Из больницы Дели вернулась в свой домик на берегу реки, отвергнув все уговоры детей поселиться с кем-нибудь из них или взять кого-нибудь к себе.

– Я отлично со всем справлюсь, – сказала Дели. – Дорин будет мне помогать, а одиночества я не боюсь. (Дорин, полная веселая девушка с белозубой улыбкой, жила в городе и приходила к Дели по утрам готовить обед).

Дели не признавалась, насколько она была слаба; прежняя сила куда-то ушла, берег реки – и тот стал для нее недосягаем. Она смотрела на отчаянно зависшую над водой старушку «Кэделл», безнадежно цепляющуюся за жизнь, и вспоминала слова того старика на пароходе: «Все старые посудины уходят на покой».

Дели взглянула на полотно, которое начала писать до своей болезни. Даже высокая температура не заставила ее тогда бросить кисти, но теперь она потеряла к работе всякий интерес. А взяться за что-то новое у нее не было сил. Болели суставы рук и ног, она начала сутулиться: старые мышцы уже не держали спину.

Очень скоро Дели поняла, что это не слабость, а что-то более серьезное. Суставы покраснели, опухли и постоянно ныли. Она попросила Алекса зайти посмотреть ее.

Алекс ощупал запястья, болезненно опухшие колени, смерил температуру и тихо выругался.

– Суставный ревматизм, – сказал он, – инфекционная стадия. Так может продолжаться еще год или два.

– А потом мне будет лучше? Алекс опустил глаза.

– Я думаю, тебе следует знать правду, мам. Ведь я понимаю, что для тебя живопись. Когда воспаление пройдет, руки, возможно, навсегда будут искалечены.

Дели посмотрела на свои руки и попыталась представить их исковерканными и скрюченными так, что они не смогут больше держать кисть.


Сиделка, приходившая ухаживать за Дели, была крупной энергичной женщиной с суровым лицом, и поначалу Дели не понравилась. Но она изумительно готовила, умело массировала больные суставы своими большими руками и всегда так точно знала, дать ли Дели грелку или аспирин, что та стала по-детски зависеть от нее.

Алекс уезжал в ординатуру Эдинбургского университета в Шотландию и зашел к матери попрощаться. Он хотел специализироваться в области пластической хирургии, чтобы оперировать пострадавших в боях английских летчиков с обгоревшими лицами, с ужасающими шрамами и тяжелыми увечьями. Увидев сына, Дели оживилась, ее глаза, помутневшие от боли и слабости, снова засинели, в них зажегся прежний огонек. Но Алекс профессиональным взглядом отметил, что мать очень осунулась, глаза у нее провалились, а на руках, которые его обнимали, появились подозрительные утолщения у запястий и на суставах пальцев.

Большую часть дня Дели лежала под большим окном, из которого была видна река. Теперь Дели не общалась почти ни с кем, кроме сиделки и Дорин, которая по-прежнему заходила к ней «прибраться».

Изредка приезжала Мэвис с детьми. У Бренни было много работы, он собирался возить туристов по озерам и переделывал для этого «Филадельфию»: заменял старый паровой котел другим, снятым с недавно купленного им парохода. «Весь в отца», думала Дели.

В этот раз, навещая мать, Алекс не взял с собой Энни: она только что родила и ей было бы трудно ехать сюда из города.

– Сколько же у меня теперь внуков? – весело спросила Дели. – У Бренни четверо, двое у Мэг, и вот у тебя второй – всего восемь, да? Я едва могу упомнить их имена. Как вы назвали своего?

– Это имя ты запомнишь, оно довольно необычное: Аластер.

– Аластер! – Дели молча уставилась на сына. Что он понял тогда, в детстве, что заметил? – Почему вы выбрали это имя?

Алекс пожал плечами.

– Это была идея Энни. Прочла в какой-то книге. Дели откинулась на подушки, погрузившись в воспоминания.

– Какое прекрасное лицо! – говорил Аластер. – Ты всегда будешь красивой, и когда тебе будет восемьдесят два, я все так же буду любить тебя». Красивой. О, Аластер, увидел бы ты меня сейчас! Ее первый бал: «Вам не нужно прикалывать незабудки, мисс Гордон. Ваши глаза гораздо синее, и тот, кто видел их, не забудет никогда». И Адам: «Дели, ты такая нежная, такая восхитительная. Ты словно белый мотылек…» А потом Брентон и Бен…

– Забавно, их имена начинались или на А, или на Б, – сказала Дели, подняв глаза на сына, из ее повлажневших глаз выкатились две большие слезы. Он улыбнулся и похлопал ее по горячей руке. У нее поднималась температура и она впала в легкое забытье.

Алекс попросил местного врача испробовать все средства лечения, включая и золотые инъекции, – счет он оплатит. Ему не хотелось покидать мать в таком состоянии, но здесь оставались Мэг и Бренни, да и организм ее всегда отличался здоровьем. Алекс подозревал, что теперешняя болезнь – осложнение после вирусной пневмонии, и, кроме того, ее состояние как-то связано со смертью Гордона; пережитые потрясения странным образом дают толчок разным болезням, но эта закономерность медициной еще не изучена. Он оставил Дели рецепт на несколько успокоительных лекарств, но сказал, что, несмотря на все новомодные средства, ей, возможно, лучше всего поможет старый, проверенный аспирин.

