– К дому Рибурнов, – сказала Дели шоферу. От вокзала до дома рукой подать, но у нее с собой были вещи.

Шофер повернулся и с удивлением посмотрел на нее:

– Куда, мэм?

– К дому Рибурнов, вы, что, здесь недавно?

– И дом, и склад третьего дня сгорели, это ж все знают. Дели не вскрикнула, ничего не сказала, но через какое-то время поняла, что рот у нее все еще открыт. Она закрыла его и приказала:

– Везите меня прямо в больницу и побыстрей! Когда они повернули за угол и поехали вдоль озера, она увидела почерневшие руины большого каменного здания и смотрела на него без отрыва. Балкон и оконные рамы исчезли, провалилась крыша, а вместе с ней и обзорная башня; должно быть, погибли и все картины Аластера. Но сам-то он жив! Ведь это он подписал телеграмму.

Руины мрачно смотрели на Дели пустыми глазницами окон; казалось, они стоят здесь не одну сотню лет. У Дели было чувство, что она видит скелет старого друга. Она отвела взгляд и попросила шофера ехать быстрей, хотя тот собрался было остановиться и подробно рассказать о пожаре, в котором сгорели две женщины, а третья получила тяжелые увечья. В Миланге годами не случалось таких «интересных» событий. Дели стало нехорошо, но она заставила себя спросить шофера, кто пострадал.

– Рибурны, кто ж еще, – с некоторым раздражением ответил он.

– Миссис или мисс?

– Две леди, которые здесь жили, больше я ничего не знаю.

Дели сунула ему деньги и бросилась к дверям больницы.

– Пожалуйста, завезите мои вещи в гостиницу. (В городе была только одна гостиница.) – А вы не знаете, где живет мистер Рибурн?

– Думаю, в больнице, чтоб долго не искали – если что.

«Почему он меня не предупредил?» – подумала Дели сердито. Наверное, боялся, что она будет очень волноваться, если заранее узнает. Зато теперь ее мучила неизвестность. И это было не лучше.

В больнице она первым делом спросила о мисс Баретт. Дежурная сестра выглядела озабоченной.

– Вы родственница?

– У нее здесь нет родственников. Я ее старый друг. Пожалуйста, проводите меня к ней. – Мистер Рибурн…

– А… вы знаете мистера Рибурна? Он всю ночь дежурил у постели мисс Баретт, а теперь, думаю, спит. Но я спрошу, можно ли вам увидеть мисс Баретт. Понимаете, она в очень тяжелом состоянии; я бы даже сказала в критическом.

– Она хотела меня видеть. Я проехала двести миль, чтобы повидаться с ней и, если вы не поторопитесь, будет поздно. Пожалуйста, спросите прямо сейчас.

Шурша халатом, сестра ушла, но быстро вернулась обратно.

– Больной немного лучше, вы можете с ней повидаться, но не долго. Может быть, вы хотели бы сначала поговорить с мистером Рибурном?

– Ну, если нет срочной необходимости…

– Какое-то время есть.

– Тогда поговорю. Спасибо.

Дели показалось, что Аластер почти не изменился. Это ее почему-то удивило. Конечно, он постарел и еще больше поседел и после двухдневного дежурства в больнице выглядел усталым, но у него была все та же аккуратная фигура и тот же дремлющий огонь за приспущенными веками.

– Я чувствовал, что отвечаю перед тобой за нее, – сказал Аластер; взяв Дели за руки, он внимательно всматривался ей в лицо, изучая каждую его черточку; так рассматривает любимую картину тонкий ценитель искусства, боясь обнаружить, что время ее не пощадило.

– Десять лет… – задумчиво произнес он. – Это долгий срок, Дели. Странно, что мы встречаемся именно так.

– Да… Аластер, расскажи, что произошло. Я знаю только, что пожар почти все уничтожил и твои тетушки…

– Боюсь, во всем виновата тетя Алисия. Меня тогда не было дома, я уехал в Аделаиду. По-видимому, она пила много лет, и в ту ночь у нее в комнате от свечи загорелись занавески; было ли это delirium tremens[40] и она представляла, что «очищает» комнату. По словам Дженет, она пожаловалась, будто у нее по стенам ползают черные жуки. Или она впала в безумие и не понимала, что происходит, мы не знаем. Так или иначе, пожар начался в полночь. Мисс Баретт проснулась первой и могла бы еще спастись, но она пошла к Алисии и пыталась разбудить ее, но когда та проснулась, то заупрямилась и отказалась уходить.

