— Тогда веди себя так! Господи, ты, боже мой!

— Как я должна себя вести себя, Дрю? Что ты от меня хочешь?

Он кричит.

— Я хочу любую частичку тебя, которую ты только пожелаешь мне отдать!

Мы оба замолкаем.

Дышим тяжело.

Смотрим друг на друга.

Голос его тихий. Разбитый.

— Хоть что, Кейт. Только… не говори мне, что все кончено. На это я не соглашусь.

Я складываю руки на груди, в воздухе бьет сарказмом, как разряд молнии.

— У тебя, кажется, не было с этим проблем, когда твой язык застревал в горле той стриптизерши.

— Лицемерие не очень-то тебе идет, Кейт. Ты меня просто разочаровала до ужаса. Думаю, ты заслужила попробовать свою собственную хренову пилюлю.

Вам это часто встречается. В журналах со звездами, на ТВ. Вот одна пара — родственные души, и никогда ничего подобного не испытывали, скачут туда-сюда на диване у Опры, влюбленные. А потом, через минуту, они готовы придушить друг друга — таскают за собой юристов на разборки из-за денег, имущества… или детей. Мне всегда было интересно, как такое случается.

Приглядитесь получше. А вот так.

— Ну что ж. Похлопай себя по спинке, Дрю. Ты хотел сделать мне больно? У тебя получилось. Теперь тебе лучше?

— Угу, в восторге. Довольный до ужаса. Не видно?

— Может, хоть на пять минут перестанешь вести себя, как ребенок?

— Если ты перестанешь вести себя, как бессердечная сучка?

Если бы он стоял достаточно близко, я бы влепила ему пощечину.

— Я тебя ненавижу!

Он холодно улыбается.

— Считай, что тебе повезло. Как бы я хотел ненавидеть тебя — я молился об этом. Что бы выкинуть тебя из головы. Но ты все еще там, под моей кожей, как какая-то чертова смертельная болезнь.

Вы когда-нибудь сидели над каким-нибудь кроссвордом, что печатают в газетах? Вы настраиваетесь на то, чтобы разгадать его до конца — вы начинаете с такой уверенностью, что у вас получится? Но потом становится просто слишком трудно. Отнимает слишком много сил. И вы сдаетесь. Просто… бросаете.

Я прижимаю руку ко лбу. И хотя я стараюсь выглядеть сильной снаружи, голос у меня слабый.

— Я больше не хочу этого, Дрю. Больше не хочу ругаться. Мы можем заниматься этим весь день, но это ничего не изменит. Мне не нужны отношения наполовину. Это не подлежит пересмотрению.

— Черта с два! Пересмотреть можно хоть что. Это всего лишь зависит от того, насколько стороны готовы прогнуться. — А потом он начинает умолять. — А я готов, Кейт — я прогнусь. Ненавидь меня сколько угодно, но… не… бросай меня.

И он звучит так подавлено. Отчаянно. И я должна остановить себя, чтобы не начать его утешать. Чтобы не сдаться, чтобы не сказать «да». Несколько дней назад, я бы так и поступила. Я бы воспользовалась шансом заполучить те крохи, что он мне предлагал. Чтобы он оставался в моей жизни, сделала бы все, что могла.

Но не сегодня.

Потому что теперь дело касается не только меня.

— Я теперь представляю собой «пакетную» сделку. Ты должен захотеть нас двоих.

Он машет кулаками в воздухе, ища что-то по чему бы ударить.

— О чем ты вообще нахрен говоришь? — рычит он. — Такое ощущение, что я застрял в каком-то ненормальном кино, в котором вообще нет никакого смысла! Ничего не понимаю!

— Я говорю о ребенке! Я не собираюсь рожать ребенка в отношениях, где его не хотят! Это не честно. Неправильно.

Не думала, что Дрю может стать еще бледнее, чем уже был, когда сюда приехал, и при этом, оставаться живым. Но я была не права. Потому что его лицо становится еще белее. На два тона.

— Каком ребенке? О чем ты… — Он внимательно меня разглядывает, пытаясь увидеть ответ до того, как меня спрашивает. — Ты… беременна?

Это заставляет меня думать, насколько сильно долбанула его Долорес, а?

— Конечно, я беременна!

Он делает шаг вперед, а его лицо похоже на одну из тех театральных масок, на которых одна половина отражает ужас, другая — надежду.

— Он мой?

Я не отвечаю сразу, потому что настолько поражена его вопросом.

— Чей… а чей еще он может быть?

— Боба, — говорит он, как бы между прочим. Будто он на самом деле верит в то, что я понимаю, о чем он говорит.

— Боба?

— Да, Кейт, Боба. Того парня, что значит для тебя все. Очевидно, что ты с ним трахалась, так что откуда ты вообще знаешь, что ребенок не его?

Шарю в уме по всем своим связям в поисках какого-нибудь Боба, пытаясь понять с кем же я трахалась по мнению Дрю.

— Единственного Боба, которого я знаю… это Роберта.

Это убавляет решимости в Дрю.

— Кто?

— Роберта Чанг. Бобби — Боб. Мы с ней вместе учились. Она акушер-гинеколог. Ты видел, как я входила к ней в офис в тот вечер, когда ты за мной следил. Ты же так и узнал…

Он выпучивает глаза, размышляя. А потом он недоверчиво мотает головой.

