— Говарды поражены и напуганы не меньше, чем все остальные. К досаде герцога Норфолка, он ничего не знал о девичьей жизни королевы и теперь безумно боится, как бы король не возложил на него ответственность за все эти неприятности, — дипломатично ответила Нисса.

— Герцог Томас — злой старик! — фыркнула леди Анна. — Это он подсунул бедную девочку под похотливый нос Хендрика. А вспомните, моя дорогая Нисса, что он сделал с вами?

— Но в моем случае вопреки герцогу Томасу для нас с Варианом все сложилось счастливо. Он с самого начала любил меня, а потом и я полюбила его. Мы были так счастливы в Винтерхейвене со своими детьми! И зачем только королева потребовала нашего приезда? Господи, как я ненавижу королевский двор! — Нисса вопросительно взглянула на Анну. — А почему вы не приняли участия в летней поездке, мадам?

— Народ слишком хорошо ко мне относится. Люди никак не могут простить Хендрику, что он расстался со мной и взял себе другую жену. Может быть, это является причиной того, что поползли слухи, будто Хендрик хочет вернуть меня. Этим летом король просил, чтобы я оставалась дома, а он мог показать народу свою молодую жену. Я с удовольствием выполнила его пожелание и наслаждалась одиночеством. Ко мне часто приезжала Бесс, зато бедняжке Марии пришлось отправиться в путешествие. Мария не любит Кэтрин.

— Во время поездки принцессу Марию почти не видели. Она ездила на охоту вместе с отцом, но, кроме этого, показывалась только в тех случаях, когда король особо настаивал на присутствии всех членов семьи, — сказала Нисса. — Принцесса и ее дамы в основном были предоставлены сами себе.

Женщины еще немного поболтали о том о сем, в частности, о приближающихся праздниках и о том, как отразится на их проведении дело Кэтрин. Нисса рассказала Анне, что они хотели покинуть двор еще в Эмфилле, но король, в угоду своей легкомысленной женушке, нарушил собственное обещание и не отпустил их.

— Вы же знаете, как я люблю праздновать Рождество в Риверс-Эдже, — пожаловалась Нисса, не открывая леди Анне главную причину, по которой им так хотелось уехать.

Наконец принцесса Клевская отбыла и Нисса вернулась к вышиванию. За окнами уже почти совсем стемнело, но для молодых острых глаз Ниссы достаточно было света от очага. Какая судьба ждет бедняжку Кэт? Выплывет ли правда о ее измене или каким-то чудом она сумеет избежать строгой кары за свое преступление?

В этот вечер архиепископ еще раз посетил королеву и уговорил ее подписать письменное признание, касающееся безнравственного поведения Кэт в годы девичества. Кэтрин искренне полагала, что ее отношения с Дерехэмом нельзя рассматривать как настоящую помолвку, но архиепископ думал иначе. Он считал, что теперь располагает достаточными доказательствами того, что имела место более ранняя помолвка. Таким образом открывался путь для того, чтобы признать брак Кэтрин с Генрихом Тюдором недействительным. Задача еще более облегчалась тем, что, выходя замуж за короля, Кэтрин уже не была девственницей, кроме того, у них не было детей. Несмотря на то что таким путем фактически устранялась потенциально взрывоопасная ситуация, Томас Кранмер все еще не был удовлетворен. Инстинкт подсказывал — это еще не все.

— Что вы наделали?! — Узкое лицо леди Рочфорд выражало ярость. — Упрямая маленькая тупица! Вы сами вложили в руки архиепископа орудие, с помощью которого он разрушит ваш брак!

— Но архиепископ сказал, что король простит меня, если я признаюсь в своей слабости, — пролепетала королева, потрясенная тем, что ее придворная дама так непочтительно с ней разговаривает. Кэт сразу поняла, что это означает.

— Да, почему бы ему, собственно, и не простить распутную девку? — Леди Рочфорд с удовольствием увидела, как побелела при этих словах Кэтрин, и продолжала:

— Именно так вас будут называть, если вы подтвердите, что добровольно вступили в связь с Дерехэмом. Королевская подстилка! Не королева Англии, а очередная любовница короля. Даже вашу кузину Анну никогда так не называли, хотя, с другой стороны, чему тут удивляться? Анна Болейн была умной женщиной. А вы, наивное дитя, даже не понимаете, что вы натворили, ведь так?

— Ох, Рочфорд, что же мне делать? — спохватилась Кэт. — Я не хочу, чтобы обо мне говорили как об обычной продажной девке. Скажите, что мне теперь делать?

— Попросите архиепископа вернуться, — посоветовала леди Рочфорд, — и скажите ему, будто вы так перепугались, что не смогли толком объяснить ему, что Дерехэм взял вас силой. Скажите, что он изнасиловал вас, черт возьми!

— А архиепископ поверит мне? — наивно спросила королева.

— Почему же он должен вам не верить? — нетерпеливо отозвалась леди Рочфорд.

Но Томас Кранмер не поверил королеве, когда та изложила ему новую версию. Наоборот, теперь он был уже совершенно уверен, что Кэтрин лжет. В чем еще она солгала ему?

— Подумайте хорошенько, прежде чем утверждать что-либо, мадам, если не хотите ставить под угрозу свою жизнь. Его величество готов даровать вам прощение, но только в том случае, если вы будете говорить правду.

