Перед съемками в очередной передаче он всегда вызывал Киру в студию помочь ему выбрать правильный ракурс. Усаживался то на диван, то на кресло, ее просил встать напротив и оценить, с какой точки он лучше выглядит.

– Ты везде хорошо выглядишь, – убеждала его Кира.

– Ты мне льстишь. Я же просил серьезно ответить! – заводился он.

– Ну, здесь! – в конце концов указывала она на какое-нибудь кресло.

– Да, действительно, тут свет лучше падает, – задумчиво тянул он и тут же настороженно спрашивал: – Я тут моложе?

Шувалов советовался с ней, откровенничал, таскал за собой на великосветские тусовки, но первого шага так и не делал. И Кира по своей тогдашней наивности искренне не понимала – что не так? Может быть, великий Маэстро опасается ее отказа? Или не желает смешивать работу и личную жизнь? Или – о, какая сладкая мысль! – относится к ней слишком трепетно и не хочет спешить?

Разъяснилось все в одно апрельское утро. Кира в то время сдружилась с парнем-моделью, который должен был участвовать в показе следующей шуваловской коллекции. Виталик – так его звали – был необыкновенно красив. Почти Есенин – пшеничного цвета кудри, голубые глаза, тонкая фигура. Юный полубог восемнадцати лет.

Он только что приехал в Москву, был новеньким в модельном бизнесе, никого не знал и, наверное, именно поэтому пригласил Киру в кафе. Они пили какао, болтали обо всем на свете, смеялись. Кира уже и забыла, что такое бывает – просто болтать с симпатичным ровесником без гениальных озарений и припадков кромешного отчаяния, шутить, хохотать, глазеть в окно. С Виталиком было удивительно легко, как… да, пожалуй, как легко ей было с подругами, Таней и Владой, в то далекое летнее утро после выпускного. Невозможно было поверить, что с той поры прошло меньше года.

В день показа Кира рано утром приехала к Шувалову на квартиру, чтобы – как обычно – помочь с организацией, проверить, все ли готово, позвонить кому нужно, напомнить, надавить, наорать.

Шувалов вышел ей навстречу из спальни, весь помятый, взлохмаченный, неумытый. Прошлепал босиком на кухню и вернулся, жуя отдающую чесночным запахом холодную котлету, спросил, как ему лучше уложить волосы, как на праздновании дня рождения или как на показе в Доме моды Славы Зайцева. Кира что-то ответила. И тут же на тумбочке взорвался трелью телефон. Шувалов кивнул ей, и она сняла трубку. Оказалось, что что-то было не готово, часть платьев отвезли не по тому адресу. Кира стала поспешно диктовать что-то, пытаться исправить ситуацию.

И в этот момент из шуваловской спальни, трогательно краснея и приглаживая встрепанные волосы, выплыл завернутый в простыню Виталик. Кира увидела его, и в голове моментально что-то щелкнуло, пазл сложился. Господи, так вот почему Леня ни разу к ней не прикоснулся, не сделал ни одного шага навстречу. Как же она могла быть такой дурой? Это же очевидно!

Щеки у Киры горели и зудели от прилива крови. Она, наверное, даже позже не смогла бы разобраться во всей той мешанине чувств, что обрушилась на нее тогда. Было и больно, и стыдно, и неловко, и муторно. И слезы подступали к глазам. И в то же время хотелось что-нибудь разбить, кинуться куда-то, заорать.

Пару минут она просто стояла там, в прихожей, прижимая к уху телефонную трубку, и пыталась отдышаться. А потом закричала, перекрывая все так же бубнивший в трубке виноватый голос:

– Что значит «не готово»? Вы в своем уме? Как вы можете!

Потом она швырнула трубку на рычаг и услышала, как Шувалов крикнул из своего кабинета:

– Эй, накапайте ей там валерьянки! Мне еще только истерики сегодня не хватало!

А Виталик извинительно улыбнулся и дернул плечами.


Вот так и закончилась эта ее дурацкая, наивная, наполовину выдуманная первая любовь. Кира тогда стиснула зубы, заставила себя пережить, забыть, двигаться дальше. Рассказать о постигшем ее разочаровании было особенно некому – у школьных подруг Таньки и Влады была уже своя жизнь. Танька часами чертила что-то для своей Строгановки, у Влады был ВГИК, студенческие постановки, занятия, шумные попойки в общежитии. А у нее…

Кажется, как раз после той истории она поступила работать в только открывшееся модельное агентство «Red Stars» и вскоре впервые приняла предложение поехать после очередного показа на частную вечеринку. Этим не брезговали многие девчонки, ее коллеги по цеху. Рассказывали потом какие-то байки о льющемся рекой шампанском, об изысканных деликатесах, о дорогих подарках, о баснословных суммах, которые можно было заработать за одну ночь, если наплевать на щепетильность. Все это было еще немного по-восьмидесятнически наивно и доморощенно.

А Кире, окончательно похоронившей свою первую любовь, оказавшуюся дешевым фарсом, все еще очень хотелось верить в лучшую жизнь. В то, что однажды с ней случится что-то очень хорошее, то, что перевернет все раз и навсегда. Кажется, она все душевные и физические силы тогда тратила на то, чтобы дождаться этого своего счастливого часа, не расплескаться, не сдохнуть на полдороге. Ну а пока час икс не наступил… Что ж, надо было как-то выживать. Эскорт – значит, эскорт. Ничего, она сильная, выдюжит. А потом забудет все это, как страшный сон.

