Звали «китолова» Хэйри Харри. Его лицо закрывала дремучая борода, пожелтевшая от никотина вокруг рта. Брови у него были еще более густые и лохматые, чем у Чарли, а голову в последний раз, видать, стриг неопытный стригаль, орудуя овечьими ножницами.

Его лодка развалилась под ним на куски у самого Уэнтворта. На борт он пришел с узлом, в котором заключалось все его достояние, завязанное в одеяло: черный от сажи жестяной котелок, сковородка и оловянная миска. Много раз эта посуда наполнялась подаянием – чаем, сахаром, мукой; и, если верить его собственным словам, много бараньих котлет было изжарено на этой сковородке. Он вырезал их из боков чужой овцы, которой было «все равно подыхать».

– Я лишился всего самого насущного, – рассказывал Харри в напыщенных выражениях. – Капканы, рыболовные снасти, одежды – все кануло в пучину. И теперь я выброшен в этот холодный бездушный мир, полностью предоставленный сам себе. Если вы доставите меня в Южную Австралию, шкипер, вы не пожалеете об этом, а для меня, бедного старого человека, – это редкая удача. Я перебьюсь там до лета, а затем наймусь на виноградники, чтобы заработать на лодку.

«Не купит он никакой лодки, – подумал про себя Брентон. – Если и получит работу на уборке винограда, потом пропьет все до последней монеты».

– Куда мне положить вещи? – спросил Хэйри Харри, едва ступив на борт. Когда Брентон указал ему место на корме, под натянутым брезентом, тот надменно сказал:

– Как! Я должен спать здесь? Разве лоцману не положена отдельная каюта?

Не получив ответа, он побрел на корму, недовольно ворча себе в бороду.

Оба котла барахлили всю дорогу, вплоть до Ренмарка. Брентон сердился и раздражался из-за котлов, кроме того, незнакомый фарватер доставил ему кучу дополнительных переживаний. Все чаще Брентона стали беспокоить головные боли. Он часто злился, и тогда лицо у него багровело, на шее надувались синие вены.

В конце концов было решено пристать к берегу и осмотреть один из котлов. Заглушили топку, прочистили вытяжные трубы и вновь развели пары – на все это ушли сутки.

Дели была рада, так как остановились они напротив великолепной оранжевой дюны, увенчанной двумя темными муррейскими соснами, отражающимися в зеленой воде. Весь день она провела на этюдах.

Хэйри Харри гордо восседал на высоком табурете, поставленном для него в рубке, и давал капитану советы. Один раз Дели, находившаяся в своей каюте, услышала страшные проклятия. Выглянув из двери, она увидела, что Брентон, всем телом навалившись на штурвал, отчаянно вращает его, а левое колесо уже загребает прибрежную глину. Отдышавшись, Брентон сказал лоцману не самым любезным тоном:

– Так это, наверное, и был Локоть Дьявола?

– А? Да, похоже на то…

– Так почему же ты меня не предупредил заранее? А еще говорил, что хорошо знаешь фарватер!

– Я знал его раньше, босс. Но это чертово русло немного сдвинулось, с тех пор как я был здесь в последний раз.

– Сдвинулось? Когда же ты был здесь в последний раз?

– Если честно, хозяин, тому уж около двадцати лет.

– Двадцать лет! Может и канала Полларда еще не было?

– Тогда им пользовались редко. Старое русло еще не было так засорено, и шкипера шли, где безопаснее.

– Ах ты старый обманщик! От тебя нет никакого проку. Так и быть, я довезу тебя бесплатно и кормить буду, только убирайся из рубки и не показывайся мне на глаза! Бен! Иди сюда, будешь помогать мне на крутых поворотах.

Хэйри Харри зашаркал ногами, спускаясь по ступенькам на палубу. Дели сделалось жаль старика, так верившего в свою значительность и утратившего эту веру. Он прошел мимо нее что-то грустно бормоча в свои порыжелые от табака усы; его веснушчатые трясущиеся руки шарили в карманах в поисках табака и бумаги для самокрутки.

Это был очень колоритный тип, и Дели решила написать с него портрет. Так Харри, разжалованный из лоцманов, сделался натурщиком. Он позировал, сидя в носовой части палубы; старая шляпа затеняла его глаза, свисавшие из-под нее космы и седая борода развевались на ветру.

Выяснилось, что он ревностный читатель «Бюллетеня» местного научного общества. А еще он мог часами цитировать Банджо Петтерсона и других местных бардов. Знал он также старинные песни буша и мог коротать время, напевая тонким дрожащим тенорком «Старую шхуну» либо «Рыбалку на излучине»:

На ясном теплом солнышке,

На гладком ровном пенышке

Сижу я, передышке рад.

Я рыбку изловил, чаек я заварил,

Лепешки я испек, и мне сам черт не брат…

Если он не пел, то развлекал Дели длинными неправдоподобными историями. Словом, Дели считала, что проезд и питание он отрабатывает.


В низовьях реки они встречали довольно большое количество кораблей, что несомненно свидетельствовало о здешнем процветании речной торговли. Помимо пассажирских судов и плавучих лавок, они видели «Певенси», «Отважного», «Маленькое чудо». Последнее получило свое название потому, что никто не понимал, отчего судно до сих пор не затонуло. У него был неустранимый дефект, вследствие которого оно сильно кренилось на правый борт, ковыляя по воде, точно хмельная утка. Небольшой быстроходный «Ротбэри» и «Южная Австралия» обогнали «Филадельфию» на нижнем перегоне, повергнув Тедди в мрачное настроение.

