Она посмотрела на Гарета Сент-Клера. Он откинулся на спинку стула с немного скучающим и вместе с тем насмешливым видом, присущим большинству мужчин высшего света Лондона.

– У вас слишком серьезный вид для такого бычьего пентаметра, – заметил он.

Гиацинта посмотрела на сцену в изумлении:

– У нас будут и коровы?

Он отдал ей программку и вздохнул:

– Я готовлюсь к самому худшему.

Гиацинта улыбнулась. Он и вправду веселый и умный. И очень-очень красивый – в этом, впрочем, никто никогда не сомневался.

Она поняла, что он был именно таким, каким она всегда хотела видеть своего мужа.

Боже милостивый!

– С вами все в порядке? – неожиданно спросил он.

– Да. А что такое?

– У вас был такой вид... – Он откашлялся. – Э... простите... Я не могу сказать нечто подобное.

– Даже той, на которую вы не хотите произвести впечатление? – Ее голос прозвучал несколько напряженно.

– Хорошо. Вы выглядели так, словно вас сейчас стошнит.

– Этого со мной никогда не бывает. – Оказывается, Гарет Сент-Клер был не совсем тем, кого она хотела видеть своим мужем. – И я никогда не падаю в обморок, – добавила она. – Никогда.

– Ну вот, вы рассердились.

– Вовсе нет. – Гиацинта была довольна тем, как весело прозвучал ее голос.

У него ужасная репутация, напомнила себе девушка. Неужели она хочет соединить свою жизнь с человеком, у которого были отношения со столькими женщинами? Всего Гиацинта, конечно, не звала, но ей удавалось выпытать у своих старших замужних сестер детали так называемых «отношений». И хотя Дафна, Элоиза и Франческа уверяли ее, что с «правильным» мужем это все очень приятно и доставляет удовольствие, было ясно, что правильным мужем был тот, кто оставался верен своей жене. А у мистера Сент-Клера женщин был не один десяток.

Даже если эти «десятки» были преувеличением и настоящее число было гораздо скромнее, может ли она с ними сравниться? Гиацинта точно знала, что его последней любовницей была не кто иная, как Мария Бартоломео, итальянское сопрано, прославившаяся не только своим великолепным голосом, но и красотой. Даже Вайолет Бриджертон признавала, что Гиацинта далеко не так красива.

Как это, должно быть, ужасно – уже в первую брачную ночь, страдая, сравнивать себя с этой певичкой.

– По-моему, начинается, – услышала она вздох Г-рета.

По залу прошли лакеи и загасили несколько свечей, погрузив зал в полумрак. Гиацинта исподтишка посмотрела на профиль Сент-Клера. Канделябр за его спиной освещал золотистые волосы молодого человека. Из присутствовавших мужчин он один стянул их лентой на затылке. Ей это понравилось, хотя она не могла бы сказать почему.

– Это будет неприлично, – прошептал он, – если я побегу к выходу?

– Прямо сейчас? Это будет ужасно.

Он откинулся на спинку стула с печальным вздохом и остановил свой взгляд на сцене с видом вежливого, хотя и несколько скучающего джентльмена.

Но уже через минуту он, наклонившись к ее уху, проблеял:

– Бэ.

Через отупляющие девяносто минут они поняли, что насчет коров наш герой не ошибся.

– Вы пьете портвейн, мисс Бриджертон? – спросил Гарет, глядя на сцену и аплодируя детям Плейнсуортов.

– Нет, конечно, хотя мне всегда хотелось попробовать. А что?

– Потому что мы оба заслуживаем хорошей выпивки.

– Единорог был довольно мил, – сказала Гиацинта.

Он фыркнул. Единорогу было не более десяти лет, что само по себе было бы ничего, если бы Генрих Восьмой не настоял на не предусмотренной сценарием поездке верхом.

– Странно, что они не послали за врачом.

– Мне тоже показалось, что девочка хромает.

– С трудом не заржал от боли, глядя на нее. О Боже... кто... О, леди Плейнсуорт! – Гарет вскочил и моментально изобразил на лице улыбку. – Рад вас видеть!

– Мистер Сент-Клер! Я так рада, что вы смогли прийти.

– Я никак не мог пропустить такое представление.

– А вы, мисс Бриджертон? – Леди Плейнсуорт явно хотелось посплетничать. – Это вас я должна благодарить зато, что к нам пришел мистер Сент-Клер?

– Думаю, в этом виновата его бабушка. Она пригрозила ему своей тростью.

Леди Плейнсуорт не знала, как ей на это реагировать, поэтому снова обернулась к Гарету.

– Вы знакомы с моей дочерью?

Гарету удалось не скривиться. Именно из-за таких вопросов он избегал светские сборища.

– Э... нет. Я еще не имел удовольствия.

– Она была пастушкой, – подсказала леди Плейнсуорт.

Гарет кивнул.

– И единорогом?

– Да, – немного смутилась леди Плейнсуорт. – Но эта моя дочь еще слишком мала.

– Я уверена, что мистер Сент-Клер придет в восторг от знакомства с Гарриет, – вмешалась в разговор Гиацинта. – С пастушкой, – уточнила она.