Вспоминать о том, как оказалась на такой вот частной вечеринке впервые, Кира не любила. В памяти остались лишь пузатые бутылки с импортным алкоголем, гремящая музыка, наглые мужские руки, поросшие темными волосками.

Ну а что оставалось делать? Жизнь вокруг менялась со скоростью света, наступал уже девяностый год, материнский НИИ дышал на ладан и вот-вот должен был развалиться. А на зарплату уже нельзя было купить и палку колбасы. И Кира как-то постепенно стала основным кормильцем в семье. Модельный бизнес, эскорт, закрытые вечеринки, посиделки в сауне, шикарные платья, шампанское по 1000 долларов за бутылку, иномарки, толстопузые хозяева жизни с синими куполами на груди, дорожки кокаина, занюханные с помощью стодолларовой купюры, – это работа. Не самая лучшая на свете – утомительная, нездоровая, нестабильная, – но работа. У многих и того нет – книжки вон из семейной библиотеки распродают или в Турцию челноками гоняют. А она зарабатывает – и зарабатывает неплохо. А каким способом – не ваше дело. А час ее еще пробьет, вот увидите. Будут еще в ее жизни и Голливудские холмы, и Елисейские Поля. Все будет, надо только дождаться.


Показ прошел, как и сулила Кира, на высшем уровне. Сама она – как любимая муза Маэстро – появилась уже под самый конец, в том самом сиреневом платье, на которое точила зубы Наташка, и победно покосилась на ту, стоящую в сторонке.

Потом были аплодисменты. Ленчик выпорхнул на сцену, щеголяя хрупкими ключицами в вырезе белоснежной рубашки. Раскланивался, блестел глазами, принимал цветы. Он, разумеется, уже забыл о том, что еще два часа назад бился в очередной истерике – ничего не выйдет, катастрофа, публика меня освистает, – и теперь привычно натянул на себя амплуа сиятельного гения.

Потом, когда отгремели аплодисменты, Кира расцеловалась с ним в обе щеки, произнесла какие-то полагающиеся случаю прочувствованные слова. Ленчик давно уже стал для нее кем-то вроде опекаемого по старой памяти, хотя и слегка раздражающего своими вспышками приятеля. Маэстро тепло обнял ее и привычно сказал:

– Что бы я без тебя делал?

– Ты едешь в «Феллини»? – дернула ее за рукав Ленка, одна из моделей. – Тогда давай живее, машина уже подъехала.

И Кира, распрощавшись с Шуваловым, поспешила переодеваться.


В клубе, как всегда, было шумно и дымно. Мечущиеся по стенам яркие огни бликовали на золотых гранях установленной посреди помещения огромной статуи Оскара. На сцене надрывался девичий бэнд – в глазах рябило от обилия люрекса, страз и выкрашенных в небывалые цвета локонов. В зале же посетители, казалось, соревновались друг с другом, чьи шмотки «брендовее» и дороже.

Компания, которая «заказала» их в качестве украшения вечера, заседала в VIP-зале, интимно отделенном от общего помещения тяжелой шторой. Кира в общем-то знала уже эти рожи, пересекалась с ними на таких же «неофициальных» посиделках. Вон тот, в дымчатых очках, – Панкеев, бывший комсомольский вожак, а ныне – молодой перспективный бизнесмен, хозяин «Серендепити-банка». А этот, со свекольно-багровыми щеками, Челышев, – крупный милицейский чин.

– Он днем милиционером работает, а ночью – бандитом, – шутили про него девки.

А вон тот, у которого развязанный галстук болтается вокруг шеи, как удавка, – директор металлургического завода. А эта азиатская дива в леопардовом манто, которая играет в покер и пьет «Абсолют» наравне с мужиками, – известная певица.

Некоторых из присутствующих она знавала и не только в лицо. Вон тот, тощий, с бегающим взглядом, как-то раз заставил ее нарядиться в строгое платье школьной учительницы, а потом всю ночь пороть его ремнем по бледной голой заднице. Увидев сейчас Киру, он покосился на нее настороженно, она же ободряюще улыбнулась ему уголком рта – мол, не дрейфь, непослушный мальчик, твой грязный секрет я унесу с собой в могилу.

На столе перед отдыхающими хозяевами жизни громоздились разнообразные бутылки, стаканы, уже изрядно потрепанные блюда с закусками – в лужице масла от вяленой рыбы плавал бычок. Тут же кучкой лежали сброшенные карты и помятые долларовые купюры. Кажется, партия в покер была в самом разгаре.

– О, нимфы прибыли, – приветствовал их появление Челышев. – Чего так долго, загонял вас на показе Ленчик, пидорас старый?

Один из игроков, в анекдотичном малиновом пиджаке, ухватил Киру за талию и затянул к себе на колени, приговаривая:

– Ну, теперь мне карта пойдет. Будешь моим счастливым талисманом?

– Конечно, котик, – пропела Кира, сделав усилие, чтобы не поморщиться, – от этого героя-любовника разило омерзительной смесью немытого тела и почему-то кислой капусты. – Одну секундочку, только попудрить носик схожу.

Мужики заржали, будто Кира отмочила какую-то невероятно смешную шутку.