Отрицая.

— Нет. Нет. Я видел тебя с парнем. Ты с ним встречалась. Он поднял тебя и обнимал тебя. Он тебя поцеловал. У него была в руках еда.

Какое-то время я прокручиваю его слова. И тут я вспоминаю.

— О, это был Даниэль. Муж Роберты. Он тоже жил с нами, когда мы учились. Они переехали в город несколько месяцев назад. Я тебе о них рассказывала.

Выражение Дрю невозможно прочитать. Потом он потирает рукой лицо — сильно — словно хочет содрать с себя кожу.

— Ладно, просто… давай так. Когда ты написала в своем календаре имя Боб, ты имела в виду Роберту, кто на самом деле женщина и детский врач, и с которой ты вместе училась в Бостоне?

— Да.

— А парень, с которым я тебя видел, на парковке, — ее муж и также твой старый друг?

— Да.

У него натянутый голос. Как струна.

— И все это время, ты думаешь, мы ругались, потому что…?

— Потому что ты не хочешь, что бы я рожала ребенка.

Вы когда-нибудь видели, как рушится небоскреб? Я да. Он взрывается. Сверху вниз, чтобы не разрушить те здания, что поблизости. Вот что сейчас происходит с Дрю. Прямо перед моими глазами. Он рассыпается.

У него подкашиваются ноги, и он падает на колени.

— О, Господи… Иисусе… не могу поверить… черт… я — идиот… хренов дурак…

И я опускаюсь вместе с ним.

— Дрю? Ты в порядке?

— Нет… нет, Кейт… я совсем не в порядке, это страшно.

Я хватаю его руки, и его взгляд встречается с моим. И вот так — все обретает смысл. Наконец то.

То, что он наделал.

То, что наговорил.

Все становится на свои места, как кусочки мозаики.

— Ты думал, что у меня была интрижка?

Он кивает.

— Да.

Мир завертелся вокруг меня, и я едва дышу.

— Как ты мог такое подумать? Как ты вообще мог поверить в то, что я тебе изменяю?

— В твоем календаре было мужское имя… и ты солгала… и я видел, как тот мужчина тебя обнимал. Как ты могла подумать, что я могу не хотеть ребенка? Нашего ребенка?

— Ты сказал мне, чтобы я сделала аборт.

Его руки сжали мои.

— Я бы никогда тебе такого не сказал.

— Ты сказал. Сказал, чтобы я с этим покончила.

Он качает головой и рычит.

— Покончить с интрижкой, Кейт. А не с ребенком.

Я в защитном жесте поднимаю подбородок.

— Но у меня не было никаких интрижек.

— Что ж, я этого не знал, черт возьми.

— Что ж, а должен бы знать!!!

Я выдергиваю свои руки и толкаю его в плечи.

— Господи, Дрю! — Я поднимаюсь, мне надо отойти от него подальше, потому что это уже слишком. — Ты не можешь обращаться так с людьми! Ты не можешь так обращаться со мной!

— Кейт, я…

Я разворачиваюсь и тыкаю в него пальцем.

— Если ты скажешь мне, что сожалеешь, я оторву твои яйца и вставлю их тебе в глазницы, Богом клянусь!

Он закрывает рот. Молодец.

Я убираю волосы с лица. И начинаю метаться.

Должно ли мне стать сейчас лучше? Потому что все это оказалось просто ошибкой?

Если дом разрушит молния, думаете, его хозяевам станет легче от того, что молния совсем не хотела попасть в их дом?

Конечно, нет.

Потому что урон уже нанесен.

— Ты все разрушил, Дрю. Я так волновалась, когда собиралась тебе сказать… а теперь, когда я буду об этом вспоминать, все что я буду помнить, это каким кошмаром все обернулось! — Я останавливаюсь, а голос у меня дрожит. — Я нуждалась в тебе. Когда увидела кровь… когда мне сказали, что я теряю ребенка…

Дрю тянется ко мне, все еще стоя на коленях.

— Малыш, я не знаю, о чем ты говоришь…

— Потому что тебя здесь не было! Если бы ты был здесь, ты бы знал, но тебя не было! И… — голос мой дрожит, а зрение затуманивает от слез. — А ты обещал. Ты обещал, что не сделаешь этого… — я закрываю лицо руками, и плачу.

Плачу из-за каждой секунды бесполезной боли. Из-за трещины, что все еще между нами — и из-за того, какой выбор мы сделали, что привело ко всему этому. И я не имею в виду только его. Я большая девочка — я могу признать свою часть вины.

Дрю мог нажать на курок, но я зарядила ружье.

— Кейт… Кейт, пожалуйста… — он протягивает мне руку. — Пожалуйста, Кейт.

Он выглядит разбитым. И я знаю, что в то время, я была не единственной, кто страдал.

Но все равно качаю головой. Потому что «заново» можно сыграть только на детской площадке. В реальной жизни нельзя все переиграть.

— Нет, Дрю.

Я поворачиваюсь к нему спиной и направляюсь к машине. Но я успеваю сделать всего несколько шагов, прежде чем останавливаюсь и оглядываюсь назад.