Он с раздражением двинул бутылкой по столу.

– Ты бы хоть в одиночку не пил.

– А с кем пить? С тобой? – Он зло ухмыльнулся.

– Можешь сходить к Джиму Мелвиллу.

– На ночь глядя на скалу лезть? А если шею себе сверну, что будешь делать? По мне, конечно, убиваться не станешь, разве что пожалеешь, что деньги теперь добывать некому.

– Брентон, как ты можешь такое говорить?

– «Брентон, как ты можешь», – передразнил он. – Я знаю, что говорю. Деньги как таковые тебя не интересуют. Чтобы деньги любить, хозяйственная жилка нужна. Ты к свободе рвешься, с радостью бы от всех нас избавилась, чтобы целыми днями холсты размалевывать. Тебе ведь ответственность как нож острый. Только деваться тебе все равно некуда, без меня не проживешь.

Дели молчала. Слова Брентона задели ее. Наверное, он прав. Она и ребенка этого, пятого, не хотела, мысленно желала ему смерти. Не потому ли и родился урод? Как возмездие. Ей вдруг стало страшно, будто под ногами разверзлась земля.

Она повернулась и, толкнув дверь каюты, за которой ее сразу же тучей облепили ночные бабочки и комары, выбралась на палубу.

В небе сиял привычный звездный узор: стремился на запад Орион, низко, почти касаясь острова, висел Крест. Звезды мягко отражались в реке, и Дели, которая неотрывно смотрела на них, вдруг завороженно застыла. Словно по мановению волшебной палочки все изменилось, и ее глазам открылся гигантский круговорот. Небесный свод опустился вниз, река, вобрав его в себя, обернулась черным небом, а бескрайняя высь поплыла темной рекой на запад.

Но мирные звезды не принесли утешения. «Ты бы с радостью от нас избавилась», – вспомнились ей слова Брентона. Может, он догадался, что все произошло не случайно? А если она поступила неправильно? Господи, какая мука сознавать себя чудовищем, убийцей!

Постепенно она вернулась к прежним мыслям. Ведь доктор все понял и, хотя не сказал ни слова, в душе одобрил ее, она знала это. Ничего нельзя было поправить, ребенок вырос бы уродом или умер в детстве. И потом, младенец не имеет души. Душа лишь зародыш, который развивается вместе с телом и мозгом. Эта мысль уже жила в ней, и Дели ухватилась за нее, как за спасение. Она погубила лишь примитивное существо, которое едва одолело первые стадии своей жизни: оплодотворение и зародыш. Да и в чем ее вина? В том, что оставила ребенка? Она же ничего не сделала, пусть и думала об этом. А на одних намерениях обвинительных заключений не строят.

Когда она вынашивала под сердцем Алекса и Мэг, ею тоже владело горькое отчаяние. Но это не помешало ей любить их, ведь она – мать. И когда тонул Алекс, разве стала она раздумывать? Тотчас бросилась спасать. Нет, Брентон, твои слова – чудовищная ложь.


Миссис Мелвилл приехала навестить Дели и выразить ей сочувствие. Она привезла цветы и фрукты, словно Дели была тяжело больна, и так искренне горевала о случившемся, что Дели расплакалась.

Наступил август, а долгожданного дождя все не было. Однажды Брентон и Дели увидели на вершине скалы мистера Мелвилла. Он что-то кричал. Похоже, новости были немаловажные, потому что он даже не стал спускаться по трубе, а просто сложил ладони рупором и заорал. Дели с Брентоном напряженно вглядывались в маленькую фигурку на скале, силясь разобрать, что он кричит и, наконец, услышали слово, которое он повторял чаще других: «Война!»

Они тревожно переглянулись. Слухи о войне ходили давно и вот сбылись. Война всегда событие для истории.

И хотя война не слишком коснется Австралии, – а уж об этом глухом месте и говорить нечего – сама мысль о том, что где-то, пусть даже на другом конце света, человек поднял руку на человека в своем стремлении завоевать и разрушить, не оставляла равнодушной.

Дели вспомнилась война с бурами. Как боялась она тогда, что Брентона заставят воевать. Слава Богу, сыновья еще малы, не заберут.

– Ничего страшного, – сказал, услышав новость, Брентон. – Долго не продлится. Каких-нибудь пара месяцев – и все закончится.

И он отметил событие, начав новый ящик виски. Бутылки быстро пустели, и Брентон стал все дольше и дольше засиживаться по ночам, орал песни, мешая Дели спать. Настроение его так быстро менялось, что Дели не знала, как и подступиться, как урезонить его. Она старалась как можно реже попадаться ему на глаза. Утром он вставал поздно, дышал перегаром и смотрел вокруг красными, воспаленными глазами. Он стал приволакивать ногу, голос изменился.

В одну ночь, когда Брентон особенно разошелся, Дели потихоньку подошла к кают-компании закрыть дверь, чтобы шум не разбудил детей. Алекс и Мэг спали теперь в каютах механика и помощника, а старшие – в маленькой недавно выстроенной каюте на корме.

Дели, стараясь не шуметь, взялась за ручку двери, но Брентон услышал.

– Не трожь! – рявкнул он, вскинув на Дели налитые кровью глаза. – Мне воздух нужен.

– По…

– Уйди отсюда, слышишь? Что смотришь? Вечно уставится своими глазищами.

Седые курчавые волосы стояли дыбом, на шее – словно синий жгут – вспухшая жила.

