Ирина Степановская - Вслед за Ремарком

И вот все остановилось, замолкло, и к месту последнего побоища смогли приблизиться те, кто не участвовал в этой драке.

Михалыч стал вырывать дверцу, чтобы вытащить Роберта на траву,

– Надо ждать ГАИ, – сказал тот, что ехал в их колонне самым первым.

– Помоги! – рявкнул Михалыч с ужасным, сразу посеревшим лицом, и все решили, что лучше сейчас с ним не спорить. Без автогена они сумели освободить дверцу, и Роберта вытащили на обочину.

– Бизнес есть бизнес, – неуверенно сказал водитель второй машины, и, отойдя в сторону, они вдвоем с головным стали обсуждать, что лучше сказать, когда приедет милиция. А Михалыч сидел на траве, и плакал над своим другом, и вытирал его окровавленное лицо, не стесняясь слез.

Из оставшихся на дороге двух черных, разбитых, преследовавших колонну машин наружу никто не вышел.

Нина долго ничего не знала о смерти Роберта, пока одна случайно встретившаяся соученица из группы не рассказала то, что услышала через третьих лиц. Нина почти ничего не поняла из ее рассказа – ни про мафию, которая, оказывается (о ужас!), властвовала в их школе, ни про перегон машин. Она запомнила только одно – Роберта больше нет. Она этому не поверила.

– Вранье! Не может быть! Какая-то ерунда! – вот были первые слова, которые она сказала этой соученице. Та посмотрела на нее со странным выражением, пожала плечами и поспешила отойти подальше.

«Нет-нет! Я не могу верить глупым разговорам», – твердила Нина весь остаток дня и всю ночь. Как только рассвело, она поехала в школу. «Я все узнаю от Михалыча!» – подумала она.

С надеждой вошла она в знакомые ворота. Двор был абсолютно пуст, двери гаража закрыты. Она прошла вперед, подергала ручки. Металл навесного замка обжег, будто холодом, ее пальцы. Теперь перед дверью стояла не прежняя Нина – обиженная, разочарованная женщина. Теперь она была вся огонь, один сплошной порыв страсти. Она даже подумала, что если вдруг сейчас случайно увидит Роберта, живого и невредимого, то кинется к нему на шею, невзирая ни на какие приличия, ни на какие обстоятельства.

– Тебе кого? – услышала она за спиной незнакомый голос. Она обернулась. Маленького роста невзрачненький человек в испачканной куртке стоял перед ней. Он покачивался, и Нина поняла, что человек этот уже с утра пьян. Она узнала в нем сторожа.

– Мне бы Михалыча. Или Роберта! – Голос ее дрогнул.

Человек стянул с головы рваную бейсболку с надписью «Chesterfield» и присвистнул:

– Ишь чего захотела! Михалыч здесь больше не работает, а Роберт… того! Царствие небесное!

– Как? – Она стала трясти его за грудки. – Как? Ради всего святого, каким образом это случилось?!

– Ну, больно много ты собираешься знать… – Сторож скроил нарочито умильную физиономию, и Нина поняла, что он хочет денег. Торопливо достала она кошелек и стала совать ему в руки разноцветные бумажки. – Ну, слушай, коли так.

Сторож торопливо спрятал деньги в карман и приподнялся на цыпочках к самому Нининому уху. Она даже не поморщилась от запаха перегара.

– Официальная версия – автокатастрофа! – со значением сказал он. – А на самом деле, – забулдыга понизил голос до минимального шепота, – убили его! Мне сторож из морга четко сказал, как коллега коллеге. – Старик сделал значительное лицо. – Продырявили нашего Роберта. Из огнестрельного оружия. Судмедэксперты все раскопали – дырочки нашли. Одну в ноге и две сбоку. Аккурат там, где сердце. А в гроб его укладывать я помогал, честь по чести! – Сторож стал перечислять Нине и другие свои заслуги в надежде выманить у нее еще денег, но она уже больше не могла его слушать. Руки ее разжались сами собой, голова опустилась.

«Значит, это правда!» – крутилась у нее единственная мысль. Его больше нет. Человека, которого она почти что любила.

И эта несостоявшаяся любовь вдруг вспыхнула в ней со страшной силой, будто пришла на смену тому костру, который прогорел и погас в сумрачный зимний день окончания ее жизни с Кириллом.

«Что же теперь делать? Как жить? – спросила она себя и нашла ответ. – Михалыч! Вот спасение! Надо пойти к нему!»

Сторож все еще вертелся возле нее. Она порылась в кармане и выгребла оттуда кое-какую мелочь.

– Где Михалыч? – спросила она.

– Да кто ж его знает! – уже веселым голосом проговорил тот. – Уволился из школы. Даже с фатеры, говорят, снялся. Уехал! А как же? У тех, кто Роберта того… у них ведь народу много. Что с того, что в катастрофе полегло, говорят, шесть человек, у мафии длинные руки. Я вот тоже думаю какое другое место найти, а то спалят ведь к чертовой матери меня вместе с этой школой! – Он озабоченно почесал грязную шею.

– Значит, не знаете, где он? – сокрушенно покачала головой Нина.

– Собачонка и та отсюда сбежала! Место такое тут гиблое! Звери, они все чувствуют, их не обмануть! – Сторож счел разговор законченным и стал удаляться по направлению к своей сторожке.