Какое-то время благодаря своему характеру Дели держалась, но после года мучений, когда она засыпала и просыпалась от боли, засыпала опять и просыпалась все от той же боли, ей первый раз в жизни захотелось умереть. Боль не была невыносимой, нет, – в жизни Дели приходилось испытывать кое-что и похуже, беда состояла в том, что боль ни на минуту не прекращалась. Если бы можно было хоть на час, хоть на день избавиться от нее, проснуться утром и почувствовать себя как прежде. Но нет, Дели была словно в железной клетке, из которой, казалось, ей уже не выбраться до конца своих дней.

9

Небольшой автомобиль, подпрыгивая на кочках, притормозив, остановился у калитки; потом проехал дальше, вернулся, миновал ворота, и, поднявшись по склону старого устья реки, остановился в тени эвкалипта.

У Дели перехватило дыхание. К ней приходили редко: теперь, когда она чувствовала, что превратилась в отвратительную старую развалину, незнакомые посетители угнетали ее. Она пошевелила под пледом негнущимися коленями. Два раза в день, утром и после обеда, она поднималась с кровати, брала палку и шла на прогулку вокруг дома, выходя через парадную дверь и возвращаясь через черный вход, благо в доме не было ступенек. И каждый день понемногу разрабатывала руки, пытаясь вязать из остатков ниток или шерсти кухонные прихватки.

Из машины вышла хорошенькая молодая женщина. У нее были короткие гладкие каштановые волосы и стройные загорелые ноги без чулок, обута она была в такие легкие босоножки, что, казалось будто идет босиком.

– Сестра! – позвала Дели появившимся у нее в последнее время тонким раздраженным голосом. Сиделка, которая теперь жила с ней, вошла в комнату, поправила плед у нее на коленях и подняла с пола клубок шерсти. Вдруг дверь резко распахнулась и звонкий молодой голос крикнул:

– Бабушка!

Дели опять уронила на пол клубок и протянула вперед руки.

– Вики! – закричала она неожиданно громким, веселым голосом. – Как ты сюда попала?

– А деревья так выросли… Я просто не узнала это место. Скоро они закроют от тебя реку.

Вики сидела на полу, прижавшись сияющим лицом к лицу бабушки, ее карие глаза блестели.

– Как я здесь оказалась? Ты ни за что не догадаешься! Меня прислали из Мельбурна, «Геральд» хочет, чтобы я отработала здесь год, и мое первое задание – взять интервью у моей знаменитой бабушки!

– Перестань толкать мои ноги и говори серьезно.

– Да я и говорю! Ты забыла, что на следующей неделе тебе исполняется семьдесят лет? Ведь для искусства Австралии это событие.

– Держу пари, это ты их надоумила, хитрюга.

– Ну, честно говоря, я, конечно, сказала, что Мельбурну необходимо что-нибудь на эту тему, а уж когда мою статью передадут по телетайпу в «Геральд», там подумают, что это местная инициатива. Так что, давай!

– Что?

– Скажи что-нибудь типа: Я думаю, современное искусство – это…

– Его не существует.

– Прекрасно. Вот и начало. А теперь…


За полчаса Вики успела исписать несколько чистых листов бумаги своими редкими по заковыристости каракулями. И Дели было немного не по себе – вдруг она наговорила лишнего? Ей было очень приятно видеть рядом с собой Вики: казалось, из этих молодых вен в нее вливается новая кровь.

– Теперь позволь мне взять у тебя интервью, – сказала Дели. – Что вы собираетесь делать после стажировки, мисс Саутвелл? Выйти замуж?

Вики сморщила свой изящный носик.

– Упаси Бог! Я еще долго не выйду замуж, если вообще когда-нибудь соберусь. – Дели снисходительно улыбнулась. – Как только смогу, поеду в Европу, в Лондон. Вот выплачу за машину, продам ее, и мы с подругой поплывем морем до Неаполя – я знаю один дешевый маршрут. Из Италии мы отправимся попутными машинами во Францию, а весной уедем в Англию…

– Англия весной… Ты знаешь, меня туда не тянет: наверное, мне было слишком мало лет, когда я покинула ее, но вот в Италии мне хотелось побывать всю жизнь. Выполни, что задумала, Вики. – Дели импульсивно протянуло было руку, но суставы не разогнулись, и Вики сама коснулась ее своей молодой теплой рукой.

– Поезжай чтобы ни случилось. Не променяй это путешествие на замужество.

– Да ведь я же тебе сказала…

– Ну ладно, ладно, – на лице Дели появилась улыбка мудрого, прожившего долгую жизнь человека. – Мне еще не хочется становиться прабабушкой. Маленькие дети утомляют меня. Не знаю, что хуже: их крики, когда они недовольны, или ужасный шум, который они поднимают от радости. Слушай!

Дели подняла руку, призывая к молчанию, и Вики отвела глаза, увидев на фоне светлого окна худую, как птичья лапка, искривленную болезнью кисть – пальцы подобно старым ветвям завернулись к самому запястью.

– Слушай! – Дели с трудом повернула голову, которую теперь постоянно держала опущенной, и выглянула из окна. – Ты слышишь?