Перл сердито проворчала:

– Сэм, почему бы тебе для разнообразия не поделиться со мной какой-нибудь приятной новостью?

– С погодой я ничего не могу поделать. – Сэм заглянул в открытое окно автомобиля и бросил вопросительный взгляд в сторону Тамары.

– Это Тамара Боралеви, – объяснила Перл. – Ей назначена проба в павильоне номер шесть.

Сэм уткнулся в свой блокнот в пластиковой обложке.

– Она есть в списке, миссис Дерн. Удачи вам, мисс Боралеви. – Он улыбнулся, салютуя; Перл нажала на газ, и «плимут» рванул вперед под внушительную радугу.


– О Господи! – сдавленным голосом воскликнула Тамара, разглядывая в окаймленном электрическими лампочками зеркале свое отражение. Она недоверчиво отпрянула назад, с трудом веря, что смотрящее на нее лицо в самом деле принадлежало ей. Ее глаза были круглыми от изумления.

Она медленно наклонилась вперед к своему отражению, сопровождаемая непроницаемым, пристальным взглядом Перл, затем дотронулась кончиками пальцев легонько до своего лица.

– Осторожно, – предупредила Перл.

Тамара кивнула, стараясь не испортить мастерскую работу, проделанную гримершей, но ей было просто необходимо потрогать себя, чтобы убедиться, что это действительно она. На ощупь ее длинным, изящным пальчикам кожа показалась странной и как бы покрытой маской, однако на самом деле ее плоть соприкоснулась с ее же собственной плотью. Но разве такая дьявольская метаморфоза возможна?

– Ну как? – прозаичным голосом спросила Перл, стоящая в стороне со скрещенными на плоской груди руками.

Все еще не веря своим глазам, Тамара покачала головой. Теперь она знала, почему Перл называли лучшей гримершей киностудии. Она медленно оторвалась от зеркала и посмотрела на Перл.

– Это… это действительно я! – прошептала Тамара, театрально жестикулируя руками с красивым маникюром.

Перл спокойно смотрела на нее.

– Это так, – произнесла она, по-мужски пожимая плечами.

– Вы… вы – волшебница!

– Это моя работа, неотъемлемая ее часть, – просто пробормотала Перл. – А кроме того, детка, с тобой очень легко работать. Ты – счастливица. У тебя черты что надо, и все остальное тоже. Я всего лишь немного их подчеркнула.

– Вы сделали намного больше! – мягко настаивала Тамара. – Я уверена!

Перл помолчала минутку. Затем предостерегающе погрозила пальцем и, доверительно понизив голос, сказала:

– Я хочу дать тебе один совет. Ты можешь забыть все, что я тебе говорила, это не важно, но одну вещь ты должна помнить всегда.

– Какую? – спросила Тамара.

Перл сунула в рот сигарету «Лаки страйк», чиркнула спичкой и глубоко затянулась.

– В нашем деле, детка, есть одно золотое правило, – ответила она сквозь окутавший ее голубой дымок, – которое многие начинающие актрисы часто забывают после первого же успеха. – Она сделала театральную паузу. – У тебя могут быть какие угодно враги… или друзья… но никогда и на за что, ни при каких обстоятельствах ты не должна ссориться с оператором. Именно он снимает тебя на пленку, и он может сделать так, что на ней ты будешь выглядеть очень, очень хорошо… или очень, очень плохо. Учись у него всему, чему только возможно: всем правилам и хитростям профессии. В особенности это касается твоих лучших и худших ракурсов. Работай с ним, как если бы он был частью тебя. Учись у него всему, что он знает, задавай вопросы, смотри в глазок камеры, если он тебе это позволит, чтобы видеть то, что видит он. И тогда, поверь мне, если ты добьешься успеха в этом жестоком бизнесе, это правило поможет тебе больше, чем что-либо другое. Тамара рассудительно кивнула.

– А я всегда думала, что все зависит от режиссера.

– Так и есть, – коротко ответила Перл. Она опять глубоко затянулась и выпустила струйку дыма. – Обычно он получает то, что хочет, даже если для этого приходится сделать тридцать дублей одной и той же сцены. – Она едва заметно улыбнулась. – Разумеется, если остальные члены съемочной группы пойдут ему навстречу и позволят сделать это. Зачастую именно от них – а не от него – зависит, сколько дублей понадобится, чтобы он добился нужного ему эффекта.

– Другими словами, осветитель может не дать нужного освещения, оператор может сделать так, что звезда будет плохо выглядеть, гример…

– Ты быстро схватываешь, детка, – сказала Перл, и в ее скрипучем голосе послышались уважительные нотки. – А сейчас повернись, я хочу снять с тебя эту штуку. – Перл проворно развязала и натренированным движением сорвала запачканную белую накидку, которую надела на Тамару, пока гримировала ее. Она отошла назад и в последний раз критически оглядела девушку, задумчиво хмуря брови в облаке сигаретного дыма. Затем быстро загасила сигарету, подошла ближе и удивительно твердой рукой немного подправила линию вокруг глаз, пристально глядя в лицо Тамары.

– Ну, детка, мне больше нечего делать. Передаю тебя в их руки.

Не успела она договорить, как на Тамару с проворностью голодных волков накинулись костюмерша с помощницей.

