Он вытащил девочку на берег, не слушая ее громких возражений и оправданий.

— Нет, Фэрли. Я долго не разрешал тебе купаться и, возможно, пошел бы на некоторые уступки, но ты продемонстрировала откровенное нежелание считаться с моим мнением… Что ж, отныне я категорически запрещаю тебе даже приближаться к озеру. Ты поняла меня?

Он говорил очень мягко, не давая выхода своему гневу. Другой отец просто наорал бы на дочь, и ей-богу, это было бы куда менее страшно. Однако вряд ли Куинн когда-нибудь на кого-нибудь орал.

— Но, папа, я бы не утонула, как мама, я точно знаю.

Утонула? Его жена утонула? В кратком некрологе сообщалось, что она скончалась после непродолжительной болезни.

— Папочка, сегодня так жарко, я не могла заснуть. Музыка играла ужасно громко. И мне хотелось рассмотреть все наряды. Я… — Фэрли запнулась. Кажется, молчание отца пугало ее больше всякой ругани.

В безумном смущении от собственного «неглиже» Джорджиана ринулась к бальному платью, лихорадочно натянула его и, оглядев себя, отнюдь не обрадовалась. Тонкая золотистая ткань мгновенно прилипла к мокрой сорочке и при луне почти не отличалась по цвету от загорелой кожи.

Джорджиане казалось, что положение хуже некуда, однако жизнь немедленно доказала обратное. Сначала раздались приглушенные травой звуки шагов, а потом на берег выбежали Розамунда, Люк и чуть отставший от них Фиц Лэнгдон.

— Элсмир, — задыхаясь, рявкнул герцог, — либо вы дадите мне исчерпывающие объяснения, либо у меня на завтрак будут ваши почки.

Когда герцог закрыл рот и подошел ближе, Джорджиана заметила, что глаз его светлости основательно припух и сузился.

— Я следующий в очереди за его потрохами, — проворчал, смущенно поглядывая на родственника, Фиц, чью физиономию украшала, ссадина на подбородке.

Прелестные губы Розамунды изогнулись в едва уловимой улыбке.

— Куинн, я совершенно убеждена в том, что ваши доводы прозвучат гораздо разумнее того вздора, который несет мой братец. Может быть, вы нуждаетесь в помощи? Господи, Люк, с них ручьями течет вода.

— Да хоть бы он и вовсе утоп. Такой кретин, как Элсмир, и шагу не может ступить, чтобы не вляпаться…

— Люк, дорогой, — Розамунда указала глазами на Фэрли, — не лучше ли вам все обсудить в более конфиденциальной обстановке?

— В конфиденциальной обстановке? О, разумеется. Я ему обеспечу такую чертовски конфиденциальную обстановку, что он костей не соберет и ни одна живая душа не узнает, где искать эти кости.

— Я помогу, — пробурчал Фиц.

— Я не надеюсь смягчить ваше негодование, однако считаю своим долгом принести извинения, — сдержанно произнес Куинн, — вам обоим.

— Откуда взялись синяки на ваших лицах? — поинтересовалась Джорджиана в надежде не только удовлетворить любопытство, но и отвлечь внимание от своего малопристойного облика.

— Не извольте беспокоиться, сей дипломат измыслит множество притянутых за уши оправданий своим странным поступкам, у меня заранее скулы сводит от скуки, — холодно заявил Люк. — С вашего разрешения, я прерываю нашу восхитительную аудиенцию и в течение ближайших двадцати четырех часов жду от Элсмира искрометной развязки этой комедии ошибок. И если счастливая концовка не будет снабжена по меньшей мере пятью ящиками лучшего французского коньяка, не взыщите — я забью в глотку данного джентльмена его вонючие португальские сигары, все до единой, и дам ему прикурить. Засим позвольте откланяться.

Рассвирепевший герцог развернулся и отправился восвояси. Фиц последовал его примеру, процедив сквозь зубы смачное корнуоллское ругательство.

Розамунда многозначительно взглянула на Куинна и Джорджиану:

— Хм. Вы не станете возражать, если я отведу Фэрли в Пенроуз? Судя по всему, вам есть, о чем поговорить… Кстати, милорд, попробуйте побеседовать о коньяке с Атой. По-моему, она в большой дружбе с самым опытным из местных контрабандистов.

Фэрли даже не пикнула и, быстро поцеловав отца в щеку, с явным облегчением отправилась домой в сопровождении Розамунды.

Теперь лишь трескучие песни сверчков нарушали густую тишину душной летней ночи. Старательно избегая взгляда Куинна, Джорджиана одернула платье в попытке отлепить его от мокрого нижнего белья.

— Ты подрался с Люком и Фицем?

— Давай оставим эту тему. Я сделаю все необходимое, чтобы уладить конфликт.

— Нет, скорее всего, от тебя досталось только Фицу. Ведь если бы ты ударил Люка, он без колебаний пустил бы в ход пистолет. Но чем не угодил Фиц? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — И кто поколотил Люка?

— Вероятно, Фиц.

— По какому поводу?

— Ты уводишь разговор в сторону. Будь добра, пообещай, что больше никогда не возьмешь с собой мою дочь, куда бы то ни было без моего разрешения.

Он подобрал с земли вечерние туфли и фрак — все то, что успел снять, перед тем как войти в озеро.