– О да! Буду рад.

Гиацинта невинно улыбнулась леди Плейнсуорт.

– Мистер Сент-Клер прекрасно разбирается во всем, что касается пастушек.

– Куда это запропастилась моя трость? – пробормотал Гарет.

– Прошу прощения? – не расслышала леди Плейнсуорт.

– Для меня большая честь быть представленным вашей замечательной дочери. – В данной ситуации это было единственным приемлемым заявлением.

– Превосходно! – воскликнула леди Плейнсуорт и захлопала в ладоши. – Она так обрадуется!

– Не расстраивайтесь так, – сказала Гиацинта, когда они остались вдвоем. – Вы ведь ценный приз.

– Разве о таких вещах говорят так откровенно? Гиацинта пожала плечами.

– Говорят, но не мужчинам, если хотят произвести на них впечатление.

– Ваша взяла, мисс Бриджертон.

– Это мои любимые слова. Он в этом не сомневался.

– Скажите, мисс Бриджертон, вы уже начали читать дневник моей бабушки?

– Я удивлена, что вы не спросили об этом раньше.

– Меня отвлекла пастушка, только не говорите об этом ее матери. Она наверняка все поймет неправильно.

– Таковы все матери, – Гиацинта, оглядывая зал.

– Вы кого-то ищете?

– Хм-м... Нет, просто смотрю.

– На кого?

Она удивленно повернулась к нему.

– Ни на кого в особенности. Разве вам не интересно, что происходит вокруг вас?

– Только если это имеет прямое отношение ко мне.

– Правда? А мне нравится знать все.

– Я так и думал. И что вы узнали из дневника?

– Ах да, – сказала она, расцветая у него на глазах. Это, возможно, было слишком громко сказано, но Гиацинта Бриджертон буквально начинала искриться, когда у нее появлялась возможность говорить уверенно. И Гарет странным образом находил это обворожительным.

– Я прочла только двенадцать страниц. Моей матери потребовалась помощь в разборке утренней корреспонденции, и у меня осталось мало времени на дневник. Я ей не сказала об этом, между прочим. Вдруг это секрет, что я читаю ваш дневник.

Гарет подумал об отце, который, возможно, захочет получить дневник, узнав, что он у него.

– Это секрет до тех пор, пока я не решу иначе.

– Наверное, лучше ничего не говорить, пока вы не узнаете, что в нем написано.

– А что вы узнали?

– Ну...

– Говорите же!

Она немного подумала, собираясь с мыслями.

– Я не знаю, как ответить повежливее.

– В моей семье вежливость не в ходу.

– Ей не очень хотелось выходить замуж за вашего дедушку.

– Да, вы уже об этом упоминали.

– Вы не поняли. Она действительно не хотела выходить за него замуж.

– Умная женщина. Все мужчины в моей семье упрямые идиоты.

Гиацинта улыбнулась:

– Включая вас?

Ему следовало это ожидать.

– Вы не могли не спрашивать?

– А вы?

– Полагаю, что нет. Что еще она написала?

– Не очень много. Ей было всего семнадцать лет, когда она начала вести дневник. Ее родители настаивали на этом браке, и она написала на трех страницах о своих расстроенных чувствах.

– Она была сильно расстроена?

– Должна сказать, что немного больше, чем сильно расстроена, но...

– Остановимся на первоначальном варианте.

– Хорошо, так будет лучше.

– Как они познакомились? Она написала?

– Нет. Похоже, ваша бабушка начала писать дневник уже после их знакомства. Хотя она сослалась на какой-то раут в доме ее дяди, так что, возможно, это произошло именно там.

– Мой дедушка совершал большое путешествие. Они познакомились и поженились в Италии, но больше мне никто ничего не говорил.

– Не думаю, что он ее скомпрометировал, если вы это хотите узнать. Она написала бы об этом в дневнике.

Гарет не удержался и поддел ее:

– А вы?

– Простите?

– Вы бы написали об этом в своем дневнике, если бы кто-нибудь вас скомпрометировал?

Она покраснела, отчего Гарет пришел в восторг.

– Я не веду дневника.

Это ему понравилось еще больше.

– Но все же...

– Но я не веду.

– Трусиха, – тихо сказал он.

– А вы бы доверяли свои секреты дневнику? – парировала она.

– Нет, конечно. Если бы кто-нибудь его нашел, это было бы нечестно по отношению к людям, о которых я писал.

– Людям? – переспросила Гиацинта.

– Женщинам, – сверкнул он очаровательной улыбкой.

Она снова покраснела. Многие женщины при этом выразили бы негодование или, во всяком случае, притворились бы рассерженными, но не Гиацинта. Она лишь слегка поджала губы – наверное, чтобы скрыть свое смущение, а может быть, чтобы не наговорить лишнего.

Гарет неожиданно понял, что получает удовольствие от беседы. В это трудно было поверить, поскольку он стоял рядом с пианино, украшенным ветками, и ему предстояло провести остаток вечера, избегая пастушку и ее честолюбивую мамашу.

– Неужели вы такой ужасный, каким вас представляет молва?

Гарет удивленно воззрился на Гиацинту.

– Нет, но никому об этом не говорите.