Шмария ответил сам:

– Чтобы мы смогли добраться до Санкт-Петербурга или Москвы. Чтобы мы навсегда смогли выбраться из гетто и зажить нормальной жизнью.

Она покачала головой и с горечью в голосе сказала:

– Это не так, и тебе это известно. Ты хотел добраться до этих городов, чтобы присоединиться к революционерам. Вот истинная причина, по которой ты решил вступить в труппу, разве нет?

Он обратил на нее горящий взор:

– Да, так было. И это по-прежнему так и есть. С богатыми угнетателями надо бороться. В России не будет свободы до тех пор, пока кровь буржуев не прольется. Сенда, ты до сих пор этого не поняла. Я знаю, ты желаешь Тамаре добра, но ты не видишь дальше своего носа. Неужели тебе не ясно? Все в обществе должно перемениться, если мы хотим, чтобы наша дочь была счастлива. Ты должна бы понимать это лучше, чем кто-либо другой. Не важно, что ты отказываешься иметь с этим что-либо общее, – другие изменят этот мир. И я им помогу. Это лишь дело времени.

По телу Сенды пробежала дрожь, но она знала, что это не от холода.

Теперь, когда она позволила страху овладеть собой, еще две мысли не давали ей покоя. У Шмарии всегда был с собой заряженный пистолет. Он не воспользовался им, чтобы пристрелить несчастную лошадь, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь узнал об оружии. Иметь его при себе не дозволялось. Если бы полиция нашла у него пистолет, его сразу бы заподозрили в том, что он анархист, упрятали бы за решетку и отправили в Сибирь. А в одной из бочек, набитых костюмами, были спрятаны десять брикетов динамита, которые он раздобыл в Риге.

Ей было страшно даже подумать о том, на что он может решиться, когда очутится во дворце Даниловых.


– Будучи странствующими артистами, в этом дворце вы не считаетесь ни гостями, ни слугами. Вы должны неукоснительно соблюдать все правила и предписания, касающиеся посторонних лиц, временно останавливающихся здесь. Без специального разрешения вам запрещается покидать крыло для прислуги. В парке вы не должны выходить за пределы сада для прислуги. Заходить в общие комнаты, личные апартаменты господ и остальную часть парка категорически воспрещается. Осматривать здание также запрещается. В тех случаях, когда одному или нескольким из вас понадобится покинуть это крыло и попасть в театр, который расположен в той же части, что и общие комнаты, вас будет сопровождать один из лакеев. Никогда ни по какой причине вы не должны ходить по дворцу без сопровождения. Это правило должно строго соблюдаться. Стоит хотя бы одному из вас нарушить его, вы все окажетесь нежеланными гостями.

Члены театральной труппы находились в крыле для прислуги, расположенном над конюшнями и гаражом. Перед ними стоял граф Коковцов, троюродный брат Вацлава Данилова, его главный советник и правая рука. Граф был полной противоположностью князя. Властно-надменный, бледный, изнеженно-элегантный, он напоминал бесстрастную машину, не способную на необдуманные поступки. Внешне граф напоминал скорее гробовщика с паучьими пальцами, нежели аристократа. Рядом с ним стояла полная румяная женщина лет пятидесяти в форме старшей экономки. Ее пухлые руки были сложены на груди, а веселое от природы лицо казалось сейчас строгим и сосредоточенным. Несколькими минутами ранее госпожа Кашкина тепло приветствовала их в скромно обставленной, но производящей приятное впечатление комнате для слуг. Увидев, что актеры голодны и продрогли, она послала одну служанку за самоваром и сладкими пирогами, а другой приказала приготовить горячие ванны. Затем появился граф Коковцов, и непринужденная доброжелательная обстановка мгновенно стала гнетущей. Путешествуя вместе с труппой, Сенда вдоволь насмотрелась на неприятных людей, и что-то подсказывало ей, что Коковцов – не тот человек, которому можно перечить, если бы кто-то вообще осмелился на это.

– Несмотря на свои размеры и великолепие, этот дворец является личной собственностью, и так к нему и следует относиться. Он полон сокровищ со всего света, и поэтому правила, о которых я вам сказал, должны беспрекословно соблюдаться, это отвечает и вашим интересам, и интересам их светлостей. Таким образом, в случае какой-либо пропажи или ущерба, среди вас не будут искать виновных. Полагаю, вам все ясно.

«Даже слишком», – с горечью подумала Сенда, спокойно встретив надменный взгляд графа. Очевидно, он старался вселить в них страх, чтобы заставить шпионить друг за другом.

Откашлявшись, она вышла вперед и заявила, что такое обилие запретов может отрицательно сказаться на их творческих порывах, которые так важны для хорошей игры.

Граф поднял бровь и смерил ее холодным взглядом.

– Насколько я понимаю, вы опытные актеры? А раз так, вы, несомненно, выступали в самых разных местах, в каждом из которых были свои определенные правила этикета. То же и здесь. До тех пор, пока вы не станете злоупотреблять предоставленной вам здесь свободой, вам не о чем беспокоиться. Вашей единственной заботой должно быть хорошее выступление.

