Обескураженный хозяин удивленно вглядывался в то, что оказалось в руках врага, но из-за темноты так и не смог понять, чем так осчастливил Джаведа. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что его чековая книжка врагу не досталась. Но когда он вернулся в комнату, проводив мрачным взглядом удалившегося со своей добычей Джаведа, Секандар-барк понял, что натворил. До него дошло, наконец, что его гранатой был портрет сестры в деревянной рамке. И он сам, своими собственными руками, отправил его этому наглецу!

Секандар так расстроился, что у него даже пропал аппетит. Во время ужина он сидел за столом с постным лицом, почти ни к чему не прикасаясь, чем вызвал беспокойное участие матери и презрительные усмешки отца. Фейруз же была оживлена и смешлива даже больше обычного и делала вид, что не замечает угрюмости брата и недовольства старшего Малика Амвара.

«Смейся, смейся, — мрачно думал Секандар, слушая веселый голосок сестры. — Ты еще не знаешь, что тебя ожидает. Этот парень уже замучил твоего брата. Погоди, он и до тебя доберется…»

Страдалец сразу же отправился спать, как только все встали из-за стола. Но сон не шел — усталость не могла победить кипевшее в нем негодование. А тут еще Фейруз уселась что-то играть на рояле. Секандар терпел, терпел, а потом отправился к ней, чтобы устроить разнос хотя бы сестре, раз уж нельзя никому другому.

Подходя к музыкальному салону, он понял, что Фейруз не только играет, но еще что-то напевает вполголоса. Сначала слова трудно было разобрать, но вдруг Секандар понял, что это была за песня. «Длиною в молодость мою», — с ужасом и отвращением повторил он мысленно ее последние слова. — Опять кошмарные стихи этого негодяя! Все, уже поздно, Фейруз попалась в его сети!»

С перекошенным от злобы лицом он влетел в комнату и закричал:

— Что ты поешь, несчастная? Я знаю, знаю, что это такое.

— Неужели?

Фейруз обернулась и одарила брата взглядом, исполненным такого сознания своего превосходства, что он внезапно поразился ее удивительному сходству с отцом. Его маленькая сестричка выросла, она уже не даст собой командовать, и ей не запретишь делать то, что она считает нужным, — во всяком случае, ему, Секандару, это больше не позволяется, понял он.

Сразу пропала охота кричать, размахивать руками, что-то пытаться вбить в ее хорошенькую головку. «Пусть живет, как знает, — с отчаянием подумал Секандар. — А мне надо бежать, бежать из этого дома! Спасаться, уносить ноги, пока все они окончательно не свели меня с ума! Завтра же улечу в Дели. Не сомневаюсь, что, кроме матери, никто об этом не пожалеет».

— Ты что-то хотел сказать, дорогой брат? — елейным тоном спросила Фейруз, опуская длинные ресницы, сразу скрывшие насмешку и высокомерие.

Секандар ничего не ответил, махнул рукой и, шаркая домашними туфлями, пошел в свою комнату.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Через несколько дней раны Ахтар Наваза уже не слишком беспокоили его. Один из лучших врачей штата обработал сквозное пулевое отверстие и наложил целебный бальзам, который заглушил боль и остановил кровотечение.

Согнув руку в локте и уложив ее в специальную повязку, Ахтар отдыхал на веранде дома. Не так уж часто выпадали ему такие дни.

— Господин, вам пора принимать лекарство, — тонким голоском прощебетала молодая сиделка. Она внесла серебряный поднос, на котором стоял стакан молока и укрепляющие пилюли из трав, приготовленные все тем же врачом.

Ахтар поморщился. Он терпеть не мог молока, но врач строгим голосом предупредил его, что лекарство обязательно запивают молоком, иначе оно не будет действовать.

— О! — простонал раненый. — Я чувствую себя маленьким мальчиком. Могу я запить пилюли водой?

Ему удалось не только оттянуть этот процесс, но и ограничиться всего одним глотком. На веранду вошла взволнованная мать.

— Ахтар! Посмотри, кто пришел!

Это был действительно дорогой гость — спаситель, не испугавшийся вступить в схватку с убийцами.

— О, Джавед!

Раненый бросился ему навстречу. Поэт сложил было руки в традиционном намасте, но Наваз порывисто обнял его:

— Не надо слов, дорогой друг! Дай обнять тебя! Но где же ты пропадал все это время?

Смущенный горячим приемом, Джавед вручил ему приготовленные заранее цветы и с грустью ответил:

— Я искал свою Фейруз.

— Надо было обратиться ко мне. Я бы помог в поисках твоей возлюбленной.

— Я вам очень благодарен, господин Ахтар Наваз, — вежливо ответил поэт.

Такое обращение огорчило раненого.

— Зачем так официально? Зови меня просто Ахтар и запомни: если тебе понадобится моя помощь, приходи без стеснения. Если даже попросишь мою жизнь, и тогда я не откажу тебе!

Наваз повернулся в сторону сиделки, взял с подноса стакан молока и протянул его матери:

— Мама, отпейте, пожалуйста.

— Но зачем? — удивилась мать.

— Отпейте, я вас прошу!

