— Не беспокойтесь обо мне, — сказала я. — Я просто поброжу по магазину. Я уже заметила, что у вас много новых удивительных вещей. Как обычно.

Прежде чем моя свекровь успела что-нибудь произнести в ответ, я прошла в дальнюю часть ее заведения, внимательно глядя вокруг себя. Я люблю антиквариат, а у Дианы всегда имеются самые лучшие и самые изысканные вещи из доступных в Лондоне; многие из них поставлены крупными европейскими фирмами. Она постоянно путешествует по Европе в поисках всякого рода сокровищ, но, в основном, она специализируется на французской мебели восемнадцатого и девятнадцатого веков, декоративных предметах и живописи, хотя здесь было и несколько английских вещей в георгианском стиле и в стиле английского ампира. Деловой авторитет и безупречная репутация Дианы были следствием ее обширных знаний изысканной французской мебели, в области которой она была крупным экспертом. Однако, подобно каждому мало-мальски значительному икультурному антиквару, Диана была чрезвычайно хорошо образована и в других областях, хорошо ориентировалась во всех европейских стилях самых разных периодов.

Я заметила, что в данное время она демонстрировала коллекцию видермейеровской мебели, которую выставила на специальной площадке в магазине, и даже с этого расстояния я могла увидеть, что коллекция эта великолепна. Меня невольно повлекло в дальний конец магазина, ближе к лестнице, ведущей на верхние этажи. Здесь мебель стояла на небольшом подиуме, отгороженном шнуром.

Я стояла, с трепетом глядя на эти немецкие вещи и любуясь роскошным блестящим деревом и невероятной работой. Меня особенно восхитил круглый обеденный стол, изготовленный из разных светлых пород дерева, в большинстве своем из разных пород фруктовых деревьев, инкрустированный черным деревом. Подобное сочетание часто использовалось в видермейеровском дизайне в начале двадцатого века, когда мебель этого мастера была на вершине популярности.

«Чего бы я только не отдала за подобный стол!» — подумала я. Но, кроме того факта, что он, вероятно, стоит целое состояние, — я определенно знала, что это так, — мне некуда было бы его поставить. И не только потому, что «Индейские лужайки» были меблированы смесью английской и французской деревенской антикварной мебели, хотя мебель Видермейера достаточно универсальна и проста, чтобы ее можно было сочетать с любым периодом и стилем, она все же не совсем подходила для нас — ни для загородного дома, ни для квартиры в Манхэттене.

— А жаль! — пробормотала я чуть слышно и пошла дальше.

Остановившись перед французским зеркалом восемнадцатого века, висевшим на боковой стене, я любовалась его замечательной резной деревянной рамой и живописной декоративной сценой на верхней части рамы, гадая, над каким камином оно висело и в каком великолепном доме. В замке Луары — у меня не было сомнений на этот счет. Затем я посмотрела на себя в туманное старинное зеркало.

Мое отражение испугало меня. Я решила, что лицо мое выглядит слишком бледным и усталым, почти изнуренным под шапкой рыжих волос, но я была, тем не менее, очень элегантна в ярком синем, цвета дельфиниума, шерстяном пальто и такого же цвета платье. Не удивительно, что я выгляжу усталой, внезапно подумала я, вспоминая прошлую ночь. Мы с Эндрю были очень увлечены друг другом прошлой ночью. Я чуть заметно улыбнулась и прикрыла глаза. Мы с мужем никак не могли насытиться друг другом, и, несмотря на общую усталость и утомивший нас долгий обед, он был полон удивительной энергии. Если мы не произвели еще одного ребенка этой ночью, то, я сомневаюсь, получится ли это у нас вообще.

— Привет, Мэллори, как дела? — раздался голос, заставивший меня слегка вздрогнуть и резко повернуться. Передо мной стояла улыбающаяся помощница Дианы Джейн Петтерсон.

Шагнув вперед, я тут же обняла ее.

— Как вы, Джейн?

— Лучше не бывает, — сказала она. — А по вам видно, что вы здоровы и цветете.

Я кивнула и сказала ей, что это так.

Она справилась насчет близнецов. Я спросила ее о дочери, и мы постояли несколько секунд, любезно болтая.

Краем глаза я уловила внезапное движение. Я увидела Макалистера, направлявшегося к двери. Выходя на улицу, он вежливо нам кивнул. Сразу вслед за ним торопилась Диана на своих высоких каблуках, на ходу набрасывая на плечи красный плащ.

— Ну, мы идем, Мэл? — сказала она мне оживленно. Обернувшись к помощнице, моя свекровь добавила: — Перси сказал, что он с удовольствием подержит оборону, пока вы сходите пообедать, Джейн. Я вернусь около трех.

— Никаких проблем, Диана, — улыбнулась Джейн.

Мы с ней распрощались.

Диана устремилась на улицу, раскрыла зонтик и стала на краю тротуара, энергичным жестом подзывая такси. Казалось, она не замечала, что идет дождь.


Диана повезла меня в «Савой» на Стренде.

Хотя это было весьма далеко от ее магазина, она знала, что это одно из любимейших моих мест, и хотела доставить мне удовольствие, как она обычно и делала. Зная, насколько она занята, я пыталась переубедить ее и пойти куда-нибудь ближе, но она и слышать об этом не хотела. Временами она умела быть такой же упрямой, как и ее сын.