— Это правда! — настаивала Кэтрин. — Клянусь, это правда! Дерехэм силой принуждал меня ему отдаваться!

— Каждый раз? — недоверчиво спросил архиепископ. Она энергично закивала:

— Да! Я никогда по своей воле не участвовала в этом, ни разу! Клянусь!

— Еще раз напоминаю, дорогая мадам, ваша единственная надежда — милосердие короля. Я прошу вас более взвешенно относиться к своим словам и уж тем более к клятвам.

Однако, по убеждению Кэтрин Говард, если она заявит, что была изнасилована, то уже не будет нести ответственности за свои добрачные похождения. Почему ей не должны поверить? Кэт осталась непреклонной, и Томасу Кранмеру ни на секунду не удалось поколебать ее уверенность. В своем признании королева утверждала, будто Дерехэм неоднократно просил ее выйти за него замуж, но она каждый раз отказывала ему. Тогда ей предъявили показания Мэри Холл о том, что она слышала, как Кэтрин клялась Дерехэму, что она любит его всем сердцем и будет любить всегда, до самой смерти. Королева отрицала, что когда-либо произносила что-либо подобное. Король-то любит ее, Кэт. Он поверит ей, а не любому другому, убеждала себя Кэтрин. Вот и Рочфорд говорит то же самое, а уж Рочфорд разбирается во всех этих делах, Впавший в отчаяние герцог Норфолк жаловался внуку на детское упрямство Кэтрин и на ее глупую веру в то, что, если она ни в чем не признается, ее ни в чем не смогут уличить.

— Неужели Кэт не понимает — признав более раннюю помолвку с Дерехэмом, она спасает себе жизнь? — твердил он. — Если она скажет, что вначале дала слово тому, ее брак с Генрихом Тюдором будет признан незаконным, а значит, ни о какой супружеской неверности не может быть и речи.

— Но у них ведь нет доказательств супружеской неверности? — уточнил граф Марч.

— Кранмер что-то подозревает, — неохотно признался герцог. — Только он думает, что это Дерехэм. Поэтому-то он так и нажимает на нее. Кэтрин и вся наша семья исповедуют старую религию. Архиепископ, конечно, не фанатик, но он сторонник Реформации. Поэтому он хотел бы видеть женой Генриха кого-то более близкого ему по убеждениям. Ты, конечно, знаешь, что принца Эдуарда воспитывают в новой вере. Я уже слышал разговоры, что хорошо бы вернуть на престол Анну Клевскую. Народ был бы этому рад, уверяю тебя, Вариан. Простым людям она всегда очень нравилась, и они не могли понять, почему Генрих отверг принцессу королевской крови ради обычной английской девушки. Увы, Кранмер и его сторонники хотят погубить Кэтрин. Только если ее казнят, они могут быть уверены, что король не вернет ей своего расположения. В противном случае даже в качестве его любовницы она будет представлять для них опасность. Так по крайней мере они считают.

— Вам не следует опасаться возвращения Анны Клевской, дедушка. Она сама не захочет этого — так говорит моя жена. Кроме того, мать Анны католичка, и принцесса Мария сумела вновь обратить Анну в старую веру. Так что реформаторам нет никакого смысла добиваться ее возвращения, — пожал плечами Вариан.

— Завтра состоится секретное заседание Тайного совета, — сказал герцог. — Тогда я буду знать больше. А пока будьте осторожны.

Фрэнсиса Дерехэма, Генри Мэнокса и нескольких других служащих старой герцогини арестовали и бросили в Тауэр. Услыхав об этом, королева забилась в истерике. Она пришла в ужас от того, что они могут сказать, и понимала, что должна заговорить раньше них. Кэт умоляла, чтобы архиепископ еще раз выслушал ее. Когда Кранмер пришел, королева поведала ему, что дарила подарки Дерехэму и получала подарки от него. Она подарила ему шелковую сорочку, но Дерехэму этого показалось мало, и он выпросил у нее еще и серебряный браслет. Он же вручил ей цветы из шелка, специально заказанные им у одной из лондонских мастериц, а также кружева, которые Кэт с помощью вышивальщицы превратила в чепчик и украсила белым бантом — символом истинной любви. Когда она впервые появилась в этом чепчике, Дерехэм, по словам Мэри Холл, воскликнул: ‹Ага, женушка, вот и белый бантик для Фрэнсиса!› Для архиепископа все это неопровержимо свидетельствовало о том, что имела место более ранняя помолвка, хотя королева упорно отказывалась признать этот факт.

— Это не более чем шутка, — сказала она. Затем она рассказала архиепископу, как со временем поведение Дерехэма стало все больше смущать ее.

— Я боялась, что слухи о его выходках дойдут до ушей герцогини и тогда меня опять отошлют в Хорезм.

— Почему же вы сами не сообщили леди Агнесс о домогательствах этого человека и о его бесцеремонном обращении с вами? — допытывался Томас Кранмер.

— Да, конечно, мне следовало это сделать, — согласилась королева, — но, признаться, мы тогда жили очень весело. Я не хотела лишать удовольствия остальных. А если бы герцогиня узнала, как мы проводим время, она закрыла бы нас на замок, лишив развлечений.

— А вы не отдавали себе отчета в том, что ваше безнравственное поведение противоречит всему, чему вас учили как добрую христианку? — продолжал архиепископ.