А теперь ей, как матери жениха, предстояло надеть какую-нибудь глупую шляпку с цветами и вуалью. Дели слишком долго жила одна, и светская жизнь тяготила ее. Она решила заиметь какую-нибудь подходящую болезнь, когда станет известна дата венчания, а Энни послать очень хороший подарок, компенсирующий ее отсутствие.

В течение года, пока длилось обручение, Алекс несколько раз приводил к ней в гости доктора Энни, и они все время разговаривали вдвоем, в основном о «деле», что нравилось Дели гораздо больше, чем пустая светская болтовня, даже когда их разговор становился слишком профессиональным. Энни говорила быстро и оживленно, но слушать она не умела, предпочитала высказываться сама. Алекс же был слишком влюблен, чтобы протестовать. Интересно, через сколько времени после свадьбы он начнет отстаивать свои права, размышляла Дели.

У Энни были светлые волосы, пухлое личико и немного выдвинутые вперед зубы, что придавало ей своеобразную привлекательность. У нее была крепкая фигура и большие руки с хорошо ухоженными, остриженными ногтями. Как-то она поладит с женой Бренни – подумала Дели, вспомнив длинные грязные ногти Мэвис с облупившимся красным лаком. Уж это-то серые наблюдательные глаза Энни заметят сразу.

После первой беременности Мэвис не стала красивее, а сейчас она уже ждала второго ребенка. Дели начала уставать от роли бабушки, ведь четвертый внук – не первый, к тому же она не собиралась превращать свой дом в ясли для младенцев Бренни. Вежливо, но твердо она отказалась присматривать за маленьким Китом, пока Мэвис была в «интересном положении».


Когда разразились события в Пёрл-Харбор, Дели не представляла себе, что они затронут и ее лично, хотя вступление в войну Соединенных Штатов Америки, безусловно, приблизит ее конец, считала она. Вскоре Гордон написал, что они направляются в Квинсленд, чтобы пройти курс обучения по ведению военных действий в джунглях.

В последний раз он приехал домой в отпуск на Рождество и сказал, что его часть перебрасывается на север – они должны помешать быстрому продвижению японцев через Малайю. Служба у Гордона шла хорошо, он получил звание лейтенанта. Дели ненавидела войну и всю военную машину, ненавидела форму и жесткую регламентацию жизни, но сейчас она с невольной гордостью смотрела на фигуру сына, одетого в «хаки», – он в самом деле очень хорошо выглядел. Дели встала на цыпочки, чтобы поцеловать его, и погладила стриженые каштановые волосы на затылке.

Она улыбалась и вздыхала, вспоминая свою глупую гордость, когда он родился у нее в Мельбурне: «Это – мой сын», – думала она тогда. Смешно – сотни миллионов женщин так же рожали детей и так же провожали их на войну.

– У меня такое чувство, – сказала Дели, – что японцы планировали теперешние события, а они фанатичны и хорошо обучены. Как ты думаешь, они доберутся до Австралии?

– Никогда. Мы им не позволим.

– Но ведь очень многие наши мужчины сейчас на Среднем Востоке.

– Им придется вернуться. Но Сингапура «самураям» не видать.

Дели растрогалась, когда Гордон попросил у нее фотографию – ту, на которой она была сфотографирована в Эчуке, тогда ей было чуть больше восемнадцати.

– Мальчишкой я любил смотреть на эту фотографию, – сказал он. – Мне тогда казалось, что так выглядят настоящие принцессы.

В нем появилась решительность, синие глаза потеряли свою мечтательность, хотя настоящую военную выправку он еще не приобрел. Это просто Гордон, одетый в военную форму, а не лейтенант Эдвардс, прибывший домой в очередной отпуск, подумала Дели.

Он побывал в гостях у Бренни в его семейных апартаментах, которые выделили ему в доме Департамента общественных работ. Гордон впервые увидел Мэвис и двух своих племянников, но его комментарий после посещения Бренни был весьма односложен: «Ну и тигренок этот маленький Кит».

Дели пошла проводить сына на станцию. Она стояла рядом с ним и, кусая губы, ждала, когда объявят об отправлении поезда. Во всем мире, говорила она себе, матери провожают на войну сыновей. Ты – только одна из них. Не смей плакать, Гордон терпеть не может сцен. Скорей бы поезд отошел.

Наконец поезд тронулся. Рука в хаки махала ей до тех пор, пока поезд не скрылся из виду. Через два месяца пал Сингапур, и Гордон пропал без вести в аду японского наступления.

7

Однажды ночью Дели проснулась оттого, что ей приснился поразительный сон. Она стояла на поляне: перед ней на рыжей земле – крытые листьями хижины, кокосовые пальмы, над головой – яркое голубое небо. Дели с удивлением оглядывалась по сторонам.

И вдруг увидела идущего к ней Гордона, одетого лишь в защитного цвета шорты.

Гордон небрежно с ней поздоровался и спросил:

– Ты принесла мне краски?

– Краски? Какие краски?

– Ну как же, я просил тебя купить мне краски.

– Ой, совсем забыла! Я так рада снова увидеть тебя.

Гордон взял Дели под руку и повел к какому-то длинному низкому строению. Когда они подошли, строение оказалось магазином, и Дели купила Гордону набор масляных красок в деревянном ящичке.

