Доктор начал ее осматривать. Дели остановилась в дверях. Вдруг он издал резкое восклицание, вынул платок и зажал себе нос.

– Вот так история! Где сестра? У больной страшное кровоизлияние. Брр! Извольте выйти из помещения, мисс! – резко сказал он девушке, которая стояла бледная как полотно. Смрадный запах, распространяясь по комнате, достиг ее ноздрей. Дели сбежала по ступеням веранды и кинулась к реке, тяжело и глубоко дыша, чтобы освободить свои легкие от этого кошмарного зловония и заполнить их чистым воздухом, пахнувшим солнцем и травой.


Только когда коляска отъехала, Дели медленно, будто преодолевая внутреннее сопротивление, пошла к дому. Сестра вышла ей навстречу.

– Доктор сказал, что он принял все меры, но спасти ее не удалось: она так и не вышла из коматозного состояния. Теперь это вопрос времени.

– Что могло задержать дядю?.. Она может скончаться в любой момент?

– Да. Но это может продлиться и до утра. Хотя вряд ли можно долго продержаться после того, что с ней было сегодня. – И она с мрачным удовлетворением пустилась в детальные описания, едва не доведя девушку до обморока.

Дели села в гостиной. Ей оставалось одно: ждать. Паузы в затрудненном дыхании становились все продолжительнее. Сквозь открытую дверь Дели с замиранием сердца прислушивалась… Однако каждый раз дыхание возобновлялось.

Бэлла принесла им чай. Дели машинально выпила его и пошла сменить сиделку. Лицо Эстер с провалившимися глазами напоминало посмертную маску. Однако нервы продолжали выполнять свою, теперь бесполезную, работу, передавая импульсы в легкие, которые поднимались и опадали почти незаметно для глаз.

В доме зажгли свечи, а Чарльза все не было. Дели вышла в сад: она физически не выносила сиделку с ее тупым равнодушным лицом.

Привезенные краски и кисти лежали без употребления. Подсознание Дели автоматически фиксировало увиденное, точно некий чуткий прибор, настроенный на ритмы природы. Сама же она была точно в трансе: ее душевная гармония была нарушена, все было чуждо и враждебно ей, весь мир, даже звезды, бесстрастно и бессмысленно глядевшие с высоты.

Она вернулась в комнату и предложила сиделке отдохнуть. В половине одиннадцатого все оставалось по-прежнему. Сиделка сменила Дели, и та снова вышла в гостиную.

Сидя в кресле, она задремала. Где-то около полуночи сестра вышла к ней и сказала обыденным голосом:

– Она скончалась, мисс Гордон.

– Что?! – вскричала Дели. – Почему же вы не позвали меня?

– Я не была уверена до последнего момента.

– Господин Джемиесон еще не вернулся?

– Нет еще. Вы хотите, чтобы я одела ее? За дополнительную плату, разумеется.

– Да, конечно, – сказала Дели, потрясенная ее расчетливой деловитостью.

Она подошла к постели умершей, горько раскаиваясь в том, что бросила тетю в ее последние минуты, и она умерла одна, без нее. Впрочем, смерть всегда – дело лишь одного, даже если вокруг рыдают толпы друзей.

Эстер выглядела все так же: рот открыт, глаза мирно закрыты. Казалось, она заснула, но более глубоко и спокойно, чем засыпала раньше. После предсмертных хрипов воцарившаяся в комнате гробовая тишина казалась неестественной. Ни звука не вырывалось из этих губ, которые всегда были плотно и горестно сжаты, а теперь беспомощно разошлись, будто свидетельствуя о ее полной капитуляции.

Около часа ночи, когда сиделка уже сделала почти все, что нужно, залаяли собаки: это возвратился Чарльз. Дели слышала, как открылась задняя дверь, как он шумно протопал по коридору в свою комнату. Она подошла к его двери и постучала. Дядя, шатаясь, встал на пороге:

– О, моя дорогая! Я, кажется, немного припозднился… Ну как она? Как здоровье м-моей жены?

Дели смотрела на него в упор: она никогда еще не видела его таким.

– Она умерла час назад.

– Умерла… Значит, ее нет? Наверно, мне н-надо пойти к ней… – Вид у него был виноватый и жалкий.

– Успеется, она подождет, – сухо сказала Дели и пошла прочь. Теперь она знала наверняка, если их брак не удался, виной тому был не только характер Эстер. Можно было не сомневаться, что дядя Чарльз предал свою жену не в первый раз.


Войдя утром в тетину спальню, Дели отметила, что там нет лампы, которая горела круглые сутки в течение нескольких недель. Сиделка окуривала комнату, а дядя Чарльз, чтобы загладить вчерашнюю вину, вышел в сад и набрал букет белых лилий. В комнате пахло как в церкви; неподвижные очертания застывшего тела напоминали о мире живых не больше, чем высеченная на надгробии мраморная фигура.

Над подоконником вилась оранжевая бабочка: ее, опьяненную солнцем, занес сюда ветер; пчелы дремотно жужжали среди петуний, которые Эстер развела у себя под окном. Легкий утренний бриз шевелил листья эвкалиптов, и они позвякивали на ветру, точно металлические. С заднего двора доносились звуки пилы и стук молотка: это Чарльз и Джеки мастерили гроб из муррейской сосны. Сиделка намекнула, что «в таких случаях» надо поспешить с похоронами, тем более, что погода стоит жаркая.