Дели выскочила на палубу и столкнулась с маленькой фигуркой.

– Гордон? Что ты здесь делаешь? – шепотом спросила она.

Гордон молча схватил ее за руку, и она, подчиняясь, побежала за ним по палубе.

– Мама! Он кричит, как сумасшедший.

– Тише ты! Он не виноват. Засуха его доконала. Он слишком много пьет. И…

Она вдруг замолчала, прислушиваясь к приглушенному голосу, доносящемуся из кают-компании:

– Убийца! Все руки в крови! Чем ты лучше меня? Я хоть собственного ребенка на произвол судьбы не бросал. Прикончу детей сам, пока она их не поубивала. Сука!

Мать и сын, держа друг друга за руки, застыли на темной палубе. Они услышали, как проехал по полу и упал стул, с шумом разбился стакан… Потом щелкнул затвор.

– Скорей! – едва слышно выдохнула Дели, наклонившись к самому уху Гордона. – Беги наверх, подними Бренни и отвязывайте лодку. Залезете в лодку и ждите меня. Только тихо!

Она скользнула в каюту, где спали Мэг и Алекс и взяла их, спящих, на руки. Мозг работал спокойно и четко. В последнее время с Брентоном что-то случилось. Будто старая травма вдруг добралась до его головы и мутила разум.

Дели с детьми на руках спускалась на нижнюю палубу, и вдруг Алекс что-то сонно забормотал прямо ей в ухо.

– Тише, тише, милый, – в ужасе прошептала она. Но он, полусонный, принялся рваться из ее рук.

– Нет, нет, я не хочу!

На верхней палубе послышались неверные шаги.

– Кто тут?

Дели не ответила и, спустившись вниз, побежала к корме. Она передала детей Гордону, влезла в лодку и тут увидела Брентона. Он стоял на верхней палубе и, перегнувшись через поручни, всматривался в темноту.

– Назад! – взревел он.

Трясущимися руками Дели ухватилась за весла и направила лодку под навес колесного отсека, чтобы Брентон не мог их видеть. А затем принялась изо всех сил грести к берегу.

– Назад, дрянь! – Брентон был уже на нижней палубе. Раздался громкий выстрел, и рядом с лодкой по воде просвистела нуля. Дели возблагодарила Бога за густую темноту ночи. Только бы он не поплыл следом. Мало ли что взбредет ему в голову: еще лодку перевернет… Но Брентон, изрыгая проклятия, продолжал стоять на палубе. Снова раздался выстрел, потом еще один; гулко отозвалось в скалах эхо.

На палубе что-то с глухим стуком упало и все стихло. Позже Дели не могла вспомнить, как в темноте втащила испуганных плачущих детей на скалу. Если бы не Гордон, она бы, наверное, не справилась. Выручила темнота – избавила от страха крутизны. Ведь один неверный шаг – и они все вместе полетели бы в реку.

Мелвиллы уже спали, но увидев Дели с детьми, засуетились, зажгли свет, наперебой расспрашивая, что случилось.

Но Дели ничего толком не могла объяснить.

– Мне страшно, – без конца повторяла она. – Был глухой стук – и все, больше ни звука не донеслось. Он, наверное, застрелился.

Миссис Мелвилл напоила перепуганных, дрожащих детей горячим молоком и, пока Дели укладывала младших, постелила Гордону и Бренни. Они нырнули в кровати, на которых спали, когда Дели была в больнице, и затихли.

Уложив детей, взрослые продолжили разговор. Дели и слушать не хотела, чтобы мистер Мелвилл поднимался на пароход один. Мало ли что с Брентоном – обязательно нужно вызвать врача и местного полицейского.

– Если он еще жив, он может быть опасен, – сказала она. – У него при себе ружье, похоже, он помешался. Только, пожалуйста, сходите поскорей. – Она умоляюще взглянула на Мелвилла. – Вдруг он ранен?

Фермер вернулся, едва забрезжила холодная утренняя заря и на дворе запели петухи.

– Он жив, – сказал он, положив тяжелую ласковую руку на плечо поднявшейся было ему навстречу Дели и усаживая ее обратно в кресло у мерцающего камина. – Но… вы должны быть мужественны. Доктор сказал, он пережил удар и теперь на всю жизнь останется прикованным к постели. Второго удара он, возможно, уже не переживет. Я отправил его в Уайкери, в больницу.

39

В 1915 году река потихоньку начала набирать силу. На болоте перекликались кроншнепы, возвещая конец засухи. Но Брентон – сильный, мужественный, энергичный – был обречен. Никогда уже не сможет он возвратиться к полноценной жизни – прикованный к постели живой труп.

По иронии судьбы теперь, когда Брентон уже не мог управлять судном, начали осуществляться реформы в области речного судоходства, за которые он так ратовал. Последняя засуха вызвала резкий рост цен на фрукты, ибо садовники Ренмарка вынуждены были везти их либо по железной дороге, либо на лошадях, и власти, наконец, оставив в стороне распри, по-настоящему занялись вопросом строительства плотин на реке.

Южная Австралия должна была выстроить между Бланштауном и Уэнтвортом девять плотин, и теперь засуха была не страшна: круглый год уровень воды в реке не опустится ниже шести футов. 5 июня 1915 года губернатор Южной Австралии Генри Голуэй заложил первый камень на месте строительства первой плотины в Бланштауне.