– Но ведь ты не хочешь разводиться со мной? – спросила она. Он устало отодвинулся на стуле, расстегнул до конца пуговицы пальто, стянул его с плеч, но окончательно снимать не стал. И в первый раз за несколько последних дней посмотрел ей прямо в лицо:

– Неужели ты сама не чувствуешь, что у нас все идет не так?

– Чувствую, – сказала она. – Но ведь дело не только во мне.

– А в ком?

Она хотела ответить прямо: «В тебе. В твоем невнимании, в том, что ты потерял всякий интерес ко мне как к личности, к моим делам». Но поостереглась произнести это вслух.

– Возможно, в твоей работе. В том, что ты сильно устаешь, много нервничаешь. Да даже и в том, что у нас теперь слишком много денег. Раньше нас объединяли поиски средств для выживания, теперь этого нет.

Он вздохнул:

– Как у тебя все просто. Откуда возьмется внимание, если ты мне больше неинтересна? Если я тебя знаю до мелочей? Знаю, что и когда в какой отрезок времени ты скажешь!

– Но ведь и я тебя знаю, – ответила она. – И не вижу в этом ничего плохого. Наоборот, мне даже легче с человеком, которого я знаю. Это называется – родные люди!

– Родные люди! – Он скривил губы и издевательски засмеялся. – Вот так родные люди и убивают друг друга! От чрезмерной любви и родства! Извини, конечно, – сказал он уже совсем другим, даже печальным тоном, – но мне кажется, нам вместе больше уже незачем жить!

Ее полоснули эти слова, будто нож по сердцу!

– А с Лизой, этой фитюлькой, тебе, значит, есть зачем жить?

Он только пожал плечами. Помолчал, потом вдруг сказал, не понимая, что делает ей еще больнее:

– Ну, на самом деле Лиза не фитюлька, просто такой кажется. Это у нее свой метод игры.

– Вот она поиграет с тобой и бросит! – тихо сказала Нина. – Думаешь, она будет тебе каждый день кашку варить?

– Во-первых, кашку варить мне не обязательно, а во-вторых, я еще ничего не решил. Оставайся здесь, я буду с ней пока просто встречаться.

– У вас обоих нет сердца! – вдруг каким-то тоненьким, пронзительным голоском сказала Нина. – Одна звонит, выгоняет меня из дома, второй говорит – нет, ты живи, я буду просто спать с любовницей! Вы хоть понимаете, что творите? Да если я укокошу вас обоих, меня любой суд оправдает!

– Я не боюсь! Ты нас не укокошишь, ты слишком интеллигентна для этого, – сказал Кирилл. – Что касается меня, то, может быть, я был бы и не против, чтобы меня кто-нибудь укокошил. Я очень устал в последнее время!

– Так тебе не романы тогда крутить нужно, а ехать в санаторий здоровье поправлять! – по привычке, тут же озаботясь его здоровьем, сказала Нина.

– Знаешь, если честно, – вдруг опять посмотрел на нее Кирилл, – мне и не нужен был никакой адюльтер. Мне хватало работы. Но вот я познакомился с этой девочкой и чувствую – это что-то новое, очень чистое, очень ясное! Я хочу смотреть и слушать только ее. Я хочу все время быть с ней. Я даже на работу ходить не хочу! Мне стало плевать, кого там назначат в начальники! Я готов вообще уйти из этой фирмы, понимаешь?

– А ведь я из-за тебя даже ребенка не родила, – раздумчиво, будто про себя, сказала Нина. Ей было действительно так жалко себя, так жалко… Он хочет смотреть теперь на другую. Слушать, что говорит другая. А что делать ей, Нине? Удавиться? И как он не понимает такой простой вещи – она отдала ему всю жизнь! Были бы дети – он был бы озабочен тем, как их прокормить, выучить… В конце концов, ушел бы – ей не было бы так одиноко… А сейчас ему на нее плевать, а детей нет.

Нина почему-то забыла о печальной судьбе Пульсатиллы. Она села, бессильно уронила руки в колени.

– Ведь если бы я знала, что так получится, – сказала она, все еще с надеждой глядя на Кирилла, – я бы стала ходить по врачам, бить во все колокола, сдавать анализы… Но ведь я думала, и ты сам мне это всегда говорил, что ты единственный мой ребенок! А теперь ты влюблен, а что делать мне? У нас даже кошки нет в доме, оттого что ты боялся, что кошка будет гадить в неподходящих местах…

Воспоминание о несуществующей кошке еще больше расстроило ее, и слезы заструились по щекам ручьями. Она плакала без истерики, без всхлипываний и вздрызгов, без трясущихся плеч – слезы просто текли и текли сами собой, и некому было их остановить.

– Ну, я уж не виноват, что так получилось, я ведь не говорил, что не хочу детей принципиально. – Он с раздражением опять включил телевизор.

– Но что я буду делать без тебя? – вдруг спросила она у воздуха, у мебели в комнате, у пустой грязной коробки из-под винегрета, что стояла на столе. У Кирилла спрашивать было бесполезно, Она обвела глазами пространство: – Как я буду жить? – Она опять посмотрела на мужа. Лицо его было раздраженным и злым. – Я знаю тебя всего до малейших мелочей… – В ее голосе слышалась мольба. – Я знаю твой запах… – Она закричала: – Я умру без тебя!

Он пожал плечами и встал. На телеэкране кривлялись три девушки – беленькая, черненькая и рыженькая.

