– А ты не переживай и советы давай правильные. Иначе я тебя потом побью за неэффективную консультацию.

– Ой, это что, поэма? – Таня с удивлением посмотрела на экран. – Надо же, сколько у нас одиноких стихоплетов. Ну, ладно, давай почитаем.

На деревьях набухли почки,

Лезет в душу нахально весна.

Жизнь – болото, вода да кочки,

И за счастье – сплошная война.

Я иду, весь в себе, интересный,

Под ногами растаял снег,

Да, очкастый я, нудный, пресный,

Да – ботаник! Но я ж человек!

Скоро зелень укроет ветки,

Скоро грянет грозою май,

Загляну я на чай к соседке,

И скажу: – Вот он я, принимай!

Ну и что – рукава протерты!

И штаны пузырями пусть!

Но иду я по жизни твердо.

И дефолта я не боюсь.

А чего мне его бояться?

Я уверен в завтрашнем дне.

Мне не надо за деньги держаться,

Потому что не дали их мне.

Не упало мне в руки наследство,

И не выиграл я миллион.

Зато было счастливым детство,

И блюду я строго закон.

За окном скоро лопнут почки,

И начнется другая эпоха.

У нас будут с соседкой дочки,

Или мальчик, что тоже неплохо…

– Класс, – выдохнула Татьяна. – А при чем тут соседка?

– Он живет где-то рядом. Наш район по анкете, – пояснила зардевшаяся Катя. – Понравилось, да?

– Позитивненько. А как думаешь, это там такие фигуры речи, или он прямо про себя писал?

– Думаю, про себя. Слушай, а давай ему вместе стих ответный сочиним?

– Не-не-не, – замахала руками Татьяна. – Во-первых, я не умею, во-вторых, это глупо – переписываться стихами. Если вы оба нормальные, трезвые люди и хотите простого человеческого счастья, то надо начинать переписываться в нормальном режиме, не истязая себя рифмами. – Таня лукавила, ей не хотелось писать стихи. Но, начав рассуждать в удобном для себя направлении, она искренне поверила в правильность своего подхода. Человек и себя, и окружающих может убедить в чем угодно, если правильно сложит слова. – Представь, что мы сейчас напряжемся и нарифмуем ему что-нибудь. А вдруг человек не сумеет придумать ответ в заданной форме? Ты же ограничиваешь его возможности рассказать о себе и спросить, что надо. Поэтому, не валяй дурака и напиши ему нормальным человеческим языком.

– Ладно, – покладисто кивнула Морковкина. – Я тоже так думала. Просто первой сдаваться не хотелось

– Женщине сдаться легче. Нам по статусу положено. Мужики – они гордые, как индюки. Им проще в суп, чем признаться в слабости, – просветила подругу Таня.

* * *

Если бы мы так же легко решали собственные проблемы, как чужие! Объективно судить всегда проще, чем пытаться принять правильное решение, находясь в гуще событий.

Таня уволила Лельку. Как только вместо надоевшей сестрицы в ателье появилась обстоятельная, исполнительная тетечка, работа наладилась.

Жила Таня теперь с Иваном и домой не наведывалась, лишь изредка позванивая маме.

– Ты нам пока денег не давай, – сказала мама. – Нам пенсии хватит. Если что-нибудь срочное будет, я сама тебя найду. Надо Ольгу в чувство приводить. Хотя я теперь и не представляю, как это сделать. Я ведь с ней разговаривала. Сказала, что мы с отцом не вечные, у тебя своя жизнь. Говорю, мол, как же ты дальше планируешь. А эта … ай, вот ведь кулема. Говорит, мол, картины свои продавать буду. Вадика я на лето в хороший лагерь записала, на три смены. Я тебя очень прошу, оплати ему, ладно?

– Да не вопрос. – Таня даже возмутилась, что это ставится под сомнение. Племянника она нежно любила. Парень рос смышленым, правильным и не по годам рассудительным. Хотя с такой-то мамашей что еще оставалось?

– Ну и ладно. Хорошо. Ольга, конечно, голодной не останется. Полностью погрузить ее в условия самостоятельной жизни мы не сможем, но хоть в чем-то ограничим. И ты ей, пожалуйста, денег не подкидывай, Танюша!

– Могла бы и не просить, – усмехнулась дочь. – С удовольствием. Давно пора было.


Тане вообще было не до Лельки. У нее назревали неразрешимые противоречия с Ванечкой. С ее любимым, замечательным Ванечкой, который уплывал от нее все дальше, словно рыбак на отколовшейся льдине. И как беспечный рыбак был даже не в курсе, что его давно уносит в открытое море.

Сначала он учил Таню кататься на роликах. Разбив колени и основательно встряхнув мозг, Таня отказалась от затеи кататься по выходным в парке вместе. Потом он притащил скейт, с которого Таня сразу свалилась, разодрав об асфальт ладони. Совместный поход на байдарках с его друзьями оказался еще более чудовищным испытанием. Ледяная вода, мокрые вещи, холодная палатка, полное отсутствие бытовых удобств и комары, выпившие, казалось, всю кровь.

Ванька продолжал радоваться жизни и повторять, что надо ловить и ценить каждое мгновение, получая от него максимум позитива. Загвоздка была в том, что Ванечка этот позитив получал, а Таня уже боялась его непредсказуемых сюрпризов. Хотелось банальности и спокойствия.

Последней каплей стал замечательный июльский день, когда Ванька неожиданно забрал ее с работы и с таинственным видом куда-то повез. Рядом с парком он притормозил и, едва сдерживая ликование, попросил завязать глаза.

