– Пока не скажешь «пожалуйста», не пойдем! – поставила условие Пульсатилла.

Нина, усмехнувшись, взглянула на нее:

– Дождешься от него «пожалуйста», как бы не так…

Однако Пульсатилла смотрела на ее мужа с вызовом.

Кирилл, вероятно, тоже понял, что с Пульсатиллой лучше не связываться. С ненавистью во взгляде он встал перед ней на колени.

– Танечка, дорогая, прошу тебя, выручай! – кисло-сладким голосом пропел он.

– Ну, так и быть… – снизошла до него Пульсатилла. Она встала на кровати, выпрямилась во весь рост, и дорогущий матрас чуть не до пола прогнулся под ней. Нина посмотрела на нее снизу вверх. Пульсатилла возвышалась над ними, как королева над слугами во время туалета перед торжественным выходом по случаю годовщины своего бракосочетания. На ней было только белоснежное утягивающее бюстье и чулки. Вид у Пульсатиллы был впечатляющий.

«А может, действительно лучше бы так, без платья…» – одновременно подумали Нина и Кирилл. Но Таня царственным жестом протянула Кириллу руку для поцелуя, и он повиновался, видимо, подражая Шарлю Готье. Нина же сняла с плечиков второе платье.

– Тебе черное, – сказала она.

Это было логично. За обедом Пульсатилла пребывала в собственном красном джемпере и бежевых брюках. На Нине было скромное платьице-футляр бледно-фисташкового оттенка. Теперь же следовало одеться по-вечернему. В гостиной им предстояло поддерживать беседу, сидя в удобных креслах, а не метаться с тарелками от раковины к столу. Поэтому сейчас Пульсатилла облекла свое богатое тело в узкий черный панбархат до пят, а Нина выбрала для такого случая нечто струящееся шелковое ее любимого синего цвета. Украшения были подобраны также со вкусом.

Когда они вошли в гостиную, мужчины встали.

«О-о! Может, хоть чем-нибудь будет полезен этот визит! – потупив глаза, подумала Нина. – По крайней мере Кирилл вспомнит правила хорошего тона!»

О чем подумала Таня, было доподлинно неизвестно, однако с самым непринужденным видом она опустилась в придвинутое ей кресло и, когда оперлась рукой на широкий подлокотник, мужчинам на миг показалось, что платье может лопнуть на ней. Конечно, ничего такого не произошло, но Нина заметила, что Шарль, улыбаясь, то и дело скользит взглядом по роскошной фигуре подруги.

«Кажется, он клюнул!» – Нина была очень довольна.

Беседа в полумраке гостиной между тем текла достаточно вяло, но паузы все-таки не затягивались слишком, чтобы показалось, что присутствующим не о чем говорить. Наконец Нина удалилась готовить чай. Кирилл, решив, что необходимо выпить что-нибудь еще для веселья, отъехал со своим столиком-тележкой к бару с напитками.

– Может быть, вы хотите чего-нибудь особенного? У меня есть практически все! – горделиво сказал он.

– Тогда принеси мне еще шампанского и осетрового балыка! – махнула ему рукой Таня со своего места.

Кирилл сделал большие глаза, но ничего не сказал и ушел к Нине в кухню. Пульсатилла осталась сидеть рядом с Готье. Казалось, ему было очень приятно такое соседство.

– Вы очаровательная женщина, – сказал он, смешно сплетая и расплетая свои необычайно подвижные пальцы рук. – Смотреть на вас – одно удовольствие!

– Я знаю! – беспечно ответила она. – У меня очень хороший аппетит! Особенно на такие продукты. Русские ведь тоже не едят осетрину и икру каждый день. А я воспитываю одна дочек. – Она посмотрела на него вопросительно.

– Я понимаю, – спокойно ответил ей Шарль.

Она еще раз на него взглянула.

– Я вас прекрасно понял, – повторил Шарль. – Я говорю, не считая родного, на четырех европейских языках. Мне это важно для работы, – пояснил он.

Ничегошеньки ты не понял!

Пульсатилла вздохнула и хотела еще что-то сказать, но в гостиную вернулся Кирилл с подносом и осетриной. Пульсатилла со смаком выдавила лимон на истекающий янтарным жиром кусок рыбы и с помощью серебряной вилочки отправила его в рот. На лице у нее сама собой расплылась блаженная улыбка.

– А вы не хотите? – спохватилась она и протянула тарелку Шарлю.

– Глядя на вас, очень хочу! Но физически не могу! – ответил он с прежним спокойным выражением лица, и Таня не поняла, серьезно он говорит или шутит.

– Я приготовил «Дайкири»! – вмешался Кирилл. – Вопрос на засыпку, – обвел он глазами гостей. – Чей это был любимый коктейль?

Нина в струящемся платье вошла пригласить всех к чаю. Кирилл и на нее посмотрел победно-вопросительно. «Вот какой я вам подсунул ребус, – можно было прочитать в его взгляде. – Чтобы не думали, что со мной даже не о чем разговаривать!»

«Что он вертится перед этим французом, будто голубой?» – с неприятным чувством подумала Нина. Чей это был любимый коктейль, она понятия не имела. Шарль тоже игриво развел руками в стороны. Кирилл уже хотел с торжеством провозгласить ответ, как Пульсатилла вдруг сказала:

– Хемингуэя, конечно. Только мне кажется, что великий Хэм пил «Дайкири» в качестве аперитива, а не десерта.

Кирилл от досады закусил губу.

