– Кошмар! – сказала она. – Ведь они прожили вместе не меньше, чем мы, лет тринадцать.

– Что ж, бывает и не такое! – равнодушно заметил муж и пожал плечами. – Воспоминаниями и детьми трудно кого-нибудь удержать!

– Ты думаешь? – с сомнением сказала Нина. – Разве у человека есть что-либо более реальное, принадлежащее лично ему и дорогое, чем дети и воспоминания?

– Ну, у нас же, к счастью, нет детей! – ухмыльнулся муж и перевел разговор на другую тему.

Нина опустила глаза. Детей у них действительно не было. Они не родились как-то сами собой, без всяких ухищрений, к каким прибегают другие пары. В начале их брака Нина сильно переживала и даже комплексовала по этому поводу. Но потом, видя, как совершенно легко относится к отсутствию детей ее муж, перестала об этом думать.

– Зачем тебе еще дети, когда самый главный ребенок в нашей семье – это я! – с шутливым пафосом заявлял в начале их брака Кирилл. Да и, честно говоря, зарплата у двух молодых специалистов была такая, что трудно было прокормить самих себя, не только ребенка. Нина любила тишину, порядок, хотя бы относительный комфорт, и смешливый и шумливый поначалу Кирилл действительно заменял ей ребенка. Во всяком случае, ей было не скучно с ним. Потом же, когда увеличились и жилплощадь, и зарплата, и значительно выросли потребности мужа в комфорте, Нина даже подумывала, что, если бы у нее был еще и ребенок, она, возможно, и не справилась бы с возросшей нагрузкой. И, не делая абсолютно ничего, то есть не проводя никаких медицинских обследований, не лечась и не думая о том, почему она не беременеет, Нина жила как жила, полагая, что во всем есть положительные и отрицательные стороны, и грех ей жаловаться на судьбу, на жизнь. Но все-таки, бывало, периодически возникали моменты, которые не могли ее не тревожить.

Раньше, например, они с мужем всюду старались бывать вместе. Теперь же он редко предлагал ей куда-нибудь пойти или поехать с ним.

– Не могу же я постоянно таскать тебя за собой? – удивлялся он на ее вопросы. Так, например, ни в Париже, ни в Вене Нина не бывала, несмотря на то, что муж с завидной регулярностью ездил туда в командировки. Ездил он и в другие места. Конечно, по России чаще, чем в Западную Европу, но она была бы согласна поездить с ним и по России. Тем более что жизнь у нее теперь, улучшившись качественно, стала складываться как-то рутинно, и она, коренная москвичка, редко выезжала куда-то из столицы. Полагая, что, отдавая мужу всю свою заботу, самое свое существо, она по праву должна была чувствовать себя его постоянной спутницей, его товарищем, самым близким ему человеком, с которым он мог бы поделиться и радостью, и бедой. Но по каким-то незначительным с виду признакам она вдруг снова и снова с удивлением и ужасом обнаруживала, что превратилась для него всего лишь в домоправительницу, экономку и сиделку, которой платят хорошие деньги за услуги по обслуживанию тела господина, но не пускают в ту часть его дома, в которой, как в сейфе, содержатся тщательно оберегаемые главные достояния – любовь и мысли.

Черт его знает, как и когда это произошло? Ведь она старалась, искренне старалась интересоваться его делами, и не только делами в бизнесе, но и тогда, когда он был младшим научным сотрудником, сдавал кандидатский минимум, готовил диссертацию, которую, впрочем, так и не защитил. Она помогала ему осваивать иностранный язык, даже ходила с ним вместе на курсы, заполняла вместо него многочисленные анкеты, радовалась его удачам гораздо больше, чем собственным. Ведь ее собственную работу трудно было бы назвать большим скачком по карьерной лестнице. Скромный преподаватель математики в училище – разве об этом мечтала она, когда поступала в университет? Замуж она вышла на третьем курсе, и постепенно жизнь семьи, а главным образом деятельность мужа совершенно вытеснили ее карьерные устремления, и, обладая от природы спокойным, рассудительным характером, Нина приняла заботы по дому как главное направление своей жизни.

Но вот сейчас он не хотел брать ее с собой даже в Ярославль. Сказал, что поездка будет очень короткая, деловая. Он и в самом деле думал обернуться туда-обратно в один день, но ей так надоело сидеть дома, что она согласна была бы и на деловую поездку, и на все, что угодно. Только бы вырваться из надоевшей Москвы, побывать среди просторов, среди лесов, вдохнуть аромат колокольчиков, посмотреть старинный русский город, где она до этого никогда не бывала. Она надеялась, что муж потратит долгое время на свои дела, и, чтобы не вести машину ночью, они смогут заночевать в гостинице. Тогда у нее в распоряжении оказался бы еще целый вечер. Прекрасный летний вечер на берегу Волги, ширина которой у Ярославля необъятна настолько, что теплоходы, медленно скользящие по ней вверх и вниз по течению, выглядят будто детские игрушки. Короче, она с радостью согласна была на Ярославль.

В принципе муж не удерживал ее. Довольно часто он говорил, что она вполне могла бы куда-нибудь съездить отдохнуть: в ту же Турцию, например, или на Кипр, или в любое другое место, но она прекрасно сознавала, что без нее он должен будет гораздо больше времени тратить на организацию своего быта, не хотела оставлять его.

