— Мария Романовна, вы позволите? — услышала я мужской голос. — Ее нужно осмотреть.

— Конечно, я подожду в коридоре. — мама расцепила наши руки, и медленными шагами удалилась.

— Как ты? — садясь на кровать, спросил Игорь Анатольевич. Я не ответила. В моей голове не было слов, я просто чувствовала что устала. Даже тягучая боль в теле не отвлекала от душевных ран, не давала забыть что я теперь одна.

— Может, мне следует позвать психолога? — я тяжело посмотрела на него. Не хотелось говорить с мозгоправами, хотелось оказаться рядом с любимым.

— Все прекрасно. — сипло ответила я, а глаза снова наполнились слезами.

— Как твое физическое самочувствие? — он стал осматривать меня, а я совершенно не реагировала на его движения. Словно кукла.

— Внутри больнее. Когда меня выпишут? — он слегка ухмыльнулся, от чего вокруг его глаз появились морщинки.

— Ты тут всего второй день, из которых минут десять прибывала в сознании, и уже хочешь выписаться?

— Я хочу попасть на его похороны. — серьезным голосом сказала я. — И мне плевать со сломанными ребрами или без ног, но я доползу до его гроба. — резко отворачиваю голову, потому что желание заплакать намного сильнее меня.

— Прости. — я закрываю глаза, пытаясь унять ноющую боль в грудной клетке. Это боль разъедает меня изнутри. Как яд распространяется по всему телу, заполняя каждую клеточку. Как что-то мерзкое и слизкое, въевшееся мне под кожу, и зудящее болью, которую невозможно унять. Он заканчивает осмотр, а я так и не смотрю в его лицо. Вопрос «За что?», сейчас занимал все место в моей голове. Нет ничего в этом мире ранящее бы меня глубже, чем его смерть. Никогда бы не подумала, что могу быть еще более разбитой чем сейчас. Сил не было вообще. Каждый вздох — новая порция боли. Казалось, что все мои дни превратились в одну сплошную черную линию. Еще никогда в своей жизни, я не сталкивалась с большим потрясением.

Глава 3

— Загадай желание.

— Только если и ты сделаешь так же.

— Но звезда всего одна.

— Тогда я не буду загадывать.

— Но ты можешь загадать за нас двоих. Чего бы ты хотела, Ань? — я закрываю глаза, облокотившись о его широкую грудь. Чего бы я хотела? Быть с ним вечно, но это у меня уже есть. Как же сильно я ошибалась. Тогда я загадала поездку в летний лагерь вместе с ним. Какой же дурой я была!

* * *

Пустыми глазами, смотрю в окно, за которым сегодня пасмурно и моросит дождь. Так же как и в моей душе. Крепко сжимаю конец подушки, и безразлично слежу за оживленным разговором моих подруг. Меня раздражают их заплаканные глаза, которые с оптимизмом смотрят на меня, пытаясь не подавать своих настоящих чувств. Мне не нужны их соболезнования, их жалостливые взгляды, их разговоры о погоде и моем самочувствии. Не хочу говорить, не хочу видеть не хочу дышать.

— Прекратите! — громко выкрикиваю, и все затихают. — Что вам от меня нужно? Пришли посмотреть как мне плохо?

— Мы хотели утешить тебя. — тихо говорит Лена.

— А вас об этом просили? Чем вы хотите меня утешить? Своими шутками? Сплетнями? Это его не вернет!

— Аня! — прикрикнула моя мать.

— Зачем вы здесь? Оставьте меня одну! Мне никто не нужен, проваливайте! — глаза матери наполнились слезами, а подруги смотрят в пол. Они встали со своих мест, и вышли, тихо прикрыв за собой дверь.

— Зачем ты так? Они пришли поддержать тебя, а ты?

— Что я? — возможно ли возненавидеть весь мир? О, поверьте мне — возможно. Этот гадкий мир, пропитанный похотью и развратом, гнилой до самой сердцевины, только и умеет что отнимать всех, кто дорог нашему сердцу.

— Ведешь себя как полная эгоистка. — эти слова сродни удару под дых. Эгоистка?

— Прости что мне больно от того что Саша умер, прости что не хочу закрывать на это глаза, прости что мне не интересно выслушивать вас, когда в душе черная дыра, прости что не хочу жить!

— Аня, — спокойно начинает она. — я понимаю как тебе плохо, мы все скорбим, но это горе должно сплотить нас, ты не должна отдалятся.

— Просто уходи. Я хочу вспоминать все хорошее что было в моей жизни, а это значит вспоминать о нем.

— Не замыкайся. — умоляет она, у самой двери.

— Проваливай! — мои нервы не выдерживают, и я бросаю в нее первое что нахожу на тумбочке — вазу с цветами. Она ударяется о дверь, и рассыпается на миллионы осколков. Меня снова сотрясают рыдания, и я уже не надеюсь унять их.

