Он снова поцеловал ей руку и крепко пожал ее.

– Господь вас благослови, моя милая! – произнес он растроганно. – Но я бы все же хотел, чтобы вы уехали. Я понимаю, как ненавистен стал вам Стейплвуд, и как неприятен, как тягостен он будет, пока не закончится весь этот ужас. Я хотел бы, чтобы вы оказались в безопасности, прежде чем нас затянет в изнурительные последствия этих двух смертей. Миссис Нид, вы согласны со мной?

– Нет, мистер Филипп, – извиняющимся тоном сказала Сара, – я не согласна. Более того, если бы мисс Кейт решила иначе, я устроила бы ей хорошую выволочку! Она собирается быть вашей женой «и в горе, и в радости», и если горе пришло раньше, чем радость, а не наоборот, то она удачливей многих! Вот было бы здорово, если бы она умотала со мной, оставив вас с грудой забот на плечах! Так-то, сэр. А если вы полагаете, что она на это способна, то мне непонятно, почему вы решили на ней жениться! Если бы она сейчас сбежала, вы, сэр, остались бы в порядочной луже!

Филипп стоял с таким ошарашенным видом, что глаза Кейт заискрились смехом, и она подтвердила:

– Да, да, сэр! Вы, возможно, умеете договориться с Гастоном, но не с миссис Торн, поверьте! Вам будет в высшей степени неудобно управляться с домом одному – и, что еще более важно, это будет неудобно для сэра Тимоти! Так что положите эти банкноты обратно в карман, и не надо обижать меня!

Она подняла руку, которую все еще стискивала его рука, и прижалась к его руке щекой.

– Бедный Филипп! – сказала она с нежностью. – Я знаю, милый, все знаю! Но пожалуйста, не отсылайте меня!

Вместо ответа он сильнее сжал ее руку, а миссис Нид сказала:

– Простите мне мою смелость, сэр, но, по моему мнению, если кого и следует отослать, так это доктора! Я с трудом его выношу, и мисс Кейт тоже! Скользкий угорь, а не человек; просто радостно было послушать, какую встряску вы ему задали! Не говоря уже о том, что он тут живет как барин на всем готовом. Если он не скопил здесь достаточно, чтобы свить себе гнездышко, можете назвать меня турецким янычаром!

При этих словах Филипп невольно улыбнулся и произнес:

– О, я не осмелюсь!

– Вы собираетесь отослать его, Филипп?

– Непременно, но не сей момент. Он так же стремится скорей ретироваться, как вы – увидеть его спину, миссис Нид, но я ясно дал ему понять, что не намерен отпускать его из Стейплвуда, пока не закончатся полицейские формальности. Его свидетельство – если он действительно скажет то, что сам мне предложил! – будет иметь первостепенное значение. Дядя не слишком религиозен, но вряд ли он перенесет, если в результате расследования будет запрещено похоронить Торкила во дворе церкви, среди его предков. Делаболь может убедить судей, что Торкил покончил с собой в невменяемом состоянии. И он это сделает!

Филипп умолк и после небольшого колебания с усмешкой продолжал:

– Он, конечно, редкий прохвост и вполне достоин презрения. Но было бы неправдой сказать, что он не был добр к Торкилу. Да, он выводил его из себя своей бестактностью – и получал за это сполна! – но он мог бы безо всяких помех устроить Торкилу такую жизнь, что несчастный парень боялся бы его как огня. Он этого не сделал, хотя, видит Бог, Торкил давал ему немало поводов! И я не могу не зачесть это в его пользу. Я даже думаю, что он действительно любил Торкила, и я больше чем уверен, что его привел в ужас Минервин милый план женить Торкила на вас, Кейт. Но он, попав однажды в ее тенета, уже не имел мужества освободиться из-под ее ига. Мужества у него было не больше чем у суслика, но… – Филипп помолчал и печально добавил: – Он хорошо заботился о дяде. Я не сомневаюсь, что Минерва достойно оплачивала его услуги, ибо она была глубоко заинтересована в здоровье и долголетии сэра Тимоти, но… Я должен быть ему за это по меньшей мере благодарен! Было время, когда я ежечасно опасался услышать весть о смерти дядюшки, и в том, что его здоровье так существенно улучшилось, есть также заслуга Делаболя, и я этого не забуду.

Воцарившееся было молчание прервала Кейт:

– Филипп, вы сообщили сэру Тимоти?

Он покачал головой.

– Тенби говорит, что он отдыхает. Кажется, даже спит. Я скажу ему, когда он проснется. Кейт! Если я не могу убедить вас уехать из Стейплвуда, то надо отослать экипаж: он стоит во дворе с того самого момента, как я вернулся. Подождите меня, я скоро!

Он вышел, а Кейт, подойдя к столику у окна, вынула из вазы одну из полураскрывшихся роз и вытерла стебель носовым платком. Она держала ее в руке, когда Филипп вернулся, и продолжала держать, когда они стояли рядом, глядя на безжизненное тело Торкила. Другой рукой она крепко держалась за руку Филиппа, но, всмотревшись в красивое лицо юноши, утратившее свое всегдашнее брюзгливое выражение, она высвободила свою руку и сказала тихо, отерев вдруг подступившие слезы:

– Вы правы. Он просто спит и видит счастливые сны! Спокойные сны. Спасибо, что вы привели меня сюда, – таким я его и запомню навсегда.

Она наклонилась над покойным, продела стебель розы под его сложенные руки и поцеловала холодный лоб. Потом обернулась к Филиппу, и он вывел ее из комнаты, поддерживая за талию.


