В. Андреев - Встреча влюбленных

Хануман упрямо прижимала младенца, и Берджу принялся объяснять ей, что Всемогущий Бог вновь испытывает его.

— Божанди! Пойдем! — Но обезьяна не двинулась с места. — Господи, ты же знаешь, что мы бедные. А его ведь сотворили при твоей помощи. Этот плод и на твоей совести. Ты знаешь, и люди знают.

Берджу, обладавший искренним сердцем, полным веры и чистоты, обращался к Творцу, которого никогда не видел, но чувствовал, ощущал и видел его в вещах, людях, явлениях природы и, главное, в себе. Это был внутренний диалог человека — существа конечного, с Богом — бесконечной инстанцией.

— Пошли, Божанди! — строго приказал он хануману.

Пес Бахадур, неистово лая, зубами хватал хозяина за штанину, не отпуская его с этого места.

Божанди, прижимая плачущего младенца к груди, спрыгнула с контейнера и, прижавшись к ноге Берджу, посмотрела на него грустными, умоляющими глазами, раздувая горловой мешок.

— Что ж, видимо, судьба наша такова! — вздохнул Берджу и зашагал дальше.

Теперь их было пятеро. До дома оставалось километра три.

Берджу почувствовал новый прилив сил и запел под аккомпанемент дождя, струи которого звучали, словно струны гигантской арфы:

Окраина города. Широкие улицы… Сады… Река…

Красное рассветное солнце, царапаясь об острые прибрежные травы, выкатывалось из туманной дымки. Пели петухи. Пестрые стада коров медленно тянулись вверх по зеленому холму. Дхоби из касты прачек спускались к воде со своими ослами, нагруженными бельем. И вот уже раздаются акустические шлепки белья о камни. Стирают дхоби без мыла, но отстирывают прекрасно, хотя порой можно не досчитаться пуговиц.

Берджу жил в глинобитном доме, крытом тростником.

Не испугавшись непосильного труда, уличный комедиант Берджу создал свою семью. И пусть его дом — простая хижина, дети считали ее своим родным домом, а фокусника Берджу — своим отцом. Каждое утро он покупал у молочника парное козье молоко для маленькой девочки. Смешав его с творогом, он заворачивал эту смесь в марлю. Девочка жадно прижималась к теплому сверточку беззубым ротиком, словно к материнской груди, и высасывала живительный продукт. Она росла и крепла. Для нее Берджу подвесил колыбель на кольцо, ввинченное в потолок, для нее пел колыбельные песни. В его отсутствие за младенцем прекрасно ухаживала Божанди, прекрасно выдрессированная фокусником и самой жизнью. Если другие животные обладают только началом ума, то хануман Божанди обладала этим началом в совершенстве и с избытком для такой обезьяны, как она. Ей было около десяти лет от роду. Рыжевато-серая самка, она происходила из рода обыкновенных тонкотелых лангуров из группы гульманов. В Индии эта группа именуется гануман или хануман. Хануман — священная обезьяна. В ее честь построены храмы. В городе Симле, в Кашмире, есть гора Джакухилл, где построен знаменитый храм в честь обезьяньего бога Ханумана.

Хануман — обезьяна, герой «Рамаяны», военачальник и преданный слуга бога Рамы. В обычных храмах, где есть статуи Рамы, зачастую присутствуют и статуи его жены Ситы и Ханумана.

Итак, наша Божанди, истая вегетарианка и комедиантка, обладала длинными руками и ногами. Хвост у нее был длиннее головы и туловища, вместе взятых. Надбровные волосы торчали вперед, а те, что росли на темени, — назад. Это походило на оригинальную шапочку. Ее глаза были круглыми, умными, огненно-рыжего цвета. Весила наша героиня ни много ни мало — около двадцати килограммов.

Ребенок спал спокойно, и Божанди решила немного отдохнуть. Она села у самой двери и задремала. Но долго дремать ей не пришлось. Послышалось царапанье, и Божанди сразу определила по запаху, что пришел Бахадур.

Пес тихо проскользнул в дверь, подтянулся к колыбели, заглянул в нее и довольный, виляя хвостом, подошел к Божанди. Он сел на задние лапы рядом с ней и стал ожидать своего хозяина, великого человека — Берджу.

Бахадур (буквально — отважный, храбрый), не в пример хануману, своей родословной не помнил. Он знал только то, что произошел от дворняжки и лайки. А, как известно, дворняжка вовсе не составляет определенной собачьей породы. Следовательно, в каждой дворняжке соединены все породы собак. Так что она является представительницей великой семьи всех собак, не принадлежа ни к одной из них. В то же время Бахадур принадлежал к более древней и лучшей породе, нежели все другие его аристократические сородичи, хотя об этом и не знал, поскольку эта «лучшая порода» есть попытка природы восстановить первородного шакала — предка всего собачьего племени.

Если Божанди, может быть (что вряд ли), и гордилась своим легендарным происхождением и была почитаема среди людей как священное животное, то Бахадур был псом-плебеем, но отличался от любого из своих «чистопородных» сородичей сметливостью, подвижностью, смелостью и несравненно лучшей приспособленностью к жизненной борьбе. За эти качества он снискал большое уважение у своего великого хозяина Берджу и его друзей во всем околотке.

