ГЛАВА ПЕРВАЯ

Во вторую неделю месяца ашарха по ясному небу поплыли легкие облака. В дыхании свежего ветра угадывалось приближение муссона. Престарелый «форд» пылил по горячей проселочной дороге.

— Скоро барсат — сезон дождей, господин! — негромко сказал водитель, оглядываясь на хозяина, хранившего молчание, и выруливая на дорогу, ведущую к острову Солсетт. Позади, в коричневом мареве, остались долины Раджастхана. По обеим сторонам дороги мелькали глинобитные крестьянские дома, покрытые тростником и рисовой соломой, утопавшие в густых и прохладных садах.

— В этом году хороший урожай манго, — вновь попытался шофер отвлечь пассажира от тяжелых раздумий, но это ему не удалось.

За окнами позванивали листья акации и ююбы. Были видны пашни. Кое-где уже сеяли архар, тим и баджу. Мелькали зеленые кустики хлопка.

— У меня прекрасная роща манго под Пуной, — наконец произнес седовласый господин, — но кому она теперь достанется?

— Вашей дочери. Кому же еще? А там — внукам…

— Да… Хотелось бы. Вашими бы устами, дорогой Салман, да мед пить. Хороший вы человек!

Водитель смущенно хмыкнул и уставился на дорогу еще пристальнее.

Запыленный «форд», шурша шинами по гравию, подкатил к подъезду светлого особняка.

— Вот мы и дома, господин!

— Спасибо! — ответил тот, и его каштановые глаза влажно блеснули.

Салман вышел из машины, открыл заднюю дверцу и помог хозяину выйти. Затем он подрулил к белому гаражу.

Двухэтажный дом с несколько смещенным от центра белым куполом являл собой шедевр архитектуры начала века. Его построил дед Ганга, вложив в него немалые средства.

Под сенью купола находилась смотровая площадка, откуда открывался живописный вид на парк с ухоженными аллеями, розарием — Гюлистаном, с подстриженными лужайками и прудом. В парке — теннисный корт, площадка для игры в крокет. Внутри дома — крытый плавательный бассейн. Широкие веранды опоясывали дом по периметру. Между колоннами, над окнами, ниспадали синусоидальные каменные ажурно-кружевные занавеси. Замысловатая система архитектурных выступов и углублений, террасы и балконы придавали зданию необычайную легкость — секрет, известный индийским зодчим, которые умеют создавать внутри дома благоговейную и спасительную прохладу, несмотря на невыносимую жару.

Красное тропическое солнце тонуло в бирюзовой толще океана, накаляя ступени Западных Гат.

Порыв ветра перелистывал бумаги на письменном столе красного дерева, когда Ганга Дели открыл дверь на террасу. Темно-красное ширвани давило ему грудь. Он опустился на стул, причудливо изогнутые ножки которого погрузились в густую зелень кашмирского ковра.

Расстегнув сюртук, Ганга обвел отсутствующим взглядом кабинет, словно не узнавая его. На противоположной стене в массивной овальной раме висел портрет его деда, который смотрел на него долгим проницательным взглядом. Это был отец его матери — бородатый сикх в чалме и с приподнятым коротким мечом-кирпаном в руке.

В висках стучало. Он уронил тяжелую седую голову на грудь и сразу же стал похож на браминского орла — красивую птицу с темно-красной спиной и белоснежными головкой и грудью. Сегодня он объехал плантации сахарного тростника, побывал на металлургическом и сахарном заводах. Его компаньон, которому он доверял, как самому себе, воспользовавшись этим, совершил безнравственный поступок с точки зрения общечеловеческой морали и этики деловых людей. Все прибыли от промышленной и сельскохозяйственной продукции он негласно и ловко, подсовывая бумаги на подпись Гангу, «перекачал» на свои счета в банках. Провал не заставил себя долго ждать: не далее как на прошлой неделе произошло обесценивание акций, заставшее Гангу врасплох. Дело дошло до суда. Адвокат Ганги, теряя самообладание и чувствуя свою косвенную вину, с трудом овладел ситуацией.

Ганга, стоя на террасе, ждал прихода адвоката.

«Неужели крах?» — пронеслось в голове могучего орла-промышленника.

— Домоклав меч занесен! — произнес он почти беззвучно.

В вечернем лиловатом океане небес плавали, словно обломки кораблекрушения, грифы… На поверхности пруда колыхались белоснежные и кроваво-красные лотосы, томительно расправляя свои влажные лепестки. С резким криком пронеслась стая попугаев.

«Дочь! Что будет с дочерью, если я решусь на это! Да… Аджит — подлец, каких мало… Но справедливость не может не восторжествовать», — вспыхнул в его сознании светлый огонек надежды, но тотчас угас.

Раздался пронзительный, пугающий крик павлина, взлетевшего на ветку мангового дерева. Ганга вздрогнул. Ссутулившись и безвольно опустив руки, он вернулся к письменному столу.

Вошел слуга и доложил о приходе адвоката.

Адвокат Чатури, приземистый и плотный человек с крупной лысеющей головой, ослабил петлю пестрого галстука и платком вытер пот со лба. Его смуглое лицо было безмятежным, но глаза беспокойно бегали.

