг, собирая гонорар, кланяясь и пожимая руки веселым, смеющимся людям, а Бету изо всех сил бил в барабан, Берджу играл на флейте, а Алака пела стихи из «Рамаяны».

Божанди великолепно ходила по канату, прыгала с тумбы на тумбу, раскачивалась на канате и, взвившись вверх, совершала умопомрачительные перевороты, которым нет названия ни в одном человеческом языке мира. Хануман также отлично владела тростью и шляпой, умела совершать глубокий пронам — поклон с прикосновением правой рукой ступни почитаемого человека. Когда Божанди легким жестом снимала с головы плоскую шляпу с бантом и кланялась, отставляя ногу в сторону, публика ликовала. Мелкие монеты — пайсы и анны, а порой даже целые рупии сыпались в пластмассовое ведерко, которое Бахадур исправно обносил по кругу. Посмотреть эти представления собирался, в основном, бедный люд, поэтому не каждый мог дать деньги, но зато одобрительные возгласы и аплодисменты осыпали артистов благодарным и обильным дождем. Иногда в ведерко бросали цветы, фрукты и овощи.

Каждый день бродячая труппа давала несколько представлений. Но в этот воскресный день Берджу решил ограничиться одним. Вся семья, собрав свой реквизит и гонорар, собралась покинуть шумную площадь бурлящего пестрого рынка. Седобородый сикх, подойдя к Алаке, подарил ей перламутровое ожерелье. Затем, сильными руками обхватив ее за талию, усадил себе на плечо. На другое его плечо моментально взобралась Божанди. Под веселый шум и одобрительные крики он прошествовал вместе с артистами к прилавкам с фруктами и купил обезьянке увесистый и сочный плод манго. Хануман, пожав сикху руку в знак признательности, перепрыгнула на спину Берджу. После этого участники труппы, попрощавшись с публикой и лично с седовласым сикхом, скрылись в толпе.

Семья артистов медленно продвигалась по пыльной городской дороге. Навстречу шли крестьяне, которые, погоняя волов, несли на плечах деревянные сохи. Их головы были увенчаны пышными желтыми и красными тюрбанами. Мелькали яркие широкие присборенные юбки женщин, на ногах которых позвякивали тяжелые браслеты, украшавшие щиколотки. Зеленели поля пшеницы и хлопка. На обочинах дороги покачивались от знойного ветра пальмы и цветущие олеандры.