Позже, в тот же вечер, поев, приняв ванну и уложив спать свою маленькую дочку, Сенда задумалась о тех ограничениях, которые установил для их труппы граф. Как бы сильно она ни презирала любые правила, в основе которых лежало недоверие, она испытывала какое-то странное облегчение. Несомненно, под таким строгим надзором Шмария окажется не в состоянии предпринять что-либо, что могло бы способствовать осуществлению его мстительных намерений и тем самым сорвать успех целой труппы. В данный момент он и еще несколько актеров осматривали театр.

Облегченно вздохнув, она сосредоточилась на чтении сценария «Дамы с камелиями», в который уже раз возблагодарив Бога за то, что во время их бесчисленных послеобеденных лесных свиданий Шмария научил ее читать и она самостоятельно продолжала учиться все эти три года. Но читала Сенда недолго. Вскоре она погасила единственную лампу, освещавшую комнату, которую делила со Шмарией и Тамарой, и впервые за много недель заснула крепким, безмятежным сном.


На следующий день в четыре часа Сенда в одиночестве мерила шагами сцену частного театра дворца Даниловых. Приставленный к ней слуга оставил ее одну и ждал снаружи в фойе. Сморщив от усердия лицо, Сенда повторяла по памяти свою роль. То возвышая, то понижая голос, она проникновенно декламировала:

– «…все мои желания беспрекословны. И я нашла в лице герцога такого человека, но его преклонный возраст не дает необходимых мне защиты и утешения, и потом у нас разные потребности. Затем я встретила тебя. Молодого! Страстного! Счастливого! Те слезы, которые, я видела, ты проливал из-за меня, твое беспокойство о моем здоровье, твои таинственные визиты во время моей болезни… твоя честность. Твой энтузиазм… твой энтузиазм… твой энтузиазм…» – Ей пришлось снова заглянуть в сценарий. – О черт! – вырвалось у нее, затем она прикусила свою розовую нижнюю губку и нахмурилась. На ее глазах выступили слезы разочарования.

Она должна была играть главную роль, а следовательно, ее текст был самым большим. Больше, гораздо больше, чем она ожидала. Теперь Сенда ясно понимала, какую ошибку совершила. Сыграть роль Маргариты Готье было не таким простым делом, как ей это казалось. И подумать только, она считала, что знает всю пьесу наизусть! Наизусть!

Сенда тяжело вздохнула. Не то чтобы она вообще не помнила слов, они вертелись у нее на кончике языка. Но произносить их вслух, вкладывая в них определенные чувства, – нет, это было уж слишком… Она просто не могла сделать все это одновременно.

Нахмурившись, Сенда хлопнула раскрытой тетрадкой со сценарием по правому бедру. Гнев и разочарование исказили ее скуластое лицо. Может быть, она слишком торопит события? В конце концов, утренняя репетиция прошла не так уж и плохо. Ей была нужна только помощь суфлера… раз двадцать или тридцать в течение спектакля. И только!

Слишком много.

И все же…

Она устало отбросила в сторону сценарий и опустилась на красную шелковую кушетку, бывшую предметом реквизита. Молча обвела взглядом пустую сцену, затем сама себе кивнула, чувствуя, что начинает понемногу расслабляться. Теперь наконец-то она могла спокойно рассмотреть небольшой театр. Это была настоящая сокровищница!

Сенду поразила окружавшая ее беззастенчивая роскошь. Никогда, даже в самых дерзких своих мечтах, она не могла себе представить, что такие сказочные вещи существуют на самом деле. Это был настоящий праздник для глаз. Все сто шестьдесят кресел были выполнены в стиле Людовика XVI, с прекрасной резьбой, богатой позолотой и дорогой зеленовато-голубой бархатной обивкой.

И это еще не все. Над задними рядами нависал восхитительный балкончик с перилами, настоящая симфония в стиле рококо, который вмещал еще тридцать зрителей, а по обеим сторонам от сцены располагались две роскошно убранные ложи, на шесть мест каждая.

Сделав примерный подсчет, она покачала головой, не веря своим глазам. Казалось невероятным, чтобы этот театр – частный в частном доме – мог вместить двести два зрителя. Большинство провинциальных театров, в которых они выступали, были намного меньше. И, конечно, не были такими красивыми.

Закончив осмотр, Сенда решительно сжала губы и встала. Довольно бездельничать, пора приниматься за работу.

Она подняла сценарий и снова заняла место в центре сцены. Некоторое время молча постояла, затем сделала глубокий вдох.

– «… Слезы, которые я видела, ты проливал из-за меня, твое беспокойство о моем здоровье, твои таинственные визиты во время моей болезни… твоя честность. Твой энтузиазм. Все заставляло меня видеть в тебе того единственного, кого я призывала из самых глубин своего одиночества…»

Неожиданно из ложи справа от нее донеслись одинокие аплодисменты. Она испугалась и, не закончив предложения, отступила на несколько шагов в глубь сцены и посмотрела вверх. Из-за портьеры показался князь, одетый в облегающий черный костюм. Скрытое глубокой тенью, его лицо напоминало бесчувственную маску, но глаза, блестящие, сосредоточенные глаза, выдавали крайнее эмоциональное напряжение.