— Я никогда не предложила бы ей искупаться, если бы знала о твоем запрете или о том, что она не умеет плавать. — Ей было ужасно обидно. — Ты это прекрасно понимаешь.

Он медленно оглядел Джорджиану с головы до ног. Его ледяное молчание выводило ее из себя, и она решила перейти в наступление.

— Но, по-моему, если ты собираешься жить здесь, рядом с морем и озером, Фэрли не помешало бы научиться плавать.

— О, — протянул он с издевательской интонацией, — тебе доподлинно известно, что полезно маленькой девочке, не так ли?

— Мне доподлинно известно, что ей вредно. Гувернантки, нанятые тобой, оскорбляют ее и уничтожают в ней чувство собственного достоинства. Подумать только — она не зачитывается проповедями Фордайса, недостаточно бегло играет на фортепиано и не плетет кружева! Стоит из-за подобной чепухи обзывать ее глупой и ленивой?

— Джорджиана, ты всегда пренебрегала религиозными занятиями, рукоделием и музыкой. Быть может, напрасно. В жизни леди знакомство с традиционными женскими дисциплинами играет скорее положительную роль, чем отрицательную.

— Юной леди, о которой мы говорим, вовсе не, даются эти дисциплины. Более того, у нее отбивают охоту к любым занятиям. Куинн, неужели ты не понимаешь — ей нужно хоть в чем-то добиться успеха, чтобы поверить в собственные силы и проявить свои способности.

Он покачал головой:

— По-твоему, научившись плавать, она внезапно почувствует вкус к философии?

— Не говори глупости… Я не собираюсь спорить с тобой. Ты всегда с легкостью одерживал победу в любом споре. Но сейчас не диспут на отвлеченную тему. Речь идет о твоей дочери. Она такая, какая есть. Ты не можешь насильно переделать ее по своему желанию. Нельзя заставить человека полюбить то, что противно его природе.

Нельзя заставить человека полюбить того, кого он не любит.

Она подавила вздох:

— Ладно. Я прошу прощения за то, что повела Фэрли купаться, и обещаю никогда не отвлекать ее без твоего разрешения. В любом случае через несколько недель меня здесь не будет. Я приняла решение и начинаю искать подходящий коттедж для себя и своей семьи.

В наступившей тишине, несмотря на жару, Джорджиана покрылась мурашками от волнения. Ей опротивело липкое мокрое платье, ее расстроил неприятный разговор, и она окончательно смутилась, когда Куинн подошел к ней.

— Джорджиана, — печально произнес он, сжимая ее руки. — Хорошее у нас получилось возобновление дружбы. И виноват в этом я один. Согласишься ли ты принять мои извинения? У меня просто помутился рассудок от страха за Фэрли. — Он покачал головой. — Кажется, по отношению к тебе я только и делаю, что совершаю ошибки. Однако теперь я намерен следовать твоим разумным советам.

— Что? — недоверчиво переспросила она.

— Впервые я услышал нечто толковое о своей дочери и должен поблагодарить тебя. Ты совершенно права. Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что человека невозможно заставить измениться.

— Право… не знаю, что и сказать. Со мной так редко соглашаются. — Она посмотрела ему в глаза: — Особенно ты. Особенно в последнее время, — едва слышно вымолвила она, и он наклонился, чтобы разобрать ее слова.

У нее бешено заколотилось сердце и похолодели руки.

— Куинн, мне так жаль. Я не знала, что твоя жена утонула. Я понимаю, ты очень сильно любил ее и, конечно, испугался, когда увидел свою дочь… — Она замолчала, как только осмелилась взглянуть ему в лицо.

Он приподнял ее подбородок, и она судорожно сглотнула, встретившись с темным непроницаемым взором.

— Ты глубоко заблуждаешься. — Он отпустил ее и сделал шаг назад. — Синтию ослепил блеск лондонских дипломатических кругов, и она выходила замуж в полной уверенности, что меня ожидает головокружительная карьера. Мое скудное жалованье чрезвычайно разочаровало ее, и она нашла утешение в крепких напитках и прочих сомнительных забавах. Она утонула во время ночной лодочной прогулки с одним из своих бесчисленных любовников.

Джорджиана оцепенела от ужаса.

— Ну вот… теперь ты знаешь правду и можешь забыть о соболезнованиях по поводу моей утраты. Они для меня не более чем пустой звук.

Впервые в жизни Джорджиана не торопилась заполнить паузу. Она просто не находила подходящих слов, не знала, как поступить.

О нет, знала.

Она подошла к нему близко-близко, подняла руки, обвила его шею и положила голову ему на грудь, прислушиваясь к глухим ударам его сердца. Он даже не пошевелился.

Джорджиана ласкового погладила кожу над воротником его рубашки, вдохнула аромат, от которого кружилась голова…

И приняла окончательное решение. Решение, которое раскроет тайну, так долго и бережно хранимую в душе, что, казалось, ее уже невозможно выдать.

Она сделает это для него, не думая о себе, не требуя ничего взамен. Она его любит, и он должен понять, что кто-то любит его, таким как есть, каким был всегда. Он достоин признания в любви и с болезненной очевидностью нуждается в ее проявлениях. Сейчас все остальное не важно. Любовь остается любовью, даже если исходит от женщины, скрывающей под многослойными юбками отвратительное уродство.