Граф Коковцов встал и поспешно удалился. Мысли путались в его голове. Он был рад тому, что может уйти и спокойно все обдумать.

Очутившись на своей половине, Коковцов позвонил, чтобы ему принесли водки со льда, и стал пить прямо из бутылки, размышляя об услышанном и не сводя глаз с пляшущих языков пламени. Вскоре ледяной жар водки и исходящее от душистой хвойной древесины тепло начали постепенно растапливать его страхи.

«Совершенно очевидно, что Вацлав все предусмотрел, так к чему же без нужды беспокоиться по поводу неопределенного будущего? – спрашивал он себя. – Кроме того, во всем надо видеть хорошие стороны. Если что-нибудь…»

Сердце у графа в груди бешено застучало, и он резко выпрямился в кресле.

Если что-нибудь произойдет, ветры политических перемен ему только на руку. Его комиссионные от всех сделок, которые он совершал для Даниловых, обычно составляли пять процентов, и он их заработает на продаже уральских поместий. Пять процентов от продажи двадцати девяти миллионов акров составят кругленькую сумму. А кроме того, у него появилась идеальная возможность получить еще немного сверх этой суммы. В конце концов, когда речь идет о двадцати девяти миллионах акров, никто и не заметит потери миллиона или двух.

«Черт, – подумал он, делая еще один глоток, – передо мной открывается отличная возможность разбогатеть».

А тем временем состояние Даниловых будет постепенно уплывать в Швейцарию.

В середине января к Сенде начали возвращаться ее энергия и решительность.

В конце концов она была вынуждена смириться с тем, что Шмария оставил ее, и решила, что чахнуть во дворце, может, и пристало романтическим героиням, но в реальной жизни это связано со слишком большими неудобствами, поэтому она, призвав на помощь оставшиеся у нее силы, вернулась к жизни.

Хотя Сенда и не смогла выступить в «Вишневом саде» на сцене Юсуповского дворца, графиня Флорински договорилась о двух других спектаклях, которые должны были вскоре состояться: один в Елагинском дворце, а другой – у Строгановых.

– Это слишком скоро, Флора! – ошеломленно пыталась отговориться Сенда, когда графиня Флорински сообщила ей о предстоящих спектаклях. – Я просто не могу. Еще слишком рано!

– Но ты просто обязана! – вскричала графиня. – Не ради себя, разумеется. Мы всегда сможем позаботиться о тебе и малышке. Но как быть с остальной труппой? Голубушка, я знаю, что они рассчитывают на тебя. Если ты не примешь эти предложения, что с ними станет?

«Действительно, что?» – мрачно спрашивала себя Сенда, не видя выхода из затруднительного положения, в котором очутилась.

Последующие недели оказались до отказа наполненными всеми теми изнурительными делами, которые были так необходимы для ее воскрешения. Это был утомительный, но в то же время приятный переходный период, и у нее почти не оставалось времени, чтобы скорбеть о Шмарии, за что она была крайне благодарна. Графиня Флорински, подобно доброй фее, достала показавшуюся Сенде астрономической сумму денег.

– Это всего лишь аванс, моя дорогая. Вторая половина – потом, – объяснила ей графиня, засовывая новые хрустящие банкноты в обмякшую руку Сенды. И бойко добавила к этому еще одну ложь: – Разумеется, я вычла мои комиссионные, об этом можешь не волноваться.

К началу февраля Сенда практически встала на ноги. В пятницу утром, шестого февраля, графиня ввела ее в то, что она называла «скромной, но респектабельной» квартирой недалеко от Академии художеств, с высокими потолками и большими прямоугольными окнами, выходящими на Неву.

– Я знаю, это не та сторона реки, – извинялась графиня Флорински, – но зато квартира меблированная и довольно приятная, и в ней есть три спальни, и довольно милая гостиная. Это именно то, что тебе нужно, для того чтобы у тебя был свой салон.

– Мой… что? – Сенда пристально уставилась на подругу.

– Твой салон, конечно! Само собой разумеется, дорогая, что тебе придется устраивать приемы. Ты просто обязана будешь это делать, понимаешь?

