О Господи, он ни за что не бросится туда, подумал Майкл.

— Спасибо, миссис Латтимер.

Слава Богу, она ушла, и Майкл в два шага оказался у стола. Ни секунды не раздумывая, он прижал к лицу шаль из розового шелка и сделал глубокий вдох. Его душа наполнилась райским наслаждением, которое магическим потоком разливалось по всему телу. Он, как пьяный, вдыхал этот запах. И с каждым последующим вдохом его сознание заполнял образ Грейс Шеффи. Ее грациозные руки, изгиб спины, когда она сидела прямо на стуле, мягкие золотистые волосы в свете камина, шелковистая кожа и соблазнительные, но неуверенные губы. И ее глаза. Эти ее голубые-голубые глаза. Глаза, которые наполнились страстью, когда он подтолкнул ее к… О Господи, надо остановиться, иначе он потеряет рассудок от этого.

Майкл опустился в кожаное кресло, сжимая шаль, как младенца, а потом заметил огромные варежки. Что же это, в конце концов?! Господи, да она связала их для него, и на них тоже остался легкий аромат ее духов. Наверное, эти варежки — ее способ поблагодарить его за спасение. Она бы сделала это для любого. А может, они для чего-нибудь еще. Когда они спокойно болтали в темноте, лежа в объятиях друг друга, она упоминала что-то о приближающемся Рождестве и дне подарков, и он не решился тогда сказать ей, что праздники Рождества в приюте приносили только жалкое веселье в виде дополнительного куска грубого хлеба, если везло. Но это никак не помогало преобразить печальную жизнь без любимых родителей.

Всемогущий Бог!..

А он ей ничего не дал. Он только взял.

Майкл уставился на пляшущие огоньки пламени крошечного камина в библиотеке, в его голове снова и снова вспыхивал образ Грейс. Это признак слабого характера, бессмысленной тоски. Он слышал рассказы об этом. Думал тогда, что это — удел праздных и богатых. У него на это нет времени. Это, несомненно, временное недомогавшие, вероятно, случившееся с ним от спокойной жизни, с прислугой к тому же.

В библиотеку суетливо вошла миссис Латтимер с подносом в руках и после потока вопросов о том, когда он встает утром и что ему понадобится, исчезла. Проклятый соблазн. Рядом с чайником миссис Латтимер поставила бутылку бренди. Майкл налил себе чай, в чашке кружились тонкие янтарно-коричневые листочки заварки. С запозданием Майкл понял, что не воспользовался ситечком, и поскреб макушку. Вот они — штучки цивилизованной жизни.

Он положил кусочек сахара, добавил молока и одним глотком все выпил. Интересно, привыкнет ли он к этому? Господи, в течение двадцати пяти лет из его тридцати двух он чистую воду считал роскошью, Майкл покачал головой и уже приготовился протянуть руку к бренди, но образумился.

Поразительно, как душевное состояние обнажает тайны всех проблем, при условии, что времени и огненной воды достаточно. В самом деле, пары спирта, кажется, проясняют любой сложный для понимания вопрос. Единственный недостаток заключается в том, что когда возвращаются разумные мысли вместе с головной болью невероятной силы, ответы обычно чреваты катастрофой. Кроме того, он столько ошибок сделал в своей жизни, что поклялся, как только покинул Англию, что откажется от любого греха, только бы искупить хоть малую толику своих прошлых ошибок.

Устроившись в кожаном кресле, в котором последний раз сидел вместе с Грейс, Майкл пытался сосредоточиться на планах на зиму и весну. Он закажет семена и, помимо полей под пастбища, посадит десять акров пшеницы, ячменя и кукурузы. И еще он увеличит отару овец. Если все пойдет хорошо, то через несколько лет ему удастся реализовать давнюю мечту — заняться выездкой и разведением лошадей. Сэм оставил ему трех племенных кобыл и лошадей для пахоты. И потом, у него есть Сиу. Она будет первой, кто принесет ему приплод, как только он найдет подходящего жеребца.

Почему Грейс так боится лошадей? Ему бы доставило удовольствие поддразнивать и подстрекать ее к урокам верховой езды, которые он предложил. Они могли бы с наслаждением кататься весной по имению. Одна из кобыл была послушной и по размеру отлично подходила Грейс. А в жаркие летние дни они могли бы ездить в яблоневый сад, что раскинулся в северной части имения рядом с прудом. Или наслаждались бы поздними вечерними прогулками в сезон сбора урожая, когда повсюду в траве светятся жуки-светляки.

Господи, какая сентиментальная чушь!..

Его мысли вертелись вокруг сезонных работ и жизни на этой новой земле, которая теперь принадлежала ему. В ближайшие два месяца овцы будут снова и снова приносить приплод. Прибавление ожидается у коров и двух кобыл. С тяжелым сердцем Майкл подумал, не забеременела ли Грейс, несмотря на все меры предосторожности. Не носит ли она его ребенка… И вдруг совершенно неожиданно он отчаянно захотел этого. Майкл выругался и потянулся к бутылке бренди, молясь о сладком забвении среди этого сумасшествия под названием Грейс Шеффи.