Дели была у себя и, не зная, что им только что показала корму «Южная Австралия», неосторожно зашла в рубку, чтобы попросить мужа сделать короткую остановку у привлекшей ее внимание песчаной отмели. Она хотела нарисовать забавные по конфигурации скалы: вода и ветры сделали из них нечто, напоминающее зубчатые стены мавританского замка. А он, Брентон, пока она рисует, мог бы искупаться.

– Только и знаешь: остановись здесь, остановись там! То рисовать, то купаться!

Он язвительно поджал губы, и она обратила внимание на твердую и прямую линию его рта. Взгляд его был устремлен на реку, на шее набухли жилы.

– Я… Я только хотела… очень место красивое…

– Запомни: мне надо дело делать! Мы теперь работаем по контракту.

– Джим Пирс говорит, что мы идем с опережением графика, и…

– Нас только что обошла «Южная Австралия», и я намерен догнать ее на следующей заправке, – сказал он хмуро. – Они не настигли бы нас, если бы мы проворнее грузили дрова на предыдущей остановке. Беги вниз, Бен, и передай Чарли, чтобы он выжал из двигателя все, что можно. Если надо, пусть льет в топку керосин!

Дели со вздохом посмотрела на проплывающие мимо пейзажи. Эта часть реки с ее длинными плесами и окаймленными камышом лагунами была очень живописна. Если бы только можно было уделить им какое-то время!

Она задумчиво взглянула на Хэйри Харри, растянувшегося навзничь на теплых досках палубы, прикрыв глаза шляпой. Он бороздил реки в старой неуклюжей лодке, останавливался, где вздумается, ел, когда был голоден, спал, когда чувствовал себя усталым. Ни тебе часов, ни расписания…

Разве жизнь сводится к беспрестанной гонке, к вечной активности? Разве они не люди, а муравьи? Маниакальное стремление Брентона к скорости, к успеху начинало ее утомлять. Как они могли бы быть счастливы на судне вдвоем: купались бы, ловили рыбу, рисовали, лежали и наслаждались жизнью, наконец. Ему, верно, все это быстро наскучило бы. Но какой тогда смысл иметь самое быстроходное на реке судно, владеть целой флотилией судов и тратить здоровье и молодые годы на их приобретение?

Вытяжные трубы бешено ревели, судно напрягалось и вздрагивало от усилий, яростное хлопанье гребных лопастей по воде сливалось в сплошное гудение. Испуганная Дели ухватилась за деревянную стойку. Что, если двойной котел взорвется? Что, если при такой скорости они налетят на корягу или врежутся в берег на крутом повороте? После того что произошло с «Провидением», Дели стала очень нервной, а пожар добавил ей нервозности. Она рискнула положить руку на плечо Брентона, предостерегая его.

Он взглянул на нее с удивлением, почти с неприязнью.

– В чем дело, дорогая? – холодно произнес он, и «дорогая» было не более чем пустой формальностью. – Не мешай, я занят делами.

– Видишь ли… Ты уверен, что эта гонка безопасна, когда у нас два котла? Я хочу сказать, наверное Чарли трудно уследить за обоими…

– Кто из нас двоих капитан? Я ведь не учу тебя, как писать картины! Предоставь мне заниматься своим делом.

Она повернулась и вышла из рубки. Три года! Неужели они женаты всего лишь три года? Когда он успел так измениться? А что будет через десять лет? Через пятнадцать?

Они миновали Бордер-Клифс и старое помещение таможни на южноавстралийской границе, которую они пересекали в первый раз. Оттуда до Ренмарка тянулись скалы, такие красивые по окраске и причудливые по форме, что Дели решилась писать их прямо на ходу. Это было возможно потому, что река извивалась и делала много поворотов; иногда они проходили мимо одной и той же скалы дважды с интервалами в час.

В рубку поднялся кок и доложил, что у него кончились яйца. Хорошо бы остановиться у ближайшей фермы и купить яиц. Брентон бросил взгляд на излучину реки, на широкую отмель за ней.

– Принеси мне сумку, – коротко сказал он.

Сбавив скорость, он передал штурвал повару (помощник в этот час отдыхал после смены) и прыгнул за борт. Примерно через полчаса, когда «Филадельфия» обогнула банку и прошла две извилистые лагуны, Брентон подплыл к судну с сумкой, полной яиц, и взобрался по румпелю на борт, не разбив при этом ни одного яйца. Он натянул на себя сухой свитер и вновь занял место у штурвала как был, в хлюпающих парусиновых туфлях и мокрых рабочих брюках. Дроссельный клапан он сразу же поставил на полную мощность.

Из трубы «Филадельфии» повалил густой черный дым. Дели закрыла глаза, представляя себе, как механик манипулирует с манометром. Хоть бы один был котел, а то два! Если они взорвутся, тогда и костей не соберешь.

Они обогнули излучину и увидели соперника, который здесь, в низовьях реки, чувствовал себя как дома. Через десять минут оба судна поравнялись; «Филадельфия» дала небрежный гудок – Тедди Эдвардс не собирался расходовать пар на победный салют – и прошла мимо так близко, что оба механика, выскочившие из машинных отделений, смогли наградить друг друга ненавидящими взглядами.