– Откуда вы это знаете? – наклонился к Тане Готье.

– Читала. – Пульсатилла все так же томно повела плечом.

– Вы начитанная женщина! Не устаю вами восхищаться!

– Будешь начитанной, если надо каждый день вставать рано утром и идти на работу преподавать литературу.

– Куда идти?

– В школу.

– Они же преподавательницы, – пояснил Кирилл.

– А что преподает ваша жена?

– Сухую науку, математику, – отозвалась Нина.

– Для таких ученых дам вы просто превосходно готовите! – Месье Готье был сама любезность.

– И жнец, и… кто-то там, и на дудке игрец! – с довольным видом хохотнул Кирилл.

Пульсатилла презрительно скривила губы, взглянув на него.

– Чай готов, пожалуйста, к столу! – Нина стояла в дверях, привалившись плечом к косяку. В огромном зеркале с бронзовой рамой, установленном между двух оконных проемов гостиной, было видно ее отражение – тонкая фигура в блестящих шелках, высокая открытая шея, темные волосы локонами уложены в высокую прическу. Свет падал на Нину сверху и сзади, из коридора, поэтому плечи ее и голова были освещены лучше, чем темно-синий низ платья, как на старинных картинах. Но сама она свое отражение не видела, а все остальные были заняты друг другом. «Как скучно! – вдруг ни с того ни с сего подумала она. – Хлопотливо и глупо! Очень глупо!»

– А чем занимается ваша жена? – Пульсатилла, покончив с осетриной, решила устроить допрос Шарлю Готье.

– Антиквариатом. Скупает его, а потом перепродает.

– У кого скупает? – не поняла Таня.

– У частных коллекционеров и на аукционах. – Шарль опять сплел и расплел пальцы с таким видом, будто продажа антиквариата и поездки по всему миру на аукционы были для Пульсатиллы самым обыкновенным делом.

– Кто же у вас на хозяйстве? Ведь жена с такой работой дома, наверное, редко бывает? – Семейные отношения были любимым коньком Пульсатиллы.

– Да все идет как-то само собой. В наше время можно быстро передвигаться по миру, – улыбнулся Шарль. – Готовлю я сам – чай, кофе. Убирать в доме приходит женщина по найму.

– Угу. – Пульсатилла вдруг съежилась в своем кресле, как-то потускнела.

Нина оторвалась от двери и подошла к подруге. Наклонилась, обняла ее за талию.

– Чайник, наверное, нужно поставить заново, уже остыл! – пояснила она и потянула Таню за рукав. Та медленно встала, и они обе прошли в кухонный отсек.

В огромном зеркале на мгновение отразились две женские фигуры, а потом разом пропали, будто по волшебству опустела картина в роскошной раме.

– Ты чего расстроилась? – спросила Нина, видя, как Таня рассеянно смотрит в стену, опершись о край стола,

– Да ничего! – ответила та и вздохнула. – Я не завидую, но просто обидно. Поглядишь вокруг – у людей другой мир! Ездит по аукционам! – повторила она. – А тут всю жизнь варишь пельмени из пачек и растишь двух девок на одну зарплату… – Она опустила голову, хлюпнула носом.

– Ну, не горюй! – Нине стало так жалко подругу, что она сама была готова заплакать. Она ведь понимала, что Таня сравнивает свою жизнь не только с жизнью Готье, но и с ее, Нининой, жизнью.

– Ладно! Пошли чай пить! Плевать на все! Так жить легче! – Пульсатилла вздохнула, вытерла сухие, давно разучившиеся плакать глаза и храбро пошла в столовую. Нина взяла в руки вазочку с вишневым вареньем и шагнула за ней.

Когда же наконец подошло к концу не только чаепитие, но и все это весьма утомительное вечернее времяпрепровождение и Шарль стал собираться к себе в гостиницу, Нина с Кириллом и Пульсатиллой поехали его провожать. Просторную служебную машину вел шофер. Кирилл хотел посадить рядом с ним Пульсатиллу, а сам усесться рядом с женой и с Готье в надежде, что, размягченный вином и вкусным обедом, Шарль поделится с ним видами на будущее руководство фирмой. Но Шарль сам пригласил на заднее сиденье дам. Нина с удовольствием села бы впереди, чтобы наблюдать за действиями шофера – с тех пор как она сама начала водить, для нее было очень интересно следить за тем, как это делают другие, самые разные люди. Однако, побоявшись, что Кирилл измучает Шарля своими разговорами и тот не сможет о чем-нибудь договориться с Таней, она решила тоже сесть сзади. Всю дорогу она скромно молчала, поглядывая в окно и подтверждая что-либо сказанное Пульсатиллой лишь короткими замечаниями, если они требовались. А так всю инициативу она передала в руки подруге. И это возымело успех. Казалось, Шарль был в восторге от познаний Пульсатиллы в истории и архитектуре города.

– Не согласитесь ли вы быть здесь, в Москве, моим гидом? – прощаясь у гостиницы, спросил он. Как краем глаза заметила Нина, Пульсатилла не без некоторой паузы согласилась.

Нине Шарль поцеловал руку.

– Теперь я понимаю, почему все в восторге от русских женщин, – галантно произнес он.

Нина вложила в ответную улыбку максимум очарования, на которое только была способна. Обратно они ехали в полном молчании. Кирилл, как ей показалось, даже всхрапнул. Они же с Пульсатиллой не проронили ни слова. Только у самого ее дома, когда Таня уже взялась за ручку двери, Нина робко пробормотала: