Может, именно это всему виной? Это и ее мольбы. Пожалуйста, останься, просила она, а он ушел, оставив ее в мучительных раздумьях о том, почему он это сделал и где он теперь. И с кем. Ну что ж, решила она, если он хотел наказать ее, ему это удалось, и Эбби почувствовала укол злости. О Боже! Она становится такой же нехорошей, как и он. Но девушка была слишком взбешена, чтобы прислушиваться к голосу рассудка. Она напрасно провела весь день в беспокойстве о том, что он милуется с Мартой Маккедл — он был со своей четвероногой подружкой.

— Со стороны Виктора очень великодушно помочь Таннеру, — Эбби заставила себя говорить непринужденно. Неожиданно она поймала на себе любопытный взгляд Сары.

— Ты знаешь, Виктор прекрасно обращается с животными. Ему доставляет удовольствие лечить их. Вот увидишь, через пару дней Чина будет резвиться, как ни в чем не бывало.

Внезапно над караваном раздался раскат грома, и первые капли дождя забарабанили по брезентовому навесу. Обе женщины взглянули вверх.

— Кажется, сегодня мы все сможем помыться и постирать. Ну, я побегу. Эбби, если сможешь, приходи завтра ко мне. Тебе будет полезно пообщаться с женщиной, ведь тебя окружают одни мужчины.

— Хорошо, — согласилась Эбби.

До того как дождь превратился в ливень, Эбби успела сложить костер и укрыть его навесом, и поэтому, не обращая внимания на дождь, спокойно приготовить ужин — бобы и лепешки. Бобы. К тому времени, когда они доберутся до Орегона, съеденных бобов ей хватит на всю жизнь. Но даже ливень и приевшаяся пища не могли испортить ей настроения. Таннер выхаживал лошадку. Его тяжело было связать каким-то обещанием, но он был очень ответственным человеком. Этого не мог отрицать никто, даже ее отец. Конечно, она все еще сердилась на него. Он беспричинно заставил ее волноваться. Но Эбби успокаивала себя тем, что Таннер оставил ее не ради какой-нибудь юбки, не ради кого-то вроде Марты. Откуда в ней эта ревность?

Простыни готовы. Ведра, корыто, кастрюли — все, что у них было, наполнялось дождевой водой. Эбби сняла ботинки, чулки и нижнюю юбку и начала расплетать косу. Интересно, чем сейчас занят Таннер? Надежно ли он укрылся от дождя? Будет ли он мыться, как она?

— Эбигэйл, ты здесь, дочка?

— Я на воздухе, папа.

— Ты промокнешь, — встревожился мистер Блисс. — Поди ко мне. Давай вместе почитаем Библию.

— Я приду как только закончу мыться, — пообещала девушка.

Просьба отца висела над ней, и девушка торопливо готовилась принять душ.

Убедившись в том, что поблизости никого нет, Эбби внесла все сосуды с водой в импровизированную кабинку из простыней и сняла всю одежду, кроме сорочки. Намокнув под струями дождя, сорочка прилипла к телу, подчеркивая соблазнительное изящество линий женского тела,

Эбби на память пришла первая строка из «Песни песней» Соломона и потянула за собой нескромные мысли. Вода струйками стекала по ее телу, по груди и животу. Может, лучше снять сорочку и обмыть те места, которые начинают воспламеняться при первой же мысли о Таннере? Но это уж слишком. Это безнравственно. Эбби обрушила на себя ковш воды и принялась мыть голову. Она удовлетворилась результатом только тогда, когда чистые волосы начали скрипеть под руками.

Хорошо, что дурные мысли больше не навещают ее. Тем не менее, когда Эбби приподняла сорочку, чтобы быстренько ополоснуть срамные места, она вновь представила себе Таннера. Воображаемый Таннер мыл ее. Насколько другими были бы ее ощущения от мытья, если бы это его рука с намыленной тряпочкой водила по ее животу и спускалась вниз, по внутренней поверхности бедер.

Неожиданно тряпочка выпала у нее из рук, а Эбби так и осталась стоять с задранной рубашкой, дрожа под напором порочных чувств, овладевших ею.

Дождь усиливался. Эбби поежилась, но не от холода, а от жара, распространявшегося по всему телу. Жар этот исходил из точки, находящейся внизу живота.

Эбби ясно поняла, что, если бы Таннер нечаянно дотронулся до этого места, она бы не устояла. Она бы попала в полную зависимость от него, была бы покорна его воле и малейшему желанию, он мог бы пользоваться ею по своему усмотрению.

И снова Эбби уличила себя в грехе любострастия и вожделения. Опустив сорочку, она подняла лицо к темному плачущему небу.

Она была грешницей, великой грешницей, но, несмотря на то, что она презирала в себе чувственность, единственное, чего она действительно хотела, так это оказаться в объятиях Таннера, утомленной его ласками.

Но Таннера рядом не было. И у нее не было никакой причины полагать, что он появится, чтобы исполнить ее желание.

— Великий Боже, — прерывающимся шепотом произнесла Эбби.

— Мисс Морган?

При звуке мужского голоса Эбби резко обернулась: за тонкой простыней стоял Краскер О’Хара и, без сомнения, прекрасно видел ее.

— Прошу прощения, мадам, — произнес он. Глуповато-любопытствующая улыбка не сходила с его лица, и он не сделал даже попытки отвернуться или уйти. Глаза его жадно скользили по женскому телу, осматривая ее с головы до ног.

Наконец Эбби догадалась накинуть на себя приготовленное заранее полотенце.