Сенда медленно исследовала свое новое жилище, с любопытством заглядывая в чуланы, слоняясь по комнатам. Даже сейчас, в разгар холодной ветреной зимы, в квартире чувствовалась атмосфера тепла и изящества. Просторная гостиная была обставлена очень просто: в ней кроме тяжелой деревянной мебели помещались облицованный плиткой камин и черный рояль. В обстановку также входили развешанные по стенам репродукции с классических полотен, латунная люстра с плафоном в виде стеклянного шара и стулья из гнутого дерева. Окна закрывали тяжелые плотные гардины с множеством сборок и легкие занавеси из полупрозрачного белого газа, а диван покрывал гобеленовый чехол. Блестящий деревянный пол был утеплен восточными коврами с геометрическим узором, а маленькие чайные столики покрыты вышитыми скатертями. Небольшая столовая, примыкающая к гостиной, имела строгое убранство: фиалкового цвета стены, резной буфет и четыре стула вокруг накрытого белой скатертью квадратного стола, над которым был подвешен бронзовый светильник. Сенда пришла в восторг от самой маленькой из трех спален, в которую графиня, не стесняясь, приказала принести некоторые «сокровища» из детской Даниловых: кроватку, манеж, стульчики и несметное количестве игрушек. «Тамара будет на седьмом небе», – подумала Сенда и стала горячо благодарить подругу за проявленную заботу. «Что такое? Какие пустяки», – отмахнулась от нее графиня, не скрывая, однако, удовольствия. При виде самой большой по размерам спальни, Сенда подумала, что это – мечта любой женщины. Стены были затянуты бледно-голубым шелком, а развешанные на них эстампы в латунных рамках, с преобладанием цветочных мотивов, и с цветочным же рисунком ситцевые занавески придавали комнате вид весеннего сада. Главным предметом, привносившим женственную ноту в обстановку, был, однако, неправильной формы туалетный столик, пышно отороченный тремя ярусами кружевных оборок цвета слоновой кости. На его стеклянной поверхности находились все орудия, необходимые женщине для ухода за своей внешностью, – две лампы в шелковых абажурах по бокам круглого зеркала в серебряной оправе, перед которым сгрудились серебряные расчески и щетки, флаконы с лосьонами, духами и одеколоном. Здесь же стояла изящная хрустальная ваза с чайными розами. А третья спальня, обставленная в спартанском стиле, предназначалась для прислуги – так сказала ей Флора.

– Но у меня ведь никогда не было служанки! – смущенно простонала Сенда. – Я не знаю, что с ней делать!

– Тебе и не надо ничего делать, слуги для этого и существуют. Думаю, лучше всего подойдет экономка, знакомая с работой няни. Пока тебе хватит одной служанки, но экономка и няня для Тамары нужны обязательно. В конце концов, ты ведь не можешь каждый день таскать ее за собой по театрам на репетиции, а по вечерам еще и на спектакли, не так ли? Бедняжка может заболеть от истощения. А кроме того, каждая респектабельная семья держит по крайней мере одну служанку.

– А когда, ты считаешь, мы можем переехать? – тихо спросила Сенда. Она едва смогла это выговорить, боясь, что разговор на тему, связанную с ее успехом, заставит очнуться от этого волшебного сна, где ее, как из рога изобилия, осыпают такими чудесами.

– В любое время, я полагаю, – удивленно ответила Флора. – В конце концов, квартира принадлежит тебе. Кладовые полны, кровати застелены. В кухне – кастрюли, сковородки и другая посуда, которая тебе может понадобиться.

Сенда глубоко вздохнула и без колебаний твердо произнесла:

– Тогда сегодня днем. Графиня Флорински улыбнулась.

– Если это сделает тебя счастливой, – по-дружески тепло сказала она, крепко обнимая Сенду.

* * *

Дворец скрылся за поворотом, когда сани, увозящие Сенду с Тамарой, свернули на аллею с заиндевевшими деревьями, чьи голые, покрытые хрустальным льдом ветви казались стеклянными. «Страшные деревья», – подумала она. Как одинокие часовые, они стояли на большом расстоянии друг от друга. Ее душили слезы. Черт! В этих зимних деревьях, как в зеркале, отражалась ее собственная жизнь.

Сани набирали скорость, и колокольчики под дугой звенели фальшивым весельем. Сенда всхлипнула. Комок застрял у нее в горле, а глаза вот-вот готовы были пролиться слезами. Теперь она навсегда потеряла Шмарию. Потеряла безопасный рай, который находила в его объятиях. Его тело. Его сердце. Его душу. Она снова всхлипнула и вытерла перчаткой набежавшую слезу.

Ты одна, одна, одна! – монотонно бубнил кто-то внутри нее. – Теперь ты отец и мать одновременно. Ты кормилец семьи и одна отвечаешь за свою дочь. Твои желания больше ничего не значат! Ты сделала выбор. Ты добилась успеха. Но ты одна, одна, одна! Одна!

Повинуясь внутреннему порыву и как бы желая, чтобы дочка придала ей сил, она наклонилась вперед и дрожащими губами поцеловала Тамару в ярко-красную грубой вязки шапочку.

Сенда почувствовала, как девочка нетерпеливо заерзала у нее на коленях, и снова на мгновение прижалась к Тамаре, прежде чем отпустить ее.

Сенда закрыла глаза и не открывала их всю оставшуюся часть недолгого пути. Ее страшила каждая минута, которую предстояло прожить в этом году. В этом месяце. На этой неделе.

И особенно ее страшил остаток дня.

Однако времени рассуждать о своих несчастьях у нее не оказалось. В квартире Тамара исследовала каждый укромный уголок, заглянула во все щели, пришла в восторг от своей полной игрушек комнаты и потребовала, чтобы мама поиграла с ней. Затем она проголодалась, и Сенде пришлось приготовить ужин. И тут она обнаружила, что тоже голодна.

День прошел.

Ночью, когда мрачные терзания по поводу Шмарии должны были бы целиком поглотить ее и не дать заснуть, ее отвлекли совсем другие мысли. Застилая свою новую кровать, она растерянно вскрикнула и, отпрянув в сторону, выронила из рук простыню, а потом не могла отвести от нее глаз, как если бы под покрывалом ее подстерегала змея.

В каком-то смысле так оно и было.