Когда Майкл очнулся, голова гудела и, казалось, стала в два раза больше, чем была. Он протер мутные глаза и увидел, что сидит в коричневых варежках. Майкл осмотрелся вокруг, горло пересохло, в голове пульсировала боль.

О Боже! Он нарушил два главных правила. Горела свеча, а он сам был вдрызг пьяный. Все пошло насмарку. Да, он, в сущности, оказался пропащим человеком.

Глава 9

— Постарайся, Куин, — тихо, но настойчиво сказала Грейс. Колесо кареты попало в выбоину на дороге, и они оба покачнулись.

— Я не жду, что ты примешь мои извинения, — с побелевшим от напряжения лицом произнес Куин. — На самом деле это почти что оскорбление — приносить извинения, когда мне ничего от тебя не нужно. Меня даже не утешает возможность предложить хоть какое-то облегчение.

Грейс пребывала в упрямом расположении духа. Она упросила его поговорить с ней наедине на последнем постоялом дворе, где все три экипажа останавливались, чтобы поменять лошадей, прежде чем на последнем издыхании продолжить трехдневное путешествие в Лондон. Теперь она пожалела, что сделала это. Джентльмены представления не имеют, насколько утомительно слушать их болтовню о сохранении собственной чести.

— Я же сказала тебе, не надо извиняться. Я благодарна, что вы с Джорджианой признали вашу взаимную любовь до того, как мы с тобой отправились в гости на несколько дней к герцогине Кендейл. До того, как мы поженились. Да, благодаря россказням герцогини Лондон лихорадит от сплетен, но мы преодолеем это вместе. Поэтому, пожалуйста, Куин, сделай одолжение, забудь о своей вине. Иначе мы обречены, вечно чувствовать себя неловко в присутствии друг друга.

Сидя в экипаже напротив нее, Куин с тревогой изучал лицо Грейс. Она видела, как двигается его кадык.

— Что он сделал с тобой?

— Если ты не прекратишь это, — раздраженно выдохнула Грейс, — я перестану знаться с тобой в Лондоне, после того как сыграю этот фарс — грандиозный бал в вашу с Джорджианой честь.

— Не знаю, что хуже, — потер бровь Куин, — то, что сделал я, или то, что тот… тот кузнец сделал с тобой. Он предлагал тебе выйти за него замуж, да? И ты ему отказала? — Куин продолжал задавать вопросы, не дожидаясь ответов. — Ну что ж, по крайней мере, больше никто никогда не узнает об этой встрече.

И тут Грейс осенило. Она вспомнила слова Майкла: «Мужчина обосновывает собственную ценность своим богатством и положением в обществе».

— Хорошо. Послушай, у меня есть идея. Ты дашь указание своему управляющему или адвокату выписать банковский чек.

— Банковский чек? — выпрямился Куин, и в его глазах промелькнула тревога.

— Да. Я решила, что единственный способ заставить вас с Люком перестать смотреть на меня как на жалкое создание, — это потребовать, чтобы каждый из вас выделил смехотворную сумму денег.

Куин насупил брови, но, казалось, был готов согласиться на все, о чем она попросит.

— Все, что ты хочешь, Грейс, твое.

— Это не для меня. Это пожертвование для благотворительных целей. В конце концов, сейчас наступает время благотворительности, ведь так?

— И что же это за достойный повод, умоляю, скажи?

— Сиротский приют.

— Насколько неприличную сумму ты предлагаешь выделить? — с восхищенным лицом спросил Куин.

— Достаточную, чтобы заставить тебя подумать дважды, прежде чем еще когда-нибудь извиняться перед Шеффилд, — с улыбкой промурлыкала Грейс.

— Понятно, — подмигнул Куин.

— Нет, думаю, ты не понимаешь. — Поразительно, как улыбка, которая когда-то заставляла Грейс краснеть от удовольствия, теперь не произвела на нее никакого впечатления.

— Я удвою сумму, которую ты назовешь, — заявил Куин, и его благородная улыбка стала еще шире.

— Пять тысяч фунтов.

Эта цифра стерла улыбку с его лица. Пяти тысяч было достаточно, чтобы вполне пристойно содержать большой дом и всю его прислугу в течение года и даже дольше.

— Грейс, покупка имения Трихэллоу для Джорджианы и ее семьи тяжким бременем легла на… — Куин запнулся, но тут же продолжил: — Мои адвокаты передадут десять тысяч фунтов на…

— Я сжалюсь над тобой, Куин. Мне следовало сразу пояснить: предполагаю, что вы с Люком поделите эту ношу. Я не стану заставлять тебя удваивать эту сумму.

Куин резко выдохнул, но лицо его оставалось красным.

— Эй, Куин!

— Да? — выпрямился он, наконец.

— Спасибо.

— Нет, это я должен…

— Да не за пожертвование.

— Тогда за что?

— За то, что женишься на Джорджиане. За то, что отпускаешь меня.

— Ты подпала под чары того дикаря, да?

— Нет.

— Берегись, Грейс! — покачал головой Куин. — Я единственный из всех узнаю теперь эти признаки.

— И что же это за признаки?

— Ну, для начала — исполненные решимости односложные ответы.

— Значит, по-твоему, я должна хитрить и изворачиваться? — рассмеялась Грейс.