Конечно же, Бахадур не так быстр, как борзая, но зато не несет в себе зародыша легочных и кожных заболеваний. С бульдогом он не сравнится в силе и безрассудстве, но у него (за что его опять-таки ценит хозяин) имеется нечто в тысячу раз более ценное — здравый ум. Здоровье и ум — это качества, которые имеют немалое значение в борьбе за жизнь. Когда породистые собаки лишаются покровительства человека, они погибают, а дворняжки — в редких случаях.

Уши у Бахадура — большие и торчащие; морда и спина — черные; живот, грудь и хвост — рыжие. Кстати, хвост был пушистым и, при необходимости, Бахадур мог закрутить его крючком. Он очень уважал Божанди за ловкость, за длинные руки с пальцами, за выносливость, что делало ее похожей на собак, но, главное, за то, что она не была конкурентом по пище. Хануман была абсолютной вегетарианкой, и Бахадуру было трудно представить, как это все время можно есть какие-то бананы или, еще того хуже, апельсины! Объединяло их одно — они были профессионалами высшей степени, что неоднократно отмечалось хозяином и зрителями — теми толпами людей, которые приходили глазеть на них. Они были выносливы, могли обходиться без пищи несколько дней подряд и друг за друга стояли «насмерть». «Один за всех, и все — за одного» — было их девизом.

«Подкидыш номер один, Бету, еще совсем недавно был никудышным комедиантом, но теперь он уже поет, читает стихи из «Рамаяны», танцует и крутит, злодей, сальто. А кто научил его делать сальто, кто? Конечно же я, Бахадур! Ладно, хватит! — подумал он, положив морду на лапы. — Полежу малость. Вон, Божанди, небось, уже видит вторую серию своего сна».

Только он устроился поудобнее, утомившись от размышлений, как его ноздри уловили знакомый ему запах башмаков хозяина. В мгновение ока Бахадур оказался на четырех лапах и, спружинив ими, выскочил во двор. Он сходу ударился мордой в живот Берджу, а затем лизнул веснушку на носу улыбающегося Бету.

— Жаль, что вас не было с нами, Бахадур, — сказал мальчик, — мы с отцом заработали много денег, и было много людей…

Бахадур, радостно подпрыгивая, лапой открыл дверь и пропустил кормильцев вперед, а затем вошел сам.

— Ну что, дневальный, как дела? — устало спросил Берджу у ханумана. Та взяла его за руку и подвела к колыбели.

Берджу посмотрел на девочку, которая мирно посапывала. Ее щечки были розовыми.

— Прекрасно! А сейчас будем готовить ужин! — и он поставил корзину на стол.

Бахадур привычным движением челюстей схватил чайник за ручку и отнес его на плиту.

Божанди чистила апельсин и наблюдала за Бахадуром, который взял кость, пожалованную ему хозяином, и положил ее в свою миску.

Берджу промыл рис, порезал маленькими кусочками мясо, добавил пряности, морковь, лук, чеснок и поставил на огонь.

— Сегодня плов, Бету! Ты его заработал.

— А дежурному тоже полагается?

— Конечно! Бахадур обижен не будет.

Бахадур вильнул хвостом и благодарно посмотрел на хозяина своими блестящими и умными глазами.

Хануман положила очищенный фрукт на стол и, усевшись на лавке, стала ждать, когда все сядут за стол.

— Итак, плов готов! — через некоторое время объявил великий фокусник и разложил кушанье по мискам.

Он щелкнул пальцами, и вся семья принялась за еду.

Хануман, щурясь, ела солнечное яблоко — апельсин, пес тщательно расправлялся с костью. Но вдруг шерсть Бахадура встала дыбом. Не успел Берджу спросить, в чем дело, как он в молниеносном прыжке очутился на колыбели и тут же, с грохотом перевернувшись в воздухе, клубком завертелся по глиняному полу. В его челюстях хлесталась большая кобра. Бахадур, урча и брызгая слюной, мгновенно разорвал ее капюшон. Змея, вяло обмякнув, застыла на полу, как пеньковый канат. Обезьяна ловко схватила ее в охапку и выбросила во двор. Двое павлинов набросились на жертву, устроив обильный пир.

Ошеломленный Берджу подбежал к колыбели. Девочка, вся красная от натуги, кричала во всю силу своих легких. Он взял ее на руки и стал успокаивать. Затем положил на свою деревянную кровать — чарпаи, поверхность которой была сплетена из толстых брезентовых лент, заменявших матрац, и смазал ее лоб маслом гхи. Ребенок сразу успокоился, увидев знакомые лица и мордашки.

Вся семья окружила свое дитя.

— Молодец, Бахадур! — весело сказал Бету. — Отец! Надо придумать особенную медаль за отвагу и бдительность!

— Верно, Бету! А пока, — и с этими словами он наложил полную миску плова и под общее одобрение поставил ее перед часто дышащим псом, — вот ему награда. Ешь, Бахадур! Спасибо, брат! Ты спас жизнь еще одному человеку, — он обнял пса, и на его глазах выступили слезы.