Нора была практичной, искренней, деловой женщиной, настоящей коннектикутской янки, прочно стоящей на земле; это делало нас полностью совместимыми, потому что у меня самой имеются склонности к практицизму и прямоте.

Лишенная всяческих претензий, она наотрез отказалась от звания домоправительницы.

— Слишком мудрено для меня, — сказала она в тот же день, когда я ее наняла. — Давайте будем меня просто называть вашей помощницей, Мэл. Ничего, что я называю вас Мэл?

Я кивнула, и она продолжала:

— Так более дружелюбно. Кроме того, в наших местах так заведено. Все зовут друг друга по имени. — Затем она рассмеялась. — Домоправительница звучит для меня слишком грозно. Я представляю себе мрачную женщину в черном платье со связкой ключей на поясе. — Она прищурила серые глаза. — Наверное, я начиталась романов с чертовщинкой.

По мне, Нора Мэттью может называть себя, как ей вздумается. Для меня ее услуги неоценимы, я бы без нее не смогла управляться в доме.

Налив два стакана ледяного чая, Нора заметила в своей немногословной манере:

— Четвертого будет еще жарче, чем сегодня. Прогноз погоды говорит, что мы должны этого ожидать. Лучше подумать о том, как легче одеться в понедельник. Целый день в чем-нибудь легком. — Она посмотрела на мою майку и шорты. — Это неплохая мысль. Можно так одеться для барбекю.

— Ах, ерунда, Нора, у меня были планы надеть новое выходное платье! — воскликнула я, изобразив недовольство и разочарование.

Она быстро бросила взгляд в мою сторону. Ее брови полезли вверх. Нора никогда точно не могла догадаться, когда я шучу, а когда говорю серьезно.

Я рассмеялась.

— Я как раз и собираюсь это надеть: шорты и майку. Вы прекрасно знаете, что это моя летняя форма.

— Я так и думала, — пробормотала она.

Какое-то мгновение мне казалось, что обидела ее, подшутив над ней таким образом, затем я увидела, как в ее глазах мелькнул смех, и успокоилась.

— Пошли, пора приступать к работе, — сказала я несколько суетливо.

— Начнем с постелей?

— Разумеется, — ответила я и, проглотив последний глоток холодного чая, последовала за ней из кухни.


4


Четыре часа спустя я взяла с собой сэндвич с индейкой и диетическую коку и пошла к невысокой стене, окружавшей площадку перед застекленной террасой.

Выбрав тенистый уголок под старым кленом, я села и откусила бутерброд с большим удовольствием. Я умирала с голода, ведь встала я еще до рассвета. К тому же, кроме того что мы с Норой заново застелили все постели, мы еще убрались во всех ванных комнатах и спальнях. Физический труд возбуждает аппетит; кроме того, мне надо было подкрепиться на остаток дня: предстояло еще убирать нижний этаж.

Я очень гордилась «Индейскими лужайками». Больше всего я люблю их, когда все сияет, блестит и выглядит совершенным. Диана всегда говорила, что я должна быть дизайнером по интерьерам. Она считает, что у меня большой талант по части расстановки мебели и прочих предметов обстановки. Якобы я мастер создавать единое целое в интерьере, и все выглядит очень привлекательно. Такая мысль меня не прельщает: я не думаю, что мне понравилось бы делать такую работу для клиентов, подобно тому, как Диана делает закупки антиквариата, картин и предметов искусства для своих покупателей, за счет финансовой поддержки которых и существует ее престижный антикварный магазин в Лондоне. Я уверена, что попытки угодить клиентам проводили бы ко многим разочарованиям, не говоря о том, что мне трудно было бы сдержаться и не убеждать их в том, что мой вкус лучше, чем их.

Я предпочитаю оставаться декоратором-любителем и создавать домашние интерьеры, которые нравились бы мне и Эндрю, — точно так же, как я пишу картины для собственного удовольствия, лишь для того, чтобы испытать то наслаждение и удовлетворение, которое мне это приносит.

Нора никогда не разделяет мои трапезы на свежем воздухе. Она всегда съедает свой ланч в доме, предпочитая прохладный кондиционированный воздух. Сегодня в доме, конечно же, значительно приятнее: находиться здесь, на улице, сущее наказание. Громадный желтый круг солнца, казалось, прожег дыру в ткани неба, которое было такого резкого и неестественно-глянцевого голубого цвета, что на него больно было смотреть.

Стена, на которой я сидела, была широкая, сложенная из больших плоских камней. Она много лет тому назад была построена руками местных каменотесов. Возведение стен без раствора и в Йоркшире является древним ремеслом. Все камни должны быть точно подогнаны и уложены один на другой так, чтобы они могли прочно держаться без цемента. Это делают каменщики на йоркширских болотах и в цветущих зеленых долинах, но, как сказала Диана, это умирающее ремесло, почти забытое искусство. Я уверена, что и здесь дело обстоит так же, и это очень жаль, потому что эти старые стены прекрасны, они так живописны.

