– И кто осмелился бы порицать вас за это, мэм? – заявил Филипп. – Тень от зонтика вам очень к лицу!

– Теперь ты пытаешься улестить меня, Филипп? Зря теряешь время.

– Нет, я только отмечаю, какой у вас тонкий вкус, не зря же вы выбрали именно розовый зонтик!

Минерва бросила на него неприязненный взгляд.

– Ты хочешь сказать, что мое лицо при дневном свете выглядит ужасно?

– Ничего подобного у меня и в мыслях не было, – запротестовал Филипп. – Я не такой грубиян, как вы думаете, Минерва.

Леди Брум прикусила губу, но ничего не ответила. Они пошли вслед за Кейт, а когда та закончила срезать розы, леди Брум увела ее в дом и дала ей несколько незначительных поручений. Освободилась Кейт только тогда, когда Филипп уже ушел куда-то. Поскольку дела, которые были поручены Кейт, показались ей сущим пустяком, она не могла избавиться от мысли, что тетушка специально увела ее, чтобы помешать беседе с Филиппом. Кейт недоумевала, зачем она это сделала.

Несмотря на то, что в небе раза два сверкала молния и где-то вдалеке слышались раскаты грома, гроза разразилась только ночью. Кейт внезапно проснулась, ей показалось, что гром ударил прямо над крышей их дома. Не успело еще затихнуть эхо грозового раската, как Кейт услыхала другой звук. На этот раз он исходил – она была уверена в этом – откуда-то из глубины дома. Этот звук напугал ее сильнее, чем гром, поскольку это был крик ужаса. Кейт села на кровати и, откинув полог, прислушалась. Сердце ее бешено колотилось. Больше она ничего не услышала, но тишина не принесла успокоения. Вскоре вновь прогремел гром, и Кейт вздрогнула. Набравшись смелости, она выскользнула из кровати и, закутавшись в шаль, стала на ощупь пробираться к двери, намереваясь открыть ее, чтобы лучше расслышать звук, если он повторится. Кейт осторожно повернула ручку, но дверь не открылась. Кто-то запер Кейт в ее комнате.

Ее охватил панический страх, она принялась дергать за ручку и бить кулаками по двери. Однако новый раскат грома заглушил все звуки. Кейт, натыкаясь в темноте на мебель, бросилась к своей кровати и стала лихорадочно шарить руками по столику, стоявшему рядом с кроватью. Наконец ее пальцы нащупали трутницу, но они так дрожали, что Кейт не сразу удалось высечь огонь. Она зажгла свечу, и, когда слабое пламя осветило комнату, паника, охватившая ее в начале, уступила место гневу. Кейт забралась в постель и, обхватив руками колени, попыталась найти ответ на два, казалось, неразрешимых вопроса – кто запер ее и зачем. Но сколько она ни ломала себе голову, никакого разумного объяснения так и не придумала. Кейт почувствовала, что еще немного – и она сойдет с ума. Постепенно раскаты грома стихли, она задула свечу и легла.


Когда Кейт проснулась, было уже утро, и при слабом солнечном свете, проникавшем сквозь щели между шторами, ночные тревоги показались ей смехотворными. Она уже готова была поверить, что все это ей приснилось, но тут на глаза Кейт попался стул, который она опрокинула ночью. Кроме того, она заметила, что пальцы ее ног были в ссадинах. Кейт выскользнула из кровати и, подойдя к двери, попыталась ее открыть. На этот раз это не составило никакого труда, но Кейт впервые обратила внимание на то, что в замке нет ключа. Задумавшись, она вернулась к кровати, решив, что потребует от тети объяснения этого странного факта.

Однако леди Брум, выслушав ее с удивленно поднятыми бровями, сказала только:

– Мое дорогое дитя! Если ты хочешь запирать свою дверь, нужно немедленно найти ключ. Но почему это ты решила запираться? Неужели ты думаешь, что кто-то хочет покуситься на твою добродетель?

– Нет-нет, мэм, вы меня не так поняли! Я хочу, чтобы меня, наоборот, не запирали!

Леди Брум посмотрела на нее с веселым удивлением и с важным видом сказала:

– Разумеется, ты не хочешь! Но может быть, тебе просто показалось, что дверь заперта?

Кейт вспыхнула:

– Неужели вы думаете, что я все это выдумала, мэм?

– Нет, дитя мое, конечно, я так не думаю, – ответила ее светлость. – Но мне кажется, что тебя так сильно напугала гроза, что тебе показалось, будто дверь заперта. Давненько не было такой сильной грозы! Доктор Делаболь рассказал мне, что, когда прогремел первый раскат грома, Торкил проснулся и громко закричал.

– Так это он так ужасно кричал?! – воскликнула Кейт.

– Да, а ты что, слышала крик? – вкрадчивым тоном спросила леди Брум. – Он боится грозы даже больше, чем ты. От нее у Торкила начинается сильнейшая головная боль. Сегодня он пребывает в подавленном настроении.

– Правда? Мне его жаль, – механически проговорила Кейт. – Но… но меня напутала не гроза, мэм! Я вскочила с кровати не из-за грома, а услыхав ужасный крик. И я не могла открыть дверь!

– Не могла, любовь моя? – спросила леди Брум.