Дели предложила похоронить тетю на лужайке у дюны, где были могилы троих детей. Но Чарли неожиданно заупрямился.

– Она хотела лежать рядом с Адамом. Мы отвезем ее на кладбище.


В полдень повозка с гробом, усыпанным лилиями и ветками жасмина, выехала из ворот усадьбы. Бэлла и новая служанка Джесси, которая вряд ли любила хозяйку при жизни, проводили покойницу громким плачем и причитаниями. Дели, не имевшая в своем гардеробе ничего темного, надела белое муслиновое платье с оборками и пристроилась на каком-то ящике, тогда как сиделка заняла место рядом с Чарльзом, сохраняя серьезное и печальное выражение лица.

Солнце, стоящее прямо над головой, пекло немилосердно, пока они не въехали под тень эвкалиптов. Прямые солнечные лучи сюда не достигали, однако воздух было горячим и удушливым. Увядающие на гробе цветы испускали дурманящий аромат, сквозь который Дели различила другой запах… Она боялась поверить, но это было так. Заплутавшая зеленая муха прожужжала мимо, потом вернулась, покружила над гробом и села на край повозки. Дели свирепо согнала ее, но она прилетела снова; к ней присоединилась другая.

К тому времени, когда они выехали на улицу, ведущую к мосту, за повозкой летел целый рой мух, а некоторые уже ползали среди цветов, и Чарльз машинально сгонял их. Дели махала длинной веткой жасмина, но мухи назойливо возвращались. У моста заспанный таможенный чиновник вышел к ним из своей будки. Дели уже не владела собой.

– Какой еще сбор?! – истерично кричала она. – Мы везем мертвое тело! Покойники пошлину не платят…

На кладбище случилась непредвиденная задержка. Могильщика не было на месте, и некому было вырыть могилу.

– Я вырою ее сам! – вскричал Чарльз, теряя самообладание: он тоже заметил мух.

– Его сейчас разыщут, – невозмутимо возразил сторож. – Но вы должны предъявить свидетельство о смерти, без него хоронить нельзя.

– Я еще не получил его. Мы живем в деревне. Доктор не мог ведь выдать свидетельство вперед, хотя и знал, что она долго не протянет.

– Вам надо пойти к нему и получить бумагу, а я тем временем распоряжусь насчет могилы. Имейте в виду: в воскресенье – дороже.

– Хорошо, хорошо! Если вы не возражаете, мы оставим гроб здесь в тенечке. Вы поедете с нами, сестра? Возможно, понадобится свидетель.

Доктора они не застали – он был на вызове. Дели с сиделкой остались ждать в приемной, тогда как Чарльз поехал за священником. Однако господин Полсон отдыхал между двумя требами и сначала вообще отказался выйти к посетителю. Потом он сказал, что по воскресеньям не отпевает. Когда Чарльз объяснил ситуацию, он, скрепя сердце, согласился, но потребовал свидетельство о смерти.

Доктор тем временем вернулся домой. Получив нужный документ, Чарльз перевел дух: это какой-то кошмар!

Когда они вышли на раскаленную улицу, Дели вдруг споткнулась и протянула руку, чтобы ухватиться за створку ворот, над которыми раскачивался газовый фонарь в квадратной металлической сетке. В ушах у нее звенело, глаза застилало черным.

Очнулась она в приемной доктора.

– Это у вас от нервного перенапряжения, мисс, – строго сказал тот. – Слишком много всего в один день. Вам не следует возвращаться на кладбище, тем более в такую жару. Если у вас есть в городе друзья, у которых вы можете остановиться, я не советовал бы вам ехать сегодня на ферму.

– Я живу здесь, а не на ферме, – сказала она.

– Отправляйтесь к себе и сразу ложитесь в постель.

– Я отвезу ее, доктор, – сказал Чарльз. – Бедная крошка ничего не ела весь день.

– Но я должна проводить тетю! – запротестовала Дели. – Но стоило ей встать на ноги, как она вновь пошатнулась.

По пути в пансион, они завезли сиделку. Чарльз помог Дели подняться наверх, и она с облегчением забралась в постель. Внутри у нее была пустота, все члены болели, точно ее избили палками.

Когда хозяйка принесла ей обед, Дели с неимоверным трудом заставила себя съесть картофельный салат, запив его чаем. На холодную отбивную она даже не взглянула: во рту у нее был вкус смерти. Никогда больше не прикоснется она к мясной пище!

7

Осенью пришло коротенькое и очень бодрое письмо от Кевина Ходжа. По-видимому, ему нравилась опасная армейская служба, позволившая ему повидать полсвета.


«Мы выступили 3-го января и прибыли в местечко Катал, где и сразились с отрядом из двухсот буров. Мы преследовали их до самой границы; двое наших товарищей ранены. Бедняга Баретт не перенес трудностей пути и через два дня скончался от ран. Вчера нам доставили почту. Я получил письмо от тебя и газеты от отца. Было приятно узнать твои новости и просмотреть старушку „Риверайн Геральд“. Я служу в пулеметной части, пулемет системы „Максим“ делает 700 выстрелов в минуту; его обслуживает расчет из пяти человек. Отличная машина…»