Я крайне неравнодушна к этой стене в нашем имении в немалой степени потому, что она приютила большое число мелких созданий. Я совершенно точно знаю, что в ее пределах живут два бурундука, а также один кролик и черная змейка. Хотя я хорошо знаю бурундуков и время от времени замечаю кролика, я никогда не видела змеи. Но наша садовница, Анна, видела ее, близнецы тоже. По крайней мере, так они утверждают очень громогласно.

С самого раннего детства я любила дикую природу и ее обитателей. В деревне я приучила Джейми и Лиссу уважать все живое, любить животных, птиц и насекомых, встречавшихся в «Индейских лужайках».

Бессознательно, порою не понимая, что они творят, дети могут быть ужасно жестокими, и меня всегда возмущает, когда я вижу, как они мучают маленьких беззащитных животных, отрывают крылья у бабочек, давят каблуками земляных червей и улиток, кидаются камнями в птиц. Еще задолго до того, как мои близнецы появились на свет, я решила, что мой ребенок никогда не принесет страдания никакому живому существу.

Чтобы научить их видеть природу, сделать ее не такой безличной для них, я сочиняла истории о маленьких друзьях, живущих в стене сада. Я рассказывала Джейми и Лиссе сказки об Элджерноне, дружелюбной черной змее, которая питала слабость к вишням в шоколаде и мечтала о том, что у нее будет свой кондитерский магазин, о Тебите и Хенри, двух бурундучках, супружеской паре, у которой не было детей, но они хотели кого-нибудь усыновить, а также об Анджелике, маленькой крольчихе, которая мечтала о том, что будет участвовать в пасхальном шествии на Пятой авеню.

Джейми и Лисса полюбили эти истории, они просто не могли их наслушаться, и я постоянно была вынуждена их повторять. Чтобы удовлетворять любознательность моих детей, я должна была всегда выдумывать новые приключения, что было подчас нелегко.

Позже мне часто приходило на ум, что я должна была бы записать эти истории и сделать к ним иллюстрации. Может быть, я бы и сделала это, но только для Джейми и Лесси. Внезапно эта идея захватила меня. Какой будет замечательный сюрприз для близнецов, если я сделаю для них рукописные книжки с картинками и положу их в рождественские чулки.

Я тяжело вздохнула про себя: что за глупость думать о Рождестве в такой удушливый летний день. Но лето скоро пойдет на убыль: оно очень скоро проходит после праздника Четвертого июля. Не успею я моргнуть, наступит День благодарения,[2] а там уж и Рождество не за горами.

В этом году мы планируем провести Рождество в Англии. Мы будем жить с Дианой в ее доме в Западном Тенфилде в долинах Йоркшира. Мы с Эндрю действительно с нетерпением ждем этого, да и дети очень взволнованы этой перспективой. Они надеются, что выпадет снег и они смогут покататься на санках вместе со своим папой. Он обещал им поводить их теми тропинками, которые любил в детстве; он также планирует научить их кататься на коньках, если только пруд застынет.

Я еще минут пять мечтала о наших зимних каникулах, когда Нора высунулась из двери застекленной террасы.

— Сэра звонит! — крикнула она.

— Спасибо, — отозвалась я, но она уже исчезла.

Я соскользнула со стены и вошла в дом. Упав в кресло, взяла трубку, лежавшую поблизости на столе:

— Привет, Сэра. Когда ты к нам приедешь?

— Не уверена, что приеду, — ответила она.

Я подумала, что голос ее звучит печально, слегка мрачно для нее: обычно она такая бодрая.

— Что случилось? — спросила я, крепче сжав трубку в руке и чувствуя, что не все в порядке.

Мы были лучшими подругами всю нашу жизнь, с тех пор как были малышами и нас в колясках возили наши мамы по Парк-авеню; наши мамы тоже были подругами. Мы ходили в один и тот же детский сад, а после посещали частную школу мисс Хьюитт. Позже мы вместе уехали в Рэдклифф и всегда были очень близки и почти неразлучны. Я знаю Сэру Элизабет Томас так же хорошо, как себя, и, таким образом, я поняла, что что-то стряслось.

Поскольку она хранила полное молчание, я снова спросила, но уже более настойчиво:

— В чем дело?

— Это Томми. Прошлой ночью у нас была жуткая ссора, самая ужасная, которая у нас когда-либо была, и он сказал мне только что по телефону, что между нами все кончено. Финита, капут. Он больше не хочет меня видеть. И он говорит, что уезжает в Лос-Анджелес сегодня вечером. Короче говоря, Мэл, я убита. Убита! Я?! Ты можешь себе это представить? Со мной такое никогда раньше не случалось.

— Я знаю. Ты обычно сама всех бросала. Мне жаль, что ты расстроена. Я понимаю, что для тебя значил Томми. С другой стороны, я всегда чувствовала…

— Ты не должна этого говорить, — тихо прервала она меня. — Я знаю, он тебе никогда не нравился. Ты всегда относилась к нему с подозрением. Я полагаю, что ты была права. Как всегда. Как тебе удается лучше разбираться в мужчинах, чем мне? Можешь на это не отвечать. Послушай, мне не становится легче от того, что я понимаю, что Томми немного безответственный. Я, в некотором роде, любила его.