– Нет, не могла! – повторила Кейт настойчиво. – Я вижу, что вы мне не верите, тетя Минерва, но…

– Дорогая моя, я верю тебе, верю. У тебя в голове все смешалось. Тебя разбудил внезапный удар грома, и тут еще последовал крик Торкила, а ты, не успев еще до конца проснуться, вскочила с постели и попыталась открыть дверь, но она не открылась. Но когда ты проснулась утром и снова попыталась открыть дверь, то обнаружила, что она легко открывается! Так чем же, по-твоему, следует объяснить твои слова? Только тем, что от страха в голове у тебя помутилось.

– Наверное, вы правы, – вынуждена была признаться Кейт, чувствуя себя круглой дурой.

Но, когда она вспомнила крик, раздавшийся ночью, она подумала, что Торкил так кричать не мог. У него был звонкий мальчишеский голос, и когда он повышал его, то он звучал пронзительно, а Кейт, без всякого сомнения, слышала голос зрелого мужчины. Однако она ничего не сказала, поскольку в этот момент в комнату вошел Филипп Брум.

– Доброе утро, тетя Минерва и кузина Кейт. Гроза нанесла большой урон поместью: с крыши сорвало черепицу, повалило дерево, а в саду такое творится, что Рисби и его помощникам хватит работы на несколько дней. А где же Торкил?

– У него болит голова, – ответила леди Брум. – Ты же знаешь, гроза всегда вызывает у него головную боль.

– Я не знал, но охотно этому верю.

Кейт посмотрела на него с удивлением:

– У вас что, тоже голова болит от грозы, сэр?

– Нет, да я ее и не слышал, я спал. А у вас?

– Я не спала, но голова у меня не разболелась. Впрочем, я вообще не знаю, что такое головная боль!

– А, вот вы и проговорились, – с ехидцей заметил Филипп. – Не далее как позавчера вы отказались играть со мной в триктрак под тем предлогом, что у вас разболелась голова!

Искорки в глазах Кейт свидетельствовали о том, что удар пришелся в самую цель, но она без колебания ответила:

– Вы правы! С моей стороны было нехорошо обманывать вас, сэр!

Филипп улыбнулся:

– Отлично сказано, Кейт! Высший класс! В это время в комнату вошел доктор Делаболь и, услышав последние слова Филиппа, игриво спросил:

– А что такое, разрешите осведомиться, высший класс, мистер Филипп?

Филипп Брум признавал одну-единственную вещь из атрибутов денди – лорнет. Он всегда пользовался им, когда хотел показать своему собеседнику, что тот в общении с ним ведет себя чересчур развязно. Вот и сейчас, услышав слова доктора, Филипп поднес лорнет к глазам и принялся бесцеремонно разглядывать его. Он оглядел Делаболя с ног до головы, медленно поднимая взгляд. Доктору вся это процедура показалась ужасно неприятной. Несколько мгновений Филипп смотрел в лицо доктору, потом опустил лорнет и с учтивостью ответил:

– Нечто, отличающееся высшим качеством, сэр, если верить словарям. – Он помолчал, чтобы усилить эффект от своих слов, а затем спросил: – Могу я, в свою очередь, осведомиться, как чувствует себя ваш пациент?

– Вас интересует сэр Тимоти, мистер Филипп? – парировал удар доктор Делаболь, показывая, что он тоже не новичок в словесных поединках. – К сожалению, не очень хорошо. Состояние его здоровья, вы знаете…

– Нет, я интересуюсь самочувствием моего кузена Торкила, – сказал Филипп, бесцеремонно перебивая доктора. – Леди Брум только что сообщила мне, что из-за прошедшей грозы у него ужасно разболелась голова.

– Увы, это так! – подтвердил доктор, с грустью качая головой. – Надо надеяться… Впрочем, мы еще так мало знаем о том, как влияет на человека атмосферное электричество! Мне пришлось дать ему успокоительное. Конечно, лучше было бы не прибегать к этому средству, учитывая, что пациент еще слишком молод. Прежде всего я прилепил ему на затылок пластырь и сделал припарки для ног, но эти меры ничуть не облегчили того, что вы назвали ужасной головной болью, поэтому мне ничего не оставалось, как прописать Торкилу болеутоляющее средство. Сейчас он спит, но, когда проснется, я думаю, ему будет лучше.

– Правда, он будет несколько вял, но для вас это не важно. А как дела, доктор, у верного Баджера? – любезно осведомился Филипп.

– У Баджера? – повторил доктор в изумлении.

– Да, у Баджера! Я его сегодня утром случайно увидел, и он странно выглядел, как будто всю ночь дрался с кем-то и тот его хорошенько отделал.

– А, – произнес доктор, смеясь. – Мы давно уже перестали задавать лишние вопросы, когда наш добрый Баджер возвращается в Стейплвуд после выходного. У него всего один недостаток: когда он выпьет лишнего, то непременно лезет в драку!

– Да что вы говорите! За ним этого никогда не водилось! Я не помню даже, чтобы он когда-нибудь напивался, – сказал Филипп, припоминая о чем-то. Он с невинным видом улыбнулся доктору и произнес еще более любезным тоном: – Вы ведь знаете, что он был моим воспитателем, когда я был ребенком. Впрочем, вы не можете этого знать – вас тогда здесь не было.

У Кейт создалось впечатление, что Филипп припер доктора к стене. Она кинула быстрый взгляд на доктора, поскольку ей показалось, что в его улыбке промелькнула злоба. Но, увидев, что Кейт смотрит на него, доктор улыбнулся во весь рот и ответил с нарочитой веселостью: