Я осмотрела все демонстрационные залы из длинного Сэриного списка и в конце концов еле переставляла ноги.

В действительности, я так устала к четырем часам, что взяла такси и поехала в квартиру моей мамы, где просто упала. Даже после отдыха и обеда с нею и Дэвидом у меня не было сил вести машину до Шерона. Поскольку у меня больше не было квартиры в Нью-Йорке, я провела ночь в моей бывшей комнате.

На следующее утро я поехала в «Индейские лужайки», чувствуя, что за первую свою закупочную поездку совершила чудеса.


Эрик стоял в дверях моей мастерской.

— Я вам не помешал, Мэл? — спросил он.

— Нет, все в порядке, входите, — ответила я, положив акварель, которую держала в руках. — Я просто пытаюсь отобрать что-то из этих рисунков. Сэра собирается сегодня днем отвезти их в хороший магазин, продающий рамы, в Нью-Престон, и я пытаюсь выбрать двадцать лучших для начала.

Он вошел и остановился, глядя через мое плечо на акварели, которые я разложила на столе. Посмотрев некоторое время, он сказал:

— Они все замечательные, Мэл, очень трудно выбрать.

— Они неплохие, не правда ли? — спросила я, глядя на него. — Но по вашему виду я могу заключить, что вам не терпится мне что-то сообщить, — так что давайте. В чем дело?

— Они все хотят работать на нас, Мэл! — воскликнул Эрик, широко улыбаясь. — Билли Джадд, Агнес Ферфилд и Джоанна Смит. Так что, думаю, я их найму, если вы не возражаете.

— Конечно, нет, Эрик. Нам понадобятся три человека в самом ближайшем будущем. А позднее мы наверное наймем еще двух помощников.

— Билли хочет работать со мной, прислуживать в кафе и продавать в продуктовом отделе магазина. Джоанна Смит влюбилась в идею продавать красивые предметы для красивых обедов — так что она может заняться магазином наверху, на новом сеновале. Агнес хотела бы быть в бутике, но я сказал ей, что это территория Анны, и тогда она согласилась управлять галереей «Килгрэм-Чейз». Неплохо получилось, не так ли?

— Действительно, спасибо вам. Я предполагаю, что их устраивают деньги, которые мы можем им платить?

Эрик кивнул.

— О да, никаких проблем, они все готовы пока оставаться на своих прежних работах, а начнут работать с нами в октябре.

— Очень хорошо. Таким образом, у нас будет шесть месяцев для того, чтобы подготовить все к открытию весной следующего года. Хотя там куча работы. Как вы думаете, Эрик? Сможем мы распаковать все, на все достать ценники и разложить все товары за это время?

— Я думаю, да.

— Я обсужу это с Сэрой позже, чтобы подстраховаться. Но еще раньше она сказала мне, чтобы я запланировала три свободных месяца, чтобы заняться товаром.

— Проблема не в том, чтобы наклеить ценники на все товары, — вставил Эрик, — а в том, чтобы все красиво разложить и расставить. Сэра сказала, что это очень важно.

— Это самое главное, — согласилась я. — Но она пообещала приехать сюда и за всем понаблюдать, вы знаете?

Он улыбнулся мне.

Я протянула ему стопку акварелей.

— Вы не против, чтобы помочь мне с этим, Эрик?

— С удовольствием, Мэл.

Я взяла сама вторую стопку своих рисунков, и мы вместе вышли из мастерской.

Стояло влажное жаркое июльское утро, и когда мы покинули помещение с кондиционером, волна горячего воздуха чуть не свалила меня с ног.

— Сегодня ужасно жарко, — пробормотала я, глядя на подернутое дымкой небо и сияющее солнце, уже пробившееся сквозь облака.

— К полудню будет настоящее пекло, — высказал свое мнение Эрик.

— Вывеска для главных ворот будет готова завтра, — сказала я ему, когда мы шли к дому. — Ее сделал один из плотников Тома, и он ее принесет. Тогда я смогу сделать фон и наше название: «Индейские лужайки — Деревенский эксперимент». А пока пойдем и найдем Сэру.

— Она в кухне, сует свой нос во все Норины кипящие кастрюли. Она не может решиться, какой джем попробовать сначала. И каждый раз, когда Нора дает ей попробовать новый джем, она заявляет, что это ее любимый.

Это была истинная правда.

Я нашла Сэру и Нору перед плитой: моя подруга раскладывала маленькие порции каждого джема на подносе.

— Что ты собираешься со всем этим делать? — спросила я, проходя через кухню в маленький кабинет в задней части дома.

— Конечно, есть это, — сказала Сэра. — Намазав на эти два куска домашнего хлеба, тоже изготовленного дражайшей Норой. И я знаю, хотя ты еще этого не сказала, Мэл, что потом я об этом пожалею. Да, моя диета летит к чертям.


36


Нью-Йорк, август 1989


То, что мне предстоит сегодня, будет нелегко. Но я знаю, что должна это сделать, чего бы мне это ни стоило.

Через несколько часов я предстану перед судом и произнесу речь, обращенную к судье, по делу, возбужденному окружным прокурором против тех, кто убил мою семью.