Ни Кейт, ни Филипп не проронили ни слова, пока они шли через западное крыло по галерее мимо спальни леди Брум, мимо спальни Кейт, затем через верхний холл. Здесь Кейт печально заговорила:

– Нет причин оплакивать его смерть, но, Филипп… как подумаю, что он мог бы так выглядеть всегда, если бы его разум не был помрачен от болезни!..

Он вместо ответа лишь крепче обнял ее; но когда они подошли к парадной лестнице, он остановился, поцеловал ее и сказал:

– Я должен сейчас пойти к дяде. Моя бедная малышка, у вас такой усталый вид! Может быть, вы приляжете перед обедом? Я бы хотел, чтобы вы отдохнули!

Она улыбнулась, но не без усилия.

– Не такая уж я бедная! Хорошо, я пойду к себе, но не могу обещать, что лягу: столько всего надо обдумать, а у меня как-то не было времени привести свои мысли в порядок! Филипп, нам обязательно надо будет жить здесь?

– Не знаю, – тяжело проговорил он. – Может быть, удастся что-нибудь устроить. Если бы хоть одна из его сестер была жива… но они обе умерли! Или если хотя бы этот баран, которого Минерва сделала бейлифом, действительно мог управлять поместьем…

– Но он не может, не так ли? И даже если бы мог – он не сможет составить компанию сэру Тимоти, правда? Филипп, если ваш дядюшка желает оставаться жить здесь, прошу вас, решайте, как если бы меня не было! Делайте так, как должно! Я не сомневаюсь, что смогу привыкнуть!

Она храбро улыбнулась и добавила:

– Мне придется привыкнуть, потому что раз Торкил мертв, то Стейплвуд по наследству перейдет к вам, не так ли? Я знаю, что вы не имели желания владеть им, и я не хочу, чтобы вы подумали, что такое желание было у меня: Стейплвуд никогда не был мне домом, а сейчас он мне и вовсе отвратителен! Но если мы уедем к вам, оставив дядюшку одного в этом громадном, ужасном доме, на попечительство одних только слуг, то я не буду знать покоя! Я все время буду думать, что пренебрегла своим долгом, и представлять себе одинокого сэра Тимоти наедине со своими воспоминаниями – среди которых так много печальных! Да и вы тоже, Филипп! Вы можете пожалеть, что женились на мне!

– Никогда! – возразил он. – Я всегда надеялся… Впрочем, даже если бы Торкил был жив, все равно, рано или поздно, мне пришлось бы столкнуться с этой проблемой. Господи, что за кошмар!

Она притянула его голову и нежно поцеловала в щеку.

– О да, это кошмар; но, знаете, Сара говорит, что мы всегда боимся большего, чем случается на самом деле. А еще она говорит, что не следует создавать себе трудности заранее! Так что не будем пытаться заглянуть в послезавтра! Идите сейчас к сэру Тимоти, милый! Я бы пошла с вами, если бы не была уверена, что он гораздо охотнее выслушает вас одного. Я надеюсь… ах, я молюсь, чтобы это потрясение не вызвало у него нового сердечного приступа!

Не доверяя более своему самообладанию, она быстро вошла в свою комнату и не оглянулась на пороге.

В спальне она обнаружила Сару, которая распаковывала свой саквояж. Проницательно взглянув на Кейт, Сара усадила ее в кресло у окна, говоря:

– Посиди-ка здесь, мисс Кейт, будь хорошей девочкой, не путайся у меня под ногами!

Кейт тускло улыбнулась, даже не пытаясь возражать. Она была рада погрузиться в кресло, откинуться назад и закрыть глаза. Сара продолжала хлопотать над своим саквояжем, то и дело поглядывая на Кейт, но не произнесла ни слова, пока та наконец не открыла глаза, выпрямилась и глубоко вздохнула. Тогда Сара перешла в атаку:

– Я тебя умоляю, мисс Кейт, не давай воли унынию! Если ты явишься перед мистером Филиппом с такой потерянной физиономией, то уж лучше было бы тебе и правда уехать!

Она подошла к Кейт и потрепала ее по руке.

– Постарайся думать о хорошем, которое соседствует со скорбными событиями, любушка! Я не скажу, что это легко, но ведь все могло обернуться гораздо хуже! Бедный юный джентльмен теперь не попадет в сумасшедший дом, а если доктор сумеет честно и открыто объяснить следователю, что мальчик был невменяем, когда удушил мамашу и бросился в озеро…

– Ах, Сара, если бы я только могла быть в этом уверена! – воскликнула Кейт. – Но я как раз думаю, что он пришел в себя! Вот что меня убивает больше всего! Да, Делаболь скажет, что у него был приступ безумия: пусть, это будет правильно! Возможно… если тетя рассказала Торкилу, что он безумен, он потерял разум, но когда увидел, что он убил ее… он пришел в себя. Я не знаю, испугался ли он того, что совершил, или самого известия о своем безумии, но я не могу забыть, как однажды, когда мы говорили о снах, он рассказал мне, что ему часто снится, будто за ним гонится чудовище, а иногда – будто он сам совершил что-то ужасное. Тетя тогда перебила его, и я не вспоминала об этом разговоре до сегодняшнего дня. А сегодня вспомнила и вспомнила его взгляд – беспокойный, испуганный. Как ты думаешь, Сара, может, он в глубине души постоянно боялся, что и вправду совершил нечто ужасное? А когда увидел, что плотник заколачивает его окно, это подтвердило его страхи? Если так… о, бедный Торкил, какую агонию разума он должен был пережить!