«Он привык, что каждое утро на плечиках его ждет свежая рубашка, на пуфике возле кровати лежат носки, а на столе ожидают завтрак и кофе, сваренный так, как он любит… Кто будет это все делать вместо меня?» – думала она. К тому же ей было бы очень скучно ехать одной. Та самая единственная школьная подруга, про которую Нина говорила, что ее оставил муж, ехать не могла, так как была постоянно занята добыванием денег и заботой о дочерях, а больше составить компанию Нине было некому. На работе дружбы у нее ни с кем не составилось, да и была она в своем училище только два раза в неделю на полставки. Мужу же ездить с ней отдыхать было некогда. Он действительно работал как проклятый, весьма неожиданно превратившись из молодого сибарита в рьяного службиста, и находил неподдельное и бесконечное удовлетворение в продвижении по иерархической лестнице фирмы и в самом принципе зарабатывания все больше и больше.

Он не хотел, чтобы она ехала с ним в Ярославль, но она все-таки стала настаивать, и ему, чтобы не перейти от скрытого недовольства к явному, которым так грешили в последнее время их отношения, нехотя пришлось согласиться. Таким образом, они встали рано; в молчании, которое можно было бы объяснить недосыпанием, проехали Переславль-Залесский, Ростов и вскоре достигли Ярославля, где муж довольно быстро завершил свои дела, а она немного успела погулять по набережной, и повернули обратно.

– Через сколько светофоров я должен уйти влево? – спросил он у нее сквозь зубы, то ли подавляя зевок, то ли прожевывая кусок ветчины.

– После третьего перекрестка на четвертом, – ответила она с готовностью, на всякий случай сверяясь с картой. Путь через Ярославль она заблаговременно вычертила красным карандашом и теперь вела по этой линии пальцем, не прерываясь ни на секунду.

– Я спросил тебя, сколько я должен проехать светофоров! – сказал он, отчего-то внутренне раздражаясь.

– Ярославль не Москва, – негромко возразила она. – Светофоры есть далеко не на каждом перекрестке. На нашей карте они вообще не обозначены. Я веду тебя через город самой короткой дорогой, несмотря на то, – добавила она совсем тихо, – что давно хотела посмотреть Ярославский кремль.

– Ну вот, начинается! Мы же договаривались, что едем не в туристическую поездку! – еще более раздражаясь, громко начал говорить он. – Я тороплюсь в Москву. Я предлагал тебе остаться дома и не разводить здесь сопли по поводу местных красот!

Она не стала ничего отвечать. Он резко свернул на обочину.

– Дай сюда карту!

Она попыталась объяснить ему маршрут, по которому они едут, отчеркивая ногтем выбранный ею заранее путь сквозь паутину улиц, но он нарочно пренебрежительно отстранился от нее и долго разглядывал карту, насвистывая простенький до обалдения мотивчик себе под нос и не говоря ни слова. Она решила держаться спокойно и стала смотреть в окно. Они остановились на какой-то улочке с двухэтажными домиками, усаженной тополями. Было жарко. Ей захотелось выйти, размяться, поесть мороженого.

– Я пойду куплю эскимо. Ты будешь? – спросила она.

– Я не намерен ждать. У меня работа в отличие от некоторых, – ответил он.

«Будто бы я не работаю, – подумала она с горечью. – Подай, принеси, пошла вон… уборщиц на производстве ценят гораздо выше. Зачем я поехала в этот Ярославль? Лучше бы не ездила. Теперь на всю жизнь испортила себе впечатление».

Ей стало очень горько. Главное, она не понимала: ну почему он стал таким вредным?

Он тронул машину с места. Она взяла себя в руки и опять стала следить за дорогой по карте. После очередного поворота ей показалось, что он свернул не туда.

– Нам надо налево!

– Не видишь, вон указатель главной дороги?

– Но это для грузового транзитного транспорта! Наверное, специально сделали объезд, чтобы грузовики не портили центр. А мы, на легковой, можем как раз через центр и проехать. Будет и красивее, и ближе!

– Зато ненадежно. Ни я дороги не знаю, ни ты. Вон впереди грузовик с московским номером. Наверняка едет в Москву. Надо держаться за ним. Он выведет на дорогу.

У нее возникли сомнения на этот счет, но она промолчала. Вскоре сомнения оправдались. Заляпанный месячной грязью грузовик с московским номером свернул во двор ярославской автобазы. Они как раз успели притормозить, когда за ним с грохотом закрылись зеленые металлические ворота. Тут она не выдержала и громко расхохоталась. Муж просто зашелся от злости.

– Ну и где мы теперь? – закусив губу, спросил он.

– Откуда я знаю? Ты же сам выбрал проводника с московским номером!

Он презрительно скривился:

– Хороший из тебя штурман! Не можешь сориентироваться по месту!

Она обиделась:

– Я в Ярославле первый раз в жизни, как и ты!

– Вот и надо было дома сидеть! – Он почти выхватил у нее из рук злополучную карту и, с раздражением бормоча под нос, стал прокладывать новый маршрут.