Сын говорил так серьезно, что мать не стала больше расспрашивать, а просто сделала глоток.

— Друг, а теперь ты, — Ахтар передал ему стакан, и тот с удовольствием отпил глоток прохладного целебного молока.

Наваз допил остаток и взволнованным голосом произнес:

— Мама, у богини Ситы были двое сыновей. Теперь и у тебя двое — Ахтар и Джавед!

— Джавед! — произнесла это имя мать, привыкая к его звучанию. — Дети мои, дай вам Бог долгих лет жизни! — И она обняла их со слезами на глазах.


Жилище поэта навещает не только бесплотная муза, дарующая вдохновение. Стройная девичья фигура, закутанная в отделанное золотом покрывало, проскользнула в святая святых Джаведа, в его кабинет.

С любопытством оглядевшись, таинственная незнакомка подошла к столу, где на почетном месте стояла фотография в рамке из розового дерева. Она вытащила из-под покрывала точно такую же, но на ней была изображена довольно симпатичная… мартышка!

Девушка ловко подменила фотографии и собиралась было уйти, как вдруг послышались уверенные шаги — это возвращался хозяин. Она проскользнула за штору и затаилась.

Джавед вошел в комнату, снимая на ходу ширвани. Сегодня на улице стояла ужасная жара, предвестница грозы.

— Эй, Кадыр, принеси сока! — крикнул поэт.

Взгляд его упал на фотографию, развернутую лицом к стене. Он подошел к столу.

Джавед запретил всем в доме прикасаться к чему-либо в его кабинете. Хотя там и так царил порядок, однако поэт терпеть не мог, если кто-нибудь сдвигал с места хоть один листок на рабочем столе.

— О моя госпожа, — обратился поэт к фотографии, — что я такого сделал, что вы отвернулись от меня?

Он осторожно взял свою реликвию и развернул к себе. На него таращилось изображение, совершенно не похожее на возлюбленную.

— Что за чудеса? — изумился поэт. — Чьи это проделки?

Пока он гадал, штора за его спиной шевельнулась и оттуда тихо вышла таинственная незнакомка. Как ни легка была ее походка, поэт услышал, обернулся и уставился на незваную гостью, которая пыталась так же незаметно скрыться, как и пришла.

— А ну-ка постойте! Кто вы? Я вас спрашиваю! Зачем вы взяли фото? — Девушка не отвечала, она пошла к дверям, но поэт остановил ее. — Раз вы взяли мою фотографию, я приоткрою ваше покрывало!

Джавед взял двумя пальцами тонкую ткань, она соскользнула, и перед ним предстала его возлюбленная, его Фейруз.

— Боже! Теперь я верю в чудеса! — прошептал ошеломленный поэт.

— С вашего позволения, я пойду… — нежным голосом сказала девушка.

— Прошу вас, оставьте фотографию! — взмолился Джавед. — В трудные минуты, когда я смотрю на нее, она мне помогает!

— Но если я оставлю, будет задета моя честь!

— Вы так заботитесь о себе… — с грустью произнес поэт, — о моей любви вы совсем не думаете.

— И моя любовь может быть в опасности, — еле слышно выговорила девушка и, спохватившись, воскликнула: — О Боже, что я сказала! Я себя выдала!

— Это признание в любви, — обрадовался поэт.

Кто знает, как далеко зашли бы влюбленные в своих объяснениях, но нежную сцену прервала Мариам, появившаяся так некстати. Она сразу же оценила обстановку и хотела тихо уйти, но Фейруз воспользовалась ситуацией, чтобы покинуть жилище поэта. Девушка и так позволила себе слишком много.

Фейруз, потупив глаза, скользнула мимо сестры Джаведа, и та все же не удержалась, сказав ей с улыбкой:

— Ты пришла забрать свою фотографию, а оставила свое сердце!

Смущенная девушка закрылась полупрозрачным покрывалом, как серебристая луна прячется за лиловую кисею ночного облака.

— Что же ты от меня прячешь лицо? — продолжала неумолимая насмешница. — Надо было прятаться от того, кому подарила влюбленный взгляд!

— Нет, нет, — пришел ей на помощь Джавед, — Фейруз пришла ко мне, чтобы… э-э-э, пригласить меня на праздник! — Он придал своему лицу озабоченное выражение, как бы обдумывая неожиданное приглашение гостьи. — Да, я приду на праздник, уважаемая Фейруз, и мы там обязательно встретимся.

Однако Мариам трудно было провести, да и Фейруз не поддержала эту версию. Не снимая покрывала, она прошептала что-то сестре поэта, и девушки залились веселым смехом.

Гостья вышла из кабинета и двинулась по коридору к выходу. Однако ей предстояла еще одна неожиданная встреча.

Навстречу Фейруз шел ее брат. Мрачный Секандар тяжело опирался на производящую зловещий стук трость, выбрасывая ее вперед, как саблю.

Девушка так спешила, что споткнулась о грозную трость Секандара, потеряла равновесие и выронила свой собственный портрет.

— О, простите! — воскликнул он.

Фейруз промолчала, боясь, что брат узнает ее по голосу. Секандар поднял многострадальную фотографию и отдал владелице. Та, опять же не поблагодарив, быстро исчезла.