Тогда Нина как во сне поехала к Ленцу.

Снова проплывал за окном машины хорошо знакомый ей пейзаж – те же церкви и те же рощицы и поля, но только казалось теперь, что она далекая странница, когда-то уехавшая из родной земли и вернувшаяся для того, чтобы отыскать кого-нибудь из родных. Участок Ленца она нашла сразу же, но не сразу узнала. Старый дом был снесен, на его месте велось грандиозное строительство каменного коттеджа, от грядок, фруктового сада и елочки с березками не осталось и следа. Бригадой рабочих руководила энергичная женщина, в которой Нина узнала бывшую жену Володи. Ей помогал молодецкого вида длинноногий и длиннорукий парень – по всем признакам, их теперь остепенившийся сын. Ленца не было видно. Нина не стала заходить на участок, решила справиться у соседки.

– И-и-и, голубушка! – приветливо встретила ее словоохотливая женщина. – Он теперь бывает здесь редко. Важным человеком он стал. За что-то борется, за какие-то права, за свободы! А когда приезжает, то сначала из его машины выходит охранник, проверяет дорогу, а потом уж Владимир Петрович собственной персоной шагает. И тогда еще с двух сторон его люди в форме охраняют! Вот как! Будто в тюрьму ведут! – доверительно шепнула Нине на ухо старушка. – А Михалыч ваш сюда больше не ездит. Зимой вот видела вас вместе последний разок, ну и все! Правда, Роберт тоже раз в начале весны заезжал. Просил фотографии Володеньке передать. Да я не передала. Одного его теперь не застанешь, а идти туда, когда людей полон двор… Бог с ними, я не хожу!

– Можно на фотографии взглянуть? – спросила Нина.

– Отчего нельзя? Вот они. – Старушка достала из комода пакет. В нем лежали только два снимка. Нина достала их, внимательно посмотрела. Они были сделаны в тот день, когда Роберт, она и Михалыч приезжали после ее экзамена есть пельмени. На одной фотографии они были изображены втроем – Ленц, Михалыч и она, Нина; на второй только вдвоем – она и Володя были схвачены за беседой. Она и не помнила, когда это Роберт умудрился их сфотографировать. Самого Роберта на фотографиях не было – фотографы редко оставляют на пленке следы собственной внешности. Она положила фотографии в пакет и молча отдала старушке. Домой она возвратилась на автопилоте.

И с той поры началось ее долгое паломничество по «святым местам». Она изъездила все маршруты, на которых училась с Робертом водить машину, по нескольку раз кружилась на одних и тех же перекрестках, обманывая себя. Все ей казалось, что вот сейчас еще немного она проедет вперед и рядом с ней окажется их учебная желтая машина с таким знакомым ей номером и человеком, сидящим впереди с растрепанным журналом на коленях. А уж сколько часов она провела на мостике с грифонами, было просто не счесть! Бессчетное количество раз она гладила блестящую, стершуюся лапу, как верующий прикладывается к иконе, вымаливая прощение; изучила каждое перышко на птичьей голове. Она сама не знала, что хотела найти в своих поездках, чего ждала от них, но, повторяя их, она будто отдавала кому-то некую дань, и на время ей становилось легче. Недаром же ритуалы, принятые у народов разных религий, а не мрачное бездействие атеистов, помогают людям легче справляться со свалившимся на них горем.

Пульсатилла никак не могла на нее повлиять – Нина от нее убегала. Как только подруга приближалась к ней на расстояние слышимости, Нина бормотала «прости» и разворачивалась в противоположном направлении. Она очень похудела и отказывалась от еды. Собственно, никто ее насильно и не кормил. Сама себе Нина придумывала разные отговорки; то еда казалась ей несвежей, невкусной, то вдруг она говорила себе, что должна экономить…

Еще она совершенно не могла спать. Все время ей снился почти одинаковый сон: ей казалось, что в той страшной поездке она сидит в машине вместе с Робертом и, когда преследователи уже настигают их автомобиль, она нажимает на какую-то дополнительную педаль, их машина отрывается от земли, поднимается в небо и оставляет бандитов далеко внизу. «Если бы я не отвергла его в тот последний вечер, – думала Нина, вспоминая эпизод с тортом, – может быть, он не поехал бы в свое опасное путешествие. Или поехал бы в другое время… И тогда все могло бы сложиться совсем по-другому».

От этих изматывающих снов и размышлений она была почти на краю опасной и страшной болезни, как вдруг на нее повлияло одно очень странное, на ее взгляд, обстоятельство.

В середине августа, когда листья московских деревьев и кустарников покрываются некрасивым пыльным налетом, а в уличных киосках начинается настоящий разгул овощей, арбузов и дынь, Нина, совершенно истощенная голодом и бессонницей, стояла на своем привычном месте возле крайнего грифона и в тысячный раз прокручивала в голове уже полузабытые подробности их с Робертом недолгой связи. Вид у нее при этом был такой необыкновенный, что одна невысокая женщина, прогуливавшаяся неподалеку, обратила на нее внимание и уже собралась поднести Нине милостыню, но остановилась, встретив непонимающий взгляд.

– Не обижайтесь, – сказала ей женщина, поняв свою ошибку. – Сегодня здесь, в церкви, отпевание. Я поэтому тоже не в себе.