Именно мысль о Мэри заставила меня согласиться – она и некоторое беспокойство, которое вызвали у меня слова тети Гарриет. Что могло так сильно тревожить Мэри, из-за чего она начала стареть раньше времени? У тети Гарриет не было склонности к преувеличениям, и я подумала, не в Томе ли дело, но потом отказалась от своего предположения. Том тут ни при чем, любой парень был бы счастлив, женившись на Мэри. Она, несомненно, много работала, и, несомненно, суд надо мной и его последствия оставили на ней свой отпечаток, как и на всех, кто был близок ко мне. Мне понадобилось очень много времени, чтобы отделаться от воспоминаний о страдании, написанном на лице Фила. А что касается тети Гарриет… Я потянулась за таблетками, больше не в силах оттягивать забвение, которое они принесут. Если бы я могла спать день и ночь, я была бы счастлива. Лучи заходящего солнца наполняли комнату мутным светом, в котором я пыталась разглядеть свое будущее, но оно оставалось таким же туманным, как всегда. Я никогда не смогу вернуться в «Сент-Томас» и снова работать няней. Представив себе новую работу, расспросы, объяснение того промежутка в моей жизни, который заняло судебное разбирательство, я поняла, что это будет слишком тяжелым испытанием. Правда, всегда оставался Фил – он недавно предложил мне выйти за него замуж. Таблетки уже начали действовать, и я почувствовала, что тело постепенно расслабляется, а глаза медленно закрываются. Погружаясь в сон, я думала о Филе. Жизнь с ним была бы приятной. Мы всегда были вместе, и Фил настаивал на том, что расставаться не имеет смысла. Вряд ли мы будем хорошо обеспечены, но меня это не волновало. У нас будет дом – коттедж в Темплас-Уэй, который Филу оставили родители, а у Фила блистательное будущее, ему ведь всего двадцать четыре года…

Из нашей дружной четверки только Мэри и Розалинда обзавелись семьями, но ни та, ни другая семья не воодушевляла меня последовать примеру подруг. Правда, Мэри была счастлива, но я знала, что никогда не смогу целиком и полностью отдать себя в распоряжение мужа, как это было у Мэри и Тома. Самым важным для Мэри было счастье Тома, ее собственные стремления и желания не имели значения. Мне это казалось несправедливым. Относительно же Гарольда и Розалинды… Здесь совсем иной поворот дела. Гарольд, как преданная собака, провожал взглядом каждое движение Розалинды, но я достаточно хорошо знала кузину, чтобы понимать, что без своих денег Гарольд не протянул бы и дня. Свой миллион он не заработал, а унаследовал. Он был добрым и приятным, но при этом довольно тупым человеком и иногда умудрялся выводить из себя даже терпеливую Мэри. Нет, брак Розалинды ни у кого не находил одобрения.

Несколько месяцев назад ходили слухи, что у Розалинды роман с исполнителем главной роли в ее последнем фильме, сплетничали, что агента по связям с общественностью быстро заставили замолчать, однако такие новости никого не удивили. Для того чтобы представить Розалинду верной женой, нужно было обладать изрядной долей воображения. А представить, что она верна Гарольду, который на тридцать лет старше ее и не может похвастаться ни внешностью, ни индивидуальностью, было и вовсе невозможно. Но Розалинда была осторожна. Она планировала свою карьеру с пугающей целеустремленностью и не собиралась терять Гарольда и его миллионы ради мимолетной любовной интрижки, как бы ни был красив ее любовник.

Когда мы были подростками, центром ее внимания был Фил. Мне часто приходило в голову, что если бы она тогда не уехала из Темплас-Уэй, то в конце концов нашла бы путь к его чувствам. Розалинда не делала секрета из того, что хочет заполучить Фила, а, как правило, она добивалась того, чего хотела. Фил же оставался равнодушным к ее заигрываниям и, казалось, вообще их не замечал; его единственным увлечением была музыка. Глядя на Фила, нельзя было сказать, что ему известно о существовании двух полов. Потом появились роли в фильмах, и Розалинда, уехав из деревни, переместилась с нашей орбиты в более захватывающий мир Гарольда. Но даже сейчас, когда бы она ни смотрела на Фила, в ее глазах появлялось что-то, что я не могла точно определить. По-моему, Фил единственный мужчина, которого Розалинда всегда хотела, но так и не смогла получить – и это постоянно не давало покоя ее самолюбию. Я очень надеялась, что она не попытается исправить положение, когда Фил приедет в Офир. Для западного мира Розалинда, быть может, и секс-символ, но для Фила она – Роуз Лукас, которая начинала хныкать, когда ей не удавалось сделать по-своему, и не ценила его музыкального таланта. Они были друзьями, и только друзьями, и Фил без колебаний мог сказать ей это. Такт не входил в число его достоинств, а после всеобщего обожания, к которому Розалин да уже привыкла, любая «горькая правда» будет воспринята кузиной неблагосклонно.

Сон начал накатываться волнами: тетя Гарриет была бы счастлива, если бы я вышла замуж за Фила… Фил тоже был бы счастлив… может, Фил и прав… может, нам следует пожениться…

Ни с одним мужчиной я не чувствовала себя так легко, как с ним. Я вдруг полностью очнулась и поняла – я сумасшедшая! Как можно думать о замужестве после того, что произошло? Закрыв лицо руками, я в сотый раз стала вымаливать для себя забвения.