– Сегодня будет такое, такое, – шептал он Тане. – Вот сегодня тебе точно понравится!

Татьяна мысленно перебирала все варианты «такого», что ей могло бы понравиться. Они долго шли, потом стали подниматься по ступенькам. Иван что-то нашептывал в предвкушении. Ступенек было невероятно много.

«Ресторан на телевышке? Вид города с высоты? Он хочет подарить кольцо невесты в необычной обстановке? Заняться любовью на маяке?»

Фантазия иссякла. Зато стало прохладно. Ветер рывками дергал одежду и пробирал до костей.

– Вань, мы где? – Адреналин в крови зашкаливал.

– Сейчас узнаешь! Сюрприз! – тихо смеялся любимый.

– А чего у нее глаза завязаны, боится? – раздался неожиданно сиплый голос, и на Таню пахнуло перегаром. – Ну, давай, цепляем ее. Девушка, идите сюда.

– Куда цепляем? – вздрогнула Таня.

Она вдруг вообразила, что Ванька завел ее на подъемный кран, а сейчас привесит к крюку и покатает над стройкой. Таня судорожно сдернула повязку и заорала. Никакого подъемного крана не было. Ее Ванечка, так любивший сюрпризы и считавший, что жить надо ярко, притащил Татьяну на аттракцион, именуемый в народе тарзанкой.

– Ты что? – Она вцепилась в Ванькину куртку и в бешенстве рванула его к себе. – Хотел меня привязать и сбросить вниз? Придурок малолетний! Идиот!

Татьяна начала рыдать от ужаса, представив, что бы было, если бы сюрприз удался. Она бы полетела вниз головой с огромной высоты и, вероятно, просто умерла бы в полете от страха. Таня икала, вытирая слезы и сопли, и пыталась дотянуться до расстроенного кавалера ногой. Пнуть хотелось побольнее.

Таня спускалась вниз на подгибающихся ногах. Колени вибрировали, норовя уронить неловкое тело. Ванька волокся следом и бубнил что-то про драйв и взрыв эмоций.

– Пошел вон, – проговорила Таня заплетающимся языком. – И чтобы никогда больше не появлялся со мной рядом. Никогда! И не смей за мной ездить. Я хочу собрать вещи без тебя. Придешь в квартиру вечером. Гад!


Помириться он даже не пытался. Наверное, тоже поняв, что они очень разные.

Таня напилась и осталась ночевать у Морковкиной. Катерина гладила ее по голове и соблазняла интернет-знакомствами.

Ее ботаник оказался счастливым билетом, который Катя вытянула вопреки законам логики. И теперь Кате очень хотелось, чтобы у любимой подруги тоже все получилось.

– Ничего у меня не будет, – прошептала Таня, проваливаясь в сон. – Я его люблю. И ненавижу. И не прощу никогда. Мы не можем находиться рядом, как сосулька и батарея, как лев и колбаса, как плюс и минус. Он бомба замедленного действия, которая рано или поздно разорвала бы меня на куски. А я хочу жить. Просто скучно жить, выйти замуж, родить и дождаться внуков.

Ночью она просыпалась от собственных хриплых воплей.

Тане снился полет с тарзанки.


Утром в Катиной квартире появился румяный, полный дядька, оказавшийся новым возлюбленным. Рядом с Морковкиной он выглядел как старший брат: такой же щекастый и улыбчивый. Волос у него почти не было, а все, что по нелепой случайности пробивалось на круглом черепе, немедленно сбривалось.

– Гена Ботаник, – галантно представился он, когда помятая, заспанная Татьяна, пошатываясь, вползла в кухню. – Ботаник – это фамилия и образ жизни.

– Ага, – хихикнула Катька. – Как Морковкина. Тоже и фамилия, и образ жизни. Тань, мы будем тебя лечить.

– Поить? – Татьяна осторожно потерла виски – голова болела так, словно с тарзанки ее все же сбросили, взболтав мозг и стукнув об землю.

– Нет, это не наши методы, – потер лапищи Гена. – Мы будем думать.

– У меня думательная коробка болит, – пожаловалась Таня. – Давайте в следующий раз.

– Нет, – отрезала Катерина. – Сейчас съешь таблетку, выпьешь чай и начнешь планировать позитивную программу будущего. Ясно?

– Не очень. Таблетку дай, пока я не померла, не дождавшись позитива.

– Клин вышибают клином, – жизнерадостно поведал Гена. – Поэтому вам нужны новые, более сильные впечатления!

– Куда уж сильнее, – пробормотала страдалица.

– Нет, вы неправильно меня поняли. Танечка, вам необходимы впечатления совершенно иного уровня. Нечто, способное заместить образовавшуюся пустоту.

Таня была уверена, что образовавшуюся пустоту не заполнит ничто и никогда, но говорить об этом Гене не стала.

– Нужны сильные эмоции. Необязательно положительные, – пояснила мысль любимого Морковкина.

– Нормально, – зажмурилась Таня. – Мало мне неприятностей, так вы предлагаете еще какую-нибудь более впечатляющую пакость?

– Например, в том, что человек вынужден заниматься похоронами близких, организацией поминок, есть высший смысл. Скорбящий, погрузившись в суету мелких проблем, отвлекается, горе притупляется. А в нашей российской действительности умерший вообще может в результате вызвать негодование тем, что он-де взял и помер, а вы тут теперь колбаситесь с покупкой места, доставкой гроба и ротой гостей, которые к концу поминок начнут петь, веселиться и вовсе забудут, на каком основании им дозволено поедать ваши продукты.