Я собираюсь рассказать судье, достопочтенной Элизабет П. Донен, об Эндрю, Джейми и Лиссе и о той боли и страдании, которые принесла мне их смерть. Я собираюсь обнажить мою душу перед ней и всеми теми, кто будет присутствовать в зале суда в это утро.

И я собираюсь просить судью определить максимальное наказание, полагающееся по закону. Как сказал Дэвид, это было мое право как ближайшей родственницы жертв.

Четверо обвиняемых были провозглашены виновными в убийстве второй степени после суда, который длился меньше недели. У присяжных не было сомнения в их виновности. Они вернулись в зал суда с вердиктом «виновны» после пары часов, затраченных на обсуждение.

Скоро настанет моя очередь произнести «речь», как назвал ее Дэвид. Он будет вместе со мной в зале заседания. Вместе с моей мамой, отцом, Дианой и Сэрой.

Диана прилетела из Лондона два дня тому назад, после того как детектив Де Марко сообщил Дэвиду дату вынесения приговора; отец прилетел вчера вечером из Мехико, где в настоящее время он возглавляет археологическую экспедицию университета Калифорнии.

Все желали оказать мне моральную поддержку; они, также как и я, хотели присутствовать при совершении правосудия.

— Конечно же, я собираюсь быть с тобой, — сказала Диана, когда она разговаривала со мной по телефону из Лондона около недели тому назад. — Для меня было бы немыслимо не присутствовать там. Я потеряла сына и внуков; я должна присутствовать. И твой отец такого же мнения. Я подробно обсудила с ним это некоторое время тому назад. Речь идет о семье, Мэл, о семье, которая сплотилась в час утраты и горя.

Я приехала из Шерона вчера после полудня, так что весь вечер могла провести в кругу семьи, которая, разумеется, включила в себя и Сэру. Теперь я заканчивала одеваться в своей бывшей комнате в маминой квартире. Я подошла к зеркалу и с минуту разглядывала себя в нем, стараясь в кои-то веки быть объективной. До чего же я исхудала, я выглядела как пугало. Лицо было чрезвычайно бледно, и на нем ярко выделялись веснушки.

У меня был мрачный, почти суровый вид.

На мне был черный льняной костюм, не оживленный никаким другим цветом, кроме, конечно, моих рыжих волос, которые пламенели как всегда. Я убрала их назад в конский хвост, перевязав черным шелковым бантом. Единственными моими украшениями были маленькие жемчужные серьги, золотое обручальное кольцо и часы.

Я надела плоские черные лодочки, взяла сумку и вышла из комнаты.

Мама и Сэра ждали меня в маленькой библиотеке вместе с Дианой, которая остановилась у нас. Все трое были одеты в черное и, как и я, выглядели суровыми, почти безжалостными.

В следующую минуту в комнату вошел Дэвид и сказал:

— Эдвард будет здесь с минуты на минуту.

Мама кивнула, взглянула на часы и пробормотала:

— Твой отец, как всегда, пунктуален.

Я не успела ответить, как снизу зазвенел сигнал. Я знала, что это мой папа.


Пресса присутствовала в полном составе, не только снаружи здания криминального суда на Сентер-стрит, но и в самом зале.

Он был уже набит к нашему прибытию, и Дэвид поспешно провел меня к первому ряду скамей. Я села между ним и Сэрой, у нас за спиной сели мама, папа и Диана.

Я узнала главного обвинителя по фотографии в газетах и телевизионным репортажам. Он оживленно разговаривал с детективом Де Марко, который наклонил голову, увидев нас с Дэвидом. Я кивнула ему в ответ.

Оглядывая зал суда, я внезапно оцепенела — мой взгляд остановился на четверых обвиняемых. Я пристально смотрела на них.

Тогда я увидела их впервые. Они сидели со своими адвокатами, были чисто одеты, без сомнения, наряженные по случаю этой процедуры. Я сидела совершенно неподвижно.

Трое юнцов и мужчина.

Роланд Джеллико. Двадцати четырех лет.

Пабло Родригес. Латиноамериканец. Шестнадцати лет.

Элвин Чарлз. Черный. Восемнадцати лет.

Бенджи Келлис. Черный. Четырнадцати лет. Тот, кто стрелял.

Их имена и лица запечатлелись в моей памяти навеки.

Это были подонки, которые убили моих малышей и моего мужа, а также маленькую Трикси.

Я впилась в них взглядом.

Они бесстрастно, безразлично посмотрели на меня, как будто ничего особенного не произошло.

Я чувствовала, что мне трудно дышать, сердце билось учащенно. Вдруг во мне словно что-то взорвалось. Весь гнев, который я подавляла все эти месяцы, с самого прошлого декабря, поднялся ко мне и превратился в непреодолимую ярость.

Мною овладела ненависть и почти подняла меня на ноги. Я хотела вскочить, устремиться к ним, убить их. Я хотела уничтожить их точно так же, как они уничтожали тех, кого я любила. Если бы у меня был пистолет, я бы расправилась с ними, я это знала.