— Я только что с заседания суда, господин Ганга, и должен вам сообщить, что дело… — он поперхнулся и отвел глаза, увидев, как его клиент и хозяин напрягся всем могучим торсом.

— Говорите прямо, без обиняков, — взяв себя в руки, сказал Ганга, — я… банкрот?

— Нет, нет! Что вы, господин! Мы подадим в суд штата. Еще не все потеряно!

— Выпейте кофе, дорогой! — тихо произнес Ганга, указав на столик с дымящимся кофейником и приборами, который вкатил слуга, бесшумно удалившись.

Они сели за низкий мраморный стол.

— У вашего компаньона, господина Аджита, есть подписанные вами документы. Они фигурировали в суде.

— И что?

— Суд нашел его действия законными.

— Как? Боже мой! — Ганга встал и прошелся по комнате. — Какое коварство! Но я сам виноват во всем, это моя наивная вера в людей и справедливость! Надеюсь, этот дом мне оставят? Это фамильный особняк, шедевр архитектуры.

— Конечно, конечно, — воспользовался отдушиной адвокат, — это ведь национальное достояние, гордость нации.

— Да… но много алчных людей хотели бы прибрать эту «гордость» к рукам.

Воцарилась тяжелая тишина.

Чатури допил кофе и, осторожно взглянув на хозяина, отважился сказать, что у компаньона все бумаги в порядке.

— К большому сожалению, господин Дели, суд постановил наложить арест на все ваше имущество.

— И на недвижимость?! — сверкнув глазами, воскликнул Ганга.

Руки его дрожали.

Чатури было тяжело смотреть на него. Недавно этот гордый «браминский орел» со своей величественной осанкой и взглядом вызывал в нем трепет и невольное восхищение. Но теперь он видел перед собой обыкновенного человека, убитого горем.

«Да, — подумал Чатури, — неизбежно одно из двух: или человек покидает богатство, или богатство покидает человека».

— За недвижимость, конкретно за этот дом, если я вас правильно понял, — сказал адвокат, — мы еще с вами поборемся.

— Извините, господин Чатури, но я плохо себя чувствую.

— До завтра! — откланялся адвокат и удалился. Гнетущая тишина сомкнулась над головой Ганга. Он медленно опустился в большое мягкое кресло и закрыл глаза.


Ему вспомнилось, как несколько месяцев назад его близкий друг и однокашник, Венаш Бабу, с которым они дружили с детства, в светлом ширвани и гандистской шапочке вошел в его дом. После традиционного вкусного обеда они, выпив вина, сидели на террасе первого этажа, наслаждаясь ароматным чаем.

Еще давно, когда у Венаша родился сын, а у Ганга — дочь, они обручили их с единодушного согласия жен и родственников, дав друг другу слово.

— Твоей юной дочери скоро будет восемнадцать, — улыбаясь, сказал Венаш.

— Ты хорошо считаешь, мой друг, — ответил Ганга, откинувшись на мягкую спинку кресла.

— Я мечтаю, как тебе известно, увидеть женой моего Авенаша твою дочь, дорогой мой друг.

Ганга рассмеялся, довольный:

— Ну так ты ее увидишь!

— Слушай, друг, если дал слово, смотри, не вздумай забрать его обратно.

— За кого ты меня принимаешь? — с сияющим лицом ответил Ганга. — Моя дочь уйдет в твой дом, а мы ведь не чужие, вот и получится, что она снова будет среди родственников.

Друзья пожали друг другу руки.

— И все-таки надо Аниту спросить, — спохватился Венаш.

— Анита! — позвал отец.

На его зов явился слуга и доложил, что Анита купается в бассейне.

— Сообщи ей, когда она вдоволь наплавается, что ее просит к себе отец. Скажи, что я и господин Венаш желаем ее лицезреть.

— Да, да, — добавил Венаш, — пусть соблаговолит предстать пред наши пока еще ясные очи.

Слуга с поклоном удалился.


Юная дочь брахмана Анита получила прекрасное воспитание в традициях касты. Кроме того, она окончила школу и колледж.

Легким движением изящного животного она вышла из воды, взобравшись на мраморный бордюр бассейна.

Вода нежным и ласковым ручейком стекала по ложбинке ее красивой спины, растекаясь по отрогам небольших, но рельефных бедер, схваченных голубым шелком купальника. Анита была среднего роста. Ее точеная фигура и совершенство пропорций создавали иллюзию миниатюрности. На самом же деле тело ее было соразмерно своему весу, сильным, гибким, изящным. Можно было подумать, что природа, проектируя ее, наряду с многочисленными приборами для проектных работ в обязательном порядке употребила лекало — так все в ее фигуре было слажено, мягко сочленено и сопряжено, что любой самый строгий аскет, и тот произнес бы: «Творец! Велики дела твои! Ты создал человека совершенным!»

Безусловно, Анита была несовершенна, как и все представительницы прекрасного пола, хотя бы уже потому, что женщина, как женский вариант человека, не воплощает в себе всего человека. «Совершеннейшими вы станете тогда, когда двое станут одним». А потому — путь к совершенству впереди, он открыт для человека… И именно благодаря этому существует движение, имя которому — жизнь. Жизнь людей…