Глава 2

Звук двигателя его автомобиля я услышала ранним утром. Я сидела под ярко-красным навесом, создававшим тень на террасе моей спальни, ела теплые слоеные булочки и радовалась крепкому кофе, который очищал мой рот от постоянного металлического привкуса таблеток, когда раздался высокий пронзительный рев автомобиля, повернувшего на крутой подъем к отелю. Несколько минут я прислушивалась к тому, как водитель переключал передачи, двигаясь по затененной деревьями крутой дороге, а потом сквозь густую листву увидела автомобиль. Это был «ламборгини» с британским номером, и, отметив скорость, с которой он мчался, я порадовалась, что в отеле мало постояльцев и незнакомец вряд ли столкнется со встречной машиной. Дорога сворачивала к главному входу отеля, так что я не смогла взглянуть на водителя, но когда чуть позже спустилась в холл, чтобы позвонить тете Гарриет и успокоить ее, сообщив, где нахожусь, я увидела нового постояльца. В просторной солнечной гостиной находились только три человека: двое из них – немецкие бизнесмены, прибывшие двумя днями раньше, а третьим был водитель «ламборгини». Я бросила на него быстрый взгляд – незнакомцу около тридцати, и у него восхитительная копна солнечно-золотистых волос, я таких никогда не видела у взрослого мужчины. Он поднял голову, и я, поспешно отведя взгляд, торопливо прошла через мраморный холл к телефону, все же успев разглядеть чрезвычайно привлекательное лицо с волевым подбородком и светло-карими глазами. Именно эти глаза не давали мне покоя, пока я старалась дозвониться до Офира и тети Гарриет. В них было что-то знакомое, но никогда прежде я их не видела…

– Надеюсь, ты взяла напрокат автомобиль? – строго, но заботливо спросила тетя Гарриет.

– Да, проблем с транспортом у меня нет.

Это была часть лечения, рекомендованного моим психотерапевтом, один из способов, с помощью которых, по его мнению, я смогу снова обрести уверенность в себе и эмоциональное равновесие, и у меня не хватило смелости разочаровать доктора.

– Это хорошо. От Вианы сюда всего полчаса езды, но, ради Бога, будь осторожна с коровами.

– С коровами? Но это же главное шоссе. С какой стати мне заботиться о коровах?

– Это не шоссе, а разрушенная римская дорога. Коровы там повсюду – и на обочине, и посреди дороги, они не знают правил движения. Эти коровы – безмятежные животные и…

– Хорошо, тетя Гарриет, – перебила ее я, чтобы она не увлеклась обсуждением коровьих достоинств. – Через несколько дней я буду с вами. Просто я подумала, что сначала следует немного познакомиться со здешними местами.

– Разумеется, если это единственная причина твоей задержки. – Чувствовалось, что тетя Гарриет в этом не уверена, но она прекрасно меня знала. – Мэри и Том уже здесь, и Розалинда с Гарольдом тоже. Тогда я скажу им, что ты приедешь позже, на этой неделе.

– Да, конечно. И не волнуйся.

– До встречи, благослови тебя Господь, – сказала тетя Гарриет, и я медленно положила телефонную трубку.

Теперь я поняла, почему те светло-карие глаза показались мне такими знакомыми. Цвет у них был другой, но выражение – то же самое, что и в моих собственных. Это были глаза человека, который страдал и строил вокруг себя стену. С самого начала я почувствовала, что золотоволосый англичанин ищет убежища, как и я.

Неторопливо перебирая стопку почтовых открыток, я в конце концов выбрала ту, на которой был изображен отель с маленькими красными тентами на балконах – величественный вид в стиле тридцатых годов. Я аккуратно написала имя доктора Макклур и адрес психиатрической клиники, из которой только что выписалась, и замерла, глядя на пустое место, предназначенное для письма. Что можно написать человеку, который был то добрым, то жестоким, то терпеливым, то раздраженным, прилагая все силы, чтобы вернуть меня в так называемое нормальное состояние?

Жаль, что вас здесь нет? Это едва ли вызывает у меня жалость.

Прекрасно провожу время? Могу представить его комментарии по этому поводу.

В итоге я просто написала большими буквами «Дженни» и отдала открытку смуглому мальчику за стойкой, чтобы он ее отправил. Впервые с момента заселения в «Санта-Луцию» я не вернулась в номер. Доктор Макклур действительно вселил в меня некоторую уверенность. Возможно, некоторые его методы лечения я и находила бесполезными, но, покидая клинику, я, безусловно, находилась в гораздо лучшем состоянии, чем тогда, когда попала в нее, за это нужно отдать ему должное. Ежедневно уединяться в своем номере, запираться наедине с собой и со своими воспоминаниями, все дни с утра до вечера проводить в размышлениях – это для меня самое опасное, если я хочу полностью восстановиться, и здесь доктор Макклур был непреклонен: «Возьми автомобиль. Встречайся с людьми. Работай. Путешествуй. Открой свою душу для новых впечатлений. Заведи любовную связь – какую угодно. Только не зарывайся изо дня в день в свою уютную постель, иначе ты сползешь обратно, Дженни».