* * *

— Просунь вот сюда, да нет же! — он отбирает у меня бант, и начинает показывать заново. Обязанность упаковывать новогодние подарки легла на наши плечи, и Саша битый час учил меня завязывать банты. Мы сидели в большом зале его квартиры, обложенные пестрой оберткой и ленточками.

— Как у тебя это выходит? — удивилась я, когда он в очередной раз ловко манипулировал лентой.

— Мастерство, я каждый год ответственный. — мои глаза любовались им. В белом теплом свитере, и потрепанных джинсах, он выглядел так по-домашнему, что меня переполняло чувство крепко обнять его, и не выпускать. На мне были такие же старые джинсы, свитер с оленями, который мама подарила на рождество, и теплые носки, в разноцветную полоску.

— Да уж, я таким не занималась. Мы, с мамой, как то не очень любили всю эту обертку. — он притянул меня к себе, а я уткнулась в его грудь.

— Я тебя всему научу. — поцеловав меня в лоб, он со всей любовью посмотрел на меня.

— Я буду прилежной ученицей.

— Я не сомневаюсь. — рассмеявшись, мы продолжили наше занятие. В комнату вошла женщина, лет сорока. Ее зеленые глаза, всегда лучились озорными смешинками. Она только что вернулась с работы, и была одета в строгую юбку и пиджак. Ее светлые волосы, были заделаны в пучок. Тонкие губы растянулись в улыбки, при виде сына. Она обожала своего единственного ребенка. Каждую свободную минуту, старалась проводить с ним. Я завидовала и не стеснялась этого. Кто не мечтает быть окруженный заботой и любовью? Алла Романовна всегда относилась ко мне как к дочери. Вообще, их дом являлся храмом, в котором не было грубых слов, ругательств. Все что я видела — это бесконечное уважение и любовь.

— Что вы тут делаете? — снимая на ходу каблуки, спросила она.

— Подарки. — улыбнулся Саша.

— Молодцы! Я как раз хотела, чтобы вы этим занялись. Папа не пришел?

— Нет. Эй, ты снова все делаешь не так! — отбирая коробку, он шутливо подтолкнул меня своим плечом, я сделала так же.

— Так дети, я на кухню не убейте друг друга. — она мягко рассмеялась, и удалилась из зала.

— Зато я умею мастерски делать оригами. — надулась я, когда из-под его рук, вышел очередной красивый бант.

— Значит скоро, ты будешь отбирать у меня бумажки, и кричать что я никчёмный ученик.

— Ты так тонко намекнул что я никчёмный ученик? — я притворно изобразила ужас, и даже накрыла рот рукой, чтобы не было видно улыбки.

— Ну что ты, дорогая! — он повалил меня на пол, и навис сверху. Его зеленые глаза буквально гипнотизировали меня, губы целовали щеки, нос, лоб. Чувства к этому человеку, заполняли меня до самых краев. Казалось, что мы две половинке одного целого. Никогда еще я не чувствовала себя настолько цельной. Это невероятное ощущение, когда ты зависишь от него, когда каждый его вздох это и твой вздох тоже. Ты не представляешь, какого это лишиться счастье, заполняющее тебя. Теперь я знаю.

* * *

— Аня, меня зовут Светлана Борисовна. — спокойно начинает разговор врач. Высокая женщина, с черными короткими волосами. Они сидит на стуле, рядом с моей кроватью. Ее очки половинки, нацеплены на кончик носа, серые глаза пронзительно смотрят на меня, будто заглядывают в самую душу. — Твоя мама и лечащий врач обеспокоены твоим состоянием. — я безэмоционально смотрю куда-то вдаль, сквозь нее. Надеюсь, что она сейчас уйдет. Почему они не могут оставить меня одну? Я разве многого прошу?

— Я слышала о твоем горе, — первый раз я поднимаю свой взгляд, и всматриваюсь в ее глаза. Мое горе! В этом и суть, это МОЕ горе! Их оно не касается! — Может, ты хочешь поговорить об этом? — у меня нет сил отвечать ей. Надоели все! Как же я хочу сдохнуть. За всю свою жизнь, я никогда не философствовала о жизни и смерти, а сейчас мне настолько больно, что смерть кажется альтернативным выходом.

— Аня, расскажи мне, и тебе станет легче. — все мое нутро начинает бунтовать. Кто она мне такая чтобы знать, что творится со мной?

— Дайте мне вашу руку. — хрипло прошу я. Она неуверенно протягивает мне руку, и я сильно щипаю ее чуть выше запястья. Она вскрикивает, и отдергивает руку.

— Расскажите мне что вы чувствуете? — спрашиваю, парадируя ее слова.

— Боль. — она растирает больное место, но ее глаза прикованы ко мне.

— Ну как? Вам стало легче от того что вы признались? Боль ушла? — всхлипывая, вскрикиваю я, и отворачиваюсь.

— Но ведь она когда-то пройдет. — после длительной паузы отвечает врач.

— Проблема в том, что у нас с вами разная боль. Моя рана намного глубже, и ее не излечит ничего.