Мы сели за столик у окна с видом на Темзу в главном зале, который мне всегда нравился больше знаменитого гриль-зала, где обычно обедали и ели ланч издатели с Флит-стрит, политики и театральные знаменитости. Здесь же было спокойнее, более уютно, и, в любом случае, я никогда не могла налюбоваться видом Лондона, открывавшимся из окна. Вид был великолепен.

Я взглянула в окно. В воздухе висел туман, и небо все еще было странного металлического цвета, но сильный косой дождь наконец прекратился. Даже свет несколько изменился, и над рекой были видны жемчужные отсветы, падающие на старые дома и придающие им полупрозрачную нежность, от которой внезапно они начинали мерцать; наконец, зимнее солнце проглянуло сквозь темные облака. «Свет на подвижной воде, тернеровский свет», — сказала я себе, подумав, как я часто делаю, о своем любимом художнике.

Я откинулась на стуле. Я чувствовала себя расслабленной и счастливой, проникнутой самой невероятной умиротворенностью. До чего же я счастливая — нахожусь в Лондоне с мужем, сейчас вот сижу с Дианой в «Савое» за ланчем, у меня такие прекрасные дети. Может быть, я снова беременна. Моя жизнь заколдована. Я считаю себя счастливой.

Я потягивала вино и улыбалась Диане, а она улыбалась мне, потом потянулась и сжала мою руку.

— Эндрю так счастлив, что нашел тебя, и я тоже очень счастлива, что ты есть, Мэл. Я всегда хотела иметь дочь. Ты самая хорошая. Очень, очень хорошая.

— И вы тоже, Диана. Я как раз сейчас думаю, насколько мне повезло.

Она кивнула:

— Я полагаю, нам обеим повезло. — Она сделала глоток вина и продолжила: — Я очень сожалею, что не смогла приехать на свадьбу твоей матери. Для меня это было очень неподходящее время. У меня были намечены планы намного раньше, чем она меня пригласила. Я должна была ехать на аукцион в Экс-ан-Прованс, а затем в Венецию. Я действительно не могла освободиться от своих обязательств.

— Все в порядке, Диана. Мама поняла, честное слово. Сказать по правде, она была рада, что народу было не много. Это ей так несвойственно, должна я признать, поскольку она так любит общество, но она казалась довольной, что было мало народа. Мы, сын Дэвида с женой и ребенком. Ой, и Сэра с матерью, конечно. Мама дружит с тетей Пенси с тех пор, когда мы с Сэрой были младенцами. Она даже не пригласила свою мать, бабушку Эделию, но все равно, я не думаю, что она бы приехала. Она немножко впала в детство, бедняжка. Такая жалость! Она всегда была такая живая.

— Она ведь очень стара теперь, не так ли?

— Девяносто один год.

— О Боже, это старость.

— Я не возражала бы прожить до такого возраста, — сказала я, — но до тех пор, пока сохраню свои мозги.

Диана засмеялась, и я с ней.

Я сказала:

— Дэвид Нелсон — симпатичный человек, кстати. За последние несколько месяцев я узнала его лучше, он очень искренний. И по-настоящему привязан к маме.

— Я рада, что Джессика наконец вышла замуж. Она так долго была одна. Выйти замуж за Дэвида — это самая мудрая вещь, которую она могла бы сделать.

Я посмотрела через стол на Диану, изучая ее несколько секунд. И, прежде чем успела подумать, я ляпнула:

— И вы тоже, должно быть, очень одиноки, Диана. В конце концов, вы же одна.

— Я думаю, большинство женщин, — нет, я сама себя хочу поправить, — большинство людей, которые живут сами по себе, в различные моменты становятся крайне одинокими в своей повседневной жизни, — сказала она, слабо улыбаясь.

Потом мы помолчали, и я заметила в ее глазах промелькнувшую печаль, а затем она медленно произнесла:

— В некотором роде, одиночество — это форма смерти… — Она не закончила фразу и просто смотрела на меня.

У меня не хватило слов: я ощутила, как свою, ее тоску, ее утрату и почувствовала более глубокое, чем раньше, сожаление. Она глубоко растрогала меня.

За столом снова воцарилось молчание. Мы пили вино, смотрели в окно и несколько минут словно не замечали друг друга, погруженные в свои мысли.

Совершенно неожиданно у меня возникла ужасная потребность спросить ее о моем отце, рассказать ей, что мы с Эндрю насочиняли о них тогда летом. «Да, я спрошу у нее», — решила я. Но когда я повернулась к ней, чтобы видеть ее лицо, я почувствовала неуверенность. Я не осмелюсь и слова ей сказать об этом. Не потому, что она меня смущает, это не так, а потому, что она, по сути своей, скрытый человек. Я не могла бы обсуждать с ней ее сокровенные тайны, вмешиваться в ее личную жизнь.

Она поймала мой взгляд и улыбнулась самой своей сияющей улыбкой, потом сказала весело:

— Но мое одиночество не длится очень долго, Мэл, только час или два, и накатывает на меня лишь изредка. Надо отдавать себе отчет в том, что мне очень повезло с бизнесом. Он держит меня полностью занятой днем и ночью — путешествия за границу, поездки на аукционы и распродажи на континент, ланчи и обеды с клиентами и потенциальными покупателями, встречи и переговоры с иностранными лидерами, не говоря уже о визитах в магазины. В такие дни у меня просто не находится ни одного свободного момента. Я все время летаю то во Францию, то в Италию или Испанию. Или куда-нибудь еще.