– Ну! Не надо превращать все в плохую мелодраму! – Лицо его сморщилось от досады. – И потом, почему ты говоришь «без тебя»? Я пока не собираюсь никуда уходить из нашего дома. Вот я, здесь! Можешь меня потрогать! – Он подошел к ней и протянул руку.

Она сидела, заливаясь слезами, опустив голову, и не видела, что на лице его выражение жалости мешалось с брезгливостью. Она обрадовалась его словам, как ребенок, заливающийся плачем, радуется, когда его берут на руки и гладят. Она согласно закивала, целуя его руку:

– Да-да-да, конечно! Какая же я глупая! Я все понимаю! На самом деле у мужчин это бывает, я знаю! Говорят же: «Седина в бороду, бес в ребро!»

– Ну, у меня еще нет пока седины! – сказал он и с улыбкой довольства погладил себя по лысеющей голове.

– Конечно, нет! – Она суетливо замахала руками. И одновременно то вытирала слезы, то порывалась его обнять. Он отстранялся. – Я понимаю, все понимаю, это действительно нелегко! – бормотала она. – Конечно, ты устал на своей работе, ты столько пережил! Я виновата, виновата! – Вдруг, мешая слезы и вымученную улыбку, она ринулась в кухню. – Ты устал, ты, наверное, хочешь есть! Давай я поджарю тебе картошку, как раньше, на копченом сале? Так, как ты любишь и всегда любил! А я, глупая, говорила, что эта еда очень вредная!

– Давай! – Он пожал плечами: можно было считать, что пока все закончилось относительно благополучно, к тому же он действительно хотел есть.

Она заглянула в холодильник и обескуражено всплеснула руками:

– Пообещала! А сала-то копченого у меня давно нет! Теперь ведь все ведут здоровый образ жизни. Пожарю на масле?

– Пожарь!

Она счастливая, что он согласился принять ее простую домашнюю услугу – еду, которая когда-то очень сближала их раньше, кинулась к раковине чистить картошку. И тут зазвонил его телефон.

Напряженная, как пограничный столбик, она перестала двигать ножом и застыла, прислушиваясь. Чтобы ей не было слышно, он вместе с телефоном перешел в другую комнату, закрыл за собой дверь. Она, задыхаясь, присела на круглый стул к барной стойке. Сил у нее больше не было. Они покинули ее за те секунды, что слышалась телефонная трель. Руки не в силах были возобновить работу. Через минуту он появился из комнаты с решительным выражением лица.

– Мне нужно ехать.

Спорить было бесполезно.

– А картошка? – упавшим голосом спросила она.

– Я поем в ресторане. – Без лишних слов, чтобы снова не начинать скандала, он натянул пальто, надел ботинки и вышел из квартиры. У нее не повернулся язык спросить, останется ли он ночевать с Лизой или вернется домой.

– Вот и все. Меня бросили, – глухим страшным голосом сказала она кому-то невидимому, кто вился вокруг нее в пространстве квартиры, и так и осталась сидеть в неподвижной позе, не думая, ни за что больше не отвечая и ни о чем не волнуясь. Сколько же она просидела так, она потом никогда и не узнала. Только когда на улице смолкло уже совершенно всякое движение, из глубины квартиры будто послышался ей чей-то теперь очень хорошо знакомый голос. «Не ты одна на этом свете в таком положении, – задумчиво произнесло густое контральто. – Думай, экспериментируй, борись! На то женщине и дана голова! А не для того, чтобы изучать какую-то там математику! Если твой муж поехал действительно к Лизе, эта девчонка не выдержит, позвонит тебе сама, поставит в известность. Она, видимо, надумала решить все одним махом. Хочет ковать железо, пока горячо! Думает, что у тебя не выдержат нервы. Посмотрим! Сдаться-то никогда не поздно, держись!»

«Держись… Легко сказать…» Нина закинула всю картошку, как почищенную, так и нечищеную, в мусорный пакет, отнесла его в мусоропровод, вымыла руки, намазала их кремом, проглотила две таблетки снотворного, глубоко вздохнула и отправилась спать. Дверь за собой она плотно закрыла, чтобы никакие звуки в квартире не могли ее разбудить.

«Хоть пусть явится целый полк – я должна выспаться, – подумала она. – Для того чтобы бороться, нужно очень много энергии, хладнокровия и денег!» Она подошла к комоду и снова достала из ящика заветную сумку. Теперь уже по-деловому она пересчитала всю имеющуюся наличность.

– Вот это на процедуры. – Она отложила в сторону деньги, равноценные стоимости пятнадцати посещений ее косметического салона. – Вот это на новую одежду: придется купить себе шубку и модный костюмчик. Возвращать мужчину в семью в старой дубленке и брюках – пустая трата времени!

Она так и эдак сортировала деньги по кучкам – на все сразу их не хватало. Потом, махнув рукой на деньги – снотворное подействовало, и ее стало сильно клонить в сон, – она небрежно кинула сумку на место, а деньги смешала и засунула их в первый попавшийся под руки конверт, а конверт спрятала в место, показавшееся ей самым надежным, – в карман собственного халата, брошенного у зеркала на стул.

«Завтра же схожу в магазин и куплю обновки! Истрачу все до рубля! – решила она. – А на хозяйство пусть Кирилл раскошеливается с банковских карточек. Хочет содержать двух женщин сразу – пусть платит!» С этими мыслями в голове она плюхнулась с размаху на свежее, утром постеленное белье и тут же уснула без сновидений.