Главной, естественно, была костюмерша, высокая, тощая женщина со жгутами глазами, которая какое-то время с холодным, чисто профессиональным интересом разглядывала Тамару. Ассистентка представляла полную противоположность своей начальнице: маленькая пухлая непоседа, руки которой постоянно суетливо двигались. Несмотря на столь несхожий внешний вид и совершенно разные характеры, обе женщины работали с необычайной, почти телепатической слаженностью, каким-то сверхъестественным образом понимая друг друга с полуслова. Нельзя сказать, что утомительный процесс выбора костюма доставил Тамаре удовольствие, но она с несвойственной ей покорностью без единой жалобы прошла через него. Ей хотелось лишь одного: чтобы эти две женщины, которые обращались друг к другу по фамилии – она вскоре узнала, что фамилия костюмерши была Макбэйн, а ассистентки – Сандерс, – поскорее выбрали для нее костюм и эта нудная процедура закончилась.

Макбэйн и Сандерс были закаленными, бескомпромиссными профессионалами, которые не позволяли торопить себя, а имеющийся в их распоряжении ошеломляюще большой выбор нарядов делал принятие скорого решения невозможным. И поскольку Тамара прекрасно понимала, что они не просто выполняют свою работу, но и оказывают услугу, ей пришлось сжать зубы. Сейчас для нее не было ничего важнее успешной кинопробы. Она так страстно хотела получить эту роль, так отчаянно в ней нуждалась, что почти физически ощущала это.

И потом, то, какие костюмы они выбирали, пока внушало ей доверие. Такие наряды должны были бы принадлежать ослепительной кинозвезде, эта одежда как нельзя лучше подходила ее новому лицу и ее беспечной героине, ведущей вызывающе роскошный образ жизни. Здесь были восхитительные расшитые бисером корсажи, прекрасно подобранные ожерелья, шуршащие шелка, блестящие атласы, гладкий бархат – все, что своим блеском, сиянием и роскошью могло еще больше подчеркнуть совершенную красоту ее лица. Перед ней были полные коробки всевозможных драгоценностей: сверкающие серьги и заколки, ожерелья и браслеты, кольца и броши – безупречные копии всего самого лучшего, что только можно купить за деньги. А ленты и боа! Из перьев страуса и павлина, белой цапли и марабу…

Ох, как все было потрясающе красиво!

Вначале желание Тамары стать актрисой питали немеркнущие воспоминания о матери, ее не имеющий себе равных талант и дар перевоплощения, присущая Сенде способность на разные голоса проигрывать различные роли, без всяких усилий изменяя свою внешность, как если бы та была всего лишь маской, которую в мгновение ока можно приспособить к любой роли, не прибегая к помощи грима или костюма. Инга, приехав с Тамарой в Нью-Йорк, как могла старалась отвратить Тамару от такой легкомысленной карьеры, как профессия актрисы. Разумеется, все было тщетно. Очень скоро Тамара поняла, что желание играть слишком глубоко запало ей в душу. Оно вошло в ее плоть и кровь. Она не собиралась позволять кому бы то ни было влиять на ее решение и не обращала внимания на мягкие увещевания Инги и ее обеспокоенные возражения. Это было единственным, в чем она перечила Инге, да к тому же со стойкой, непоколебимой верой и таинственной, почти магической уверенностью в своей правоте. Во всем остальном она ни разу не ослушалась Ингу. Или почти ни разу. Ведь Инга, в конце концов, стала ей второй матерью, хотя она никогда не пыталась занять место Сенды. Напротив, с присущей ей мудростью, Инга часто рассказывала Тамаре разные случаи из жизни Сенды, каждый раз расцвечивая их новыми подробностями. Сенде удалось покорить русскую сцену, и Тамара была как никогда полна решимости добиться того же в Нью-Йорке.

Однако ее попытки стать театральной актрисой в Нью-Йорке, на что она со всем пылом молодости возлагала горячие надежды, оказались пустой тратой времени. Но постоянные неудачи не могли ослабить ее страстного желания стать актрисой. Оно лишь сильнее продолжало бурлить в ее крови. Спустя какое-то время даже Инга стала поддерживать Тамару, прилагая все усилия, чтобы превратить ее мечту в реальность. Более того, Инга с радостью встретила решение Тамары сменить Нью-Йорк на менее исхоженные и, хотелось бы надеяться, более благодатные просторы Голливуда.

Тамара была так глубоко погружена в свои мысли, что не замечала прикосновений одевающих ее рук. И лишь сейчас, когда вот уже несколько минут никто больше не прикасался к ней, она очнулась и поняла, что женщины, очевидно, закончили работу.

Костюмерша сделала шаг назад и задумчиво потерла подбородок.

– Ну вот и все, – категорически заявила она. – Как раз то, что нужно. Сандерс?

Ассистентка несколько раз качнула своей пышной головкой.

– Да, Макбэйн, – согласилась она.

Тамара скосила глаза в сторону и увидела свое отражение в зеркале. У нее вырвался вздох.

– Ну как? – спросила костюмерша. – Что скажете?

– Если вас интересует мое мнение, я… я выгляжу совершенно сказочно, ведь правда? – осмелев, проговорила Тамара.