— Если вы не возражаете, — пробормотала Эбби, смущенная и взбешенная одновременно.

Слащавая улыбка на лице Краскера сменилась злобно-хитрой гримаской, он развернулся и ушел.

Внутренний жар давно угас в Эбби. Дрожа от озноба, она закуталась в полотенце, а второе полотенце накинула себе на голову. Было глупо одеваться под дождем, но ей удалось кое-как вползти в старую блузку и юбку, поверх которых девушка набросила дождевик отца. Она была слишком унижена тем, что произошло, чтобы думать о красоте. Ей хотелось как можно скорее спрятаться в фургоне. Подставив ведра и кастрюльки под струи дождя, Эбби подобрала ботинки и грязную одежду и вскарабкалась в фургон. Слава Богу, Краскера нигде не было видно.

Отец лежал в фургоне, прижимая к груди Библию. Рядом стояла зажженная свеча. Подобную роскошь он редко позволял себе. Мистер Блисс услышал, как дочь вскарабкалась в фургон, и слабо улыбнулся ей.

— Дочка, ты замечательно выглядишь. Посиди рядышком со мной, пока причесываешься.

Обрадованная тем, что может сосредоточить свое внимание на ком-то, кроме себя, Эбби тыльной стороной ладони притронулась ко лбу отца. Слава Богу, температуры не было.

— Ну что, удалось мне пройти врачебный контроль? — шутливо спросил отец, убирая голову из-под ее руки.

— Удалось, удалось! — Эбби засмеялась и пошарила в корзиночке с туалетными принадлежностями в поисках расчески. — Но это вовсе не значит, что завтрашний день ты не должен полностью посвятить отдыху.

— Хм… Ты обращаешься со мной, как будто я твой ребенок, а не наоборот.

— Нет, это не так. Кроме того, я тоже больше не ребенок. — Эбби пристально посмотрела на отца. В фургоне было тепло и уютно. Ощущению домашнего комфорта способствовала темнота, опустившаяся на прерию, и дождик, бесстрастно барабанящий по брезентовой крыше. Если хорошенько прищурить глаза, можно вообразить, что они находятся в своем старом доме в Лебаноне и никуда не переселяются. И мама еще жива. Именно этого успокаивающего воспоминания ей так не хватало.

— Нет, ты, конечно, не ребенок, — посетовал мистер Блисс. Отец и дочь поняли друг друга, и он вздохнул.

Некоторое время он молча смотрел, как Эбби расчесывает волосы гребешком из слоновой кости, доставшимся ей после смерти матери.

— У тебя такие же волосы, как у Маргарет, — пробормотал Блисс, больше обращаясь к себе, чем к ней. — По вечерам, когда все дела были уже переделаны, я любил смотреть, как твоя мать расчесывает волосы. У нее были такие длинные волосы. Такие красивые.

Эбби улыбнулась.

— Помнишь, когда я была маленькой, она позволяла мне причесывать ее. Вечер был моим любимым временем суток. Мы были одни. Только она и я. Мы разговаривали. И смеялись. — Улыбка увяла на губах Эбби при этих горестно-сладостных воспоминаниях, и она вздохнула. — Ты ничего не хочешь мне сказать, папа?

Отец выгнул кустистые брови. Казалось, он так же растроган и погружен в воспоминания, как и Эбби.

— Расскажи мне, как ты познакомился с мамой. Ты уже рассказывал мне немного, но мне бы хотелось услышать все. Где вы жили, как ты сделал ей предложение…

Говоря так, Эбби расчесывала спутавшиеся кончики волос. А может, она просто побаивалась смотреть папе в лицо? Но, набравшись храбрости, она, наконец, подняла на него глаза и чуть не онемела. В его глазах блестели слезы. Он слегка отвернулся, но Эбби была уверена, что не ошиблась. Комок слез и печали подступил к ее горлу, и девушка положила ладонь поверх его руки и склонилась над отцом.

— Прости меня, папа, прости меня. Я знаю, что, говоря о маме, ты всегда расстраиваешься, но… мне претит вести себя так, будто ее вовсе не существовало. Мне необходимо вспоминать о ней, мне необходимо время от времени говорить о ней.

Отец повернул голову так медленно, как будто это требовало титанических усилий.

— Я знаю, Эбби, девочка. Я знаю, ты скучаешь по матери. Я скучаю… — он запнулся и погладил ее рукой по лицу. — Мы скоро поговорим. Но не сегодня. Сегодня я еще очень слаб.

Эбби кивнула. Папе так тяжело… но ведь и ей тяжело.

Тем не менее сегодня они немного продвинулись вперед. Наконец-то папа согласился поговорить о прошлом, от которого они бежали. А когда он заговорит, Эбби была уверена, отец обретет душевное спокойствие.

Девушка отложила гребень и, закинув еще влажные волосы за спину, спросила:

— Хочешь, я почитаю тебе немного?

Мистер Блисс благодарно улыбнулся дочери и протянул ей Библию.

— Выбери место сама. Что тебе больше нравится.

Эбби взяла в руки тяжелый том в тисненом кожаном переплете. Неважно, сколько времени они будут в пути, — пока эта книга с ними, с ними остается память о прошлом, о счастливых днях, проведенных в Лебаноне. Голос отца не умолкнет, пока он читает эту книгу. Он любил читать отрывки о праведниках и о каре Господней, обрушивающейся на головы грешников. Мама читала Библию мягко и нежно, иногда голос ее передавал нескрываемое удивление и восхищение. Мама любила притчи о любви и прощении.