– Здорово! Спасибо, мам! – сказал он, и вдруг они снова очутились на «Филадельфии», мальчики опять были маленькими, и Брентон ворчал: «Зачем ему краски? Это девчоночье занятие».

Сон был таким реальным, что, проснувшись, Дели не сразу поняла, где она находится. Что это за странная маленькая комната с большим окном, через которое виден пологий известковый берег, поросший чахлой травой? Она выглянула наружу и увидела за дорогой полоску солероса, кусты у реки, а дальше спокойно темнеющую под звездами широкую гладь Гулуа. Низко над водой висел похожий на распятие Южный Крест, отражаясь в блестящей поверхности воды. Ночь была полна слабыми отзвуками бьющего о берег прибоя, похожими на отдаленный грохот канонады. Дели лежала, прислушиваясь, но звуки не беспокоили ее. Более чем когда-либо она была уверена, что Гордон жив и находится в плену где-нибудь в Малайе. Дели вспомнила, как купила ему на день рождения коробку масляных красок, – тогда ему исполнилось двенадцать. Ей показалось, что в его рисунках карандашом и мелками есть что-то многообещающее, но не устояв перед ворчанием Брентона и насмешками братьев, Гордон скоро забросил краски.


Полная самых лучших намерений, Мэвис пришла выразить Дели соболезнование в связи с исчезновением Гордона; она взяла с собой и сыновей. Их крики, беготня по дому безмерно раздражали Дели.

– Вы так мужественно все переносите, – сказала Мэвис своим тонким, гнусавым голосом. – Я бы с ума сошла, если б хоть один из моих мальчиков потерялся, наверняка сошла бы.

– Гордон не потерялся, – резко ответила Дели. – Он только пропал без вести. Как только поступит информация о военнопленных, мы узнаем о нем.

– Что ж, надеюсь, вы правы, – сказала Мэвис, тоном, подразумевающим, что Дели, конечно же, ошибается.

Но Дели оказалась права. Стало известно, что капитан Гордон Эдвардс был узником японского лагеря военнопленных в Шанги, под Сингапуром. Так Дели узнала, что сына повысили в звании.

Все это ей сообщила в письме Мэг, писала она и о домашних новостях. Огден получил новую должность и они переезжают в Ренмарк, в Южную Австралию, где он займет место ушедшего на пенсию начальника шлюза. Он все еще немного хромает, но говорит, что это пустяки, поскольку благодаря этому несчастному случаю он встретился с Мэг и обрел семью. С детьми все в порядке, Вики учится хорошо, правда, в Ренмарке ей придется потягаться с новыми одноклассниками, но это неплохо. Огден просит передать привет…

Если бы только Гордон был на свободе, думала Дели, большего ей от жизни не нужно! Но писем от него не было, и, судя по слухам, посылки до лагеря не доходили.

Война захлестнула юг, дошла до Новой Гвинеи, и океан, названный Тихим, превратился в место кровавой бойни; Дарвин бомбили и обстреливали. Первый раз в жизни Австралия услыхала звуки вражеских снарядов. Хотя ни один враг не ступил на ее землю.

Прибой в Гулуа стал еще больше походить на залпы далеких орудий. Однажды ночью Дели не спалось, и она решила пройтись по берегу. Сильный ветер гулял по реке, загоняя воду в камыши (как и предсказывал Гордон, их стало теперь очень много), сквозь гонимые ветром нагромождения рваных облаков выглядывала запоздалая луна. Она была желтая, изогнутая в форме бумажного японского фонарика, и в ее мертвенном свете камыши с их острыми торчащими листьями казались тысячами самурайских мечей.

Девятая дивизия, победоносно вернувшаяся домой со Среднего Востока, была почти немедленно брошена в прорыв; и солдаты, которые совсем недавно поджаривались в пустыне, ухитряясь мыться одной пинтой воды, теперь, по иронии судьбы, попали под бесконечные дожди и вязли в зловонной чаще джунглей.

С прибытием в Австралию генерала Макартура страна испытала так называемую «американскую оккупацию». Улицы городов заполнили «джи ай» – американские солдаты, набережные запестрели беретами морской пехоты США, а изголодавшиеся по мужчинам девицы с восторгом оживились. Их воодушевление разделяли хозяева гостиниц, содержатели веселых заведений и шоферы такси, которым никогда раньше не перепадало такое количество американских долларов.

Волна наступления, безжалостно двигающаяся на юг, была остановлена и повернута вспять. Несмотря на яростное сопротивление японских фанатиков, их психические атаки, засады и мины, морские пехотинцы США и австралийские моряки упрямо отбирали остров за островом и оттесняли японцев к побережью Новой Гвинеи.

«Эти ублюдки совсем как взбесившиеся звери, – рассказывал Дели однополчанин Гордона, изнуренный малярией и дизентерией, и списанный по болезни из армии. – Мы и в плен-то перестали их брать, как увидели, что они делали с нашими париями. Стреляли как бешеных собак».

Дели похолодела. Гордон был в руках этих «взбесившихся зверей». Правда, есть Женевская конвенция, международные соглашения… Но подписывала ли их Япония?