Мисс Баретт потратила какое-то время, стараясь вытащить ее из комнаты, но тут уже загорелась лестница. Мисс Баретт еще задержалась, чтобы поднять из постели Дженет и, закутав ее в одеяло, столкнуть вниз. А Дженет, оказавшись в опасности, упала в обморок. Мисс Баретт надеялась, что пожар разбудил Сесили и она спаслась, но, позвав ее и не услышав ответа, мисс Баретт попыталась опять подняться по лестнице и тогда-то… как я понимаю… обвалился весь верхний этаж. Бедная Сесили! Дай Бог, чтобы она умерла во сне, потеряв сознание от дыма и не видя этого ужаса. Но сейчас уже не скажешь, как было на самом деле.

– Сесили! Дорогой мой, а я думала!.. Я так тебе сочувствую. – В глубине ее сознания промелькнула мысль, что это все меняет, что теперь надо будет о чем-то подумать, но сейчас не время для этого.

Аластер мрачно продолжал:

– Да, спаслась только Дженет. Джеми и Джесси я еще ничего не говорил, не знаю, как это сделать.

– Бедные дети! – Дели стиснула руки. – О, я должна была сказать тебе об этом давным-давно! Я знала о ее страсти. Сама видела ее однажды ночью в коридоре, когда… когда… выходила из твоей комнаты, она тогда очень неаккуратно держала свечу. А недавно мисс Баретт писала об этом в письме… Боже, сколько смертей… и твой чудесный дом, и картины, и Лили…

Он жестом остановил ее.

– Мир вряд ли заметит эти потери. Но это коснулось и тебя. Мисс Баретт вряд ли поправится, в ее возрасте…

У Дели на глазах навернулись слезы, но она сдержалась.

– Проводи меня к ней.

– Конечно. Она стала спрашивать о тебе, как только пришла в сознание. Поэтому я послал телеграмму. У нее ожоги третьей степени, чудо, что она еще жива. Думаю, она держится тем, что ждет твоего приезда.


Дели страшила мысль о том, что она увидит в палате, но бесформенная фигура на кровати, вся в бинтах, так что виднелись только одни глаза, казалось, не имела отношения к ее старому другу.

Мисс Баретт заговорила и ее глубокий вибрирующий голос – существенная черта ее индивидуальности – был все тот же, хотя слабость заставляла ее делать паузу после каждой фразы.

– Привет, Дели.

– О, мисс Баретт! Я приехала сразу, как только получила телеграмму от Аластера.

– Пожалуйста, говори «Дороти». Мы ведь стали… почти ровесницами… если бы я протянула… еще лет десять, мы обе были бы старухами. Сколько тебе сейчас… пятьдесят пять?

Дели кивнула, она не могла говорить. Тень прежнего юмора слышалась в словах мисс Баретт, и это подействовало на нее сильнее, чем слезы.

– Дели… Я думаю, ты как раз вовремя… Уже сегодня… ну неважно… Странно все произошло; Аластера не было, Дженет первый раз в жизни упала в обморок… надо было решать… Как будто я бог… Дели, я могла бы пойти сначала в комнату той, но не пошла… Потом пошла… знала, что поздно… но я должна была… Иначе как жить после… Будь счастлива, деточка… Ты заслуживаешь этого. – Ее голос прервался, потом из-под белой массы бинтов донесся еле слышный шепот: – Аластер… он все еще… Ах!.. – Этот вздох был похож на вздох облегчения. Ее глаза заволоклись пеленой и померкли; Дели бросилась к звонку. Дороти Баретт еще дышала, но слабые прерывистые вздохи были едва заметны. «Необратимые последствия шока», – вспомнила она фразу из учебника Мэг. Вошли две сестры и увели ее из палаты.

3

Дели ехала на пароходе в непривычном для себя качестве пассажира. Она мерила шагами палубу, обходя группки женщин, аккуратно причесанных, с сеточками на волосах. Те с улыбками наблюдали за играми детей, а Дели, дойдя до носовой части, инстинктивно заглядывала в окно рулевой рубки.

Вот он какой, капитан, думала Дели, почти мальчишка, ему и тридцати нет, а ее старшему сыну в этом, 1939 году, исполнилось тридцать пять, но он все еще не пристал ни к какому берегу, все еще не нашел себя. Будто родился художником, а таланта выразить себя не достает.

Дели подумала, что этому молодому капитану столько же лет, сколько было Брентону, когда они познакомились. Ей, застенчивой девчонке с фермы, он показался тогда таким уверенным, таким не похожим на парней из Эчуки. И этой девчонкой была я, я…

Дели с удивлением посмотрела на свои морщинистые, в пигментных пятнах руки. Как много воды утекло с тех пор, какой широкой и глубокой стала река ее жизни, принимая в себя все новые и новые ручейки и потоки людей, встреч, лиц и событий! Как далека она от той юной школьницы, которая вступала в жизнь здесь, в горах, среди нетающих снегов, и как близок уже полноводный поток ее жизни к подступающему все ближе морю. Так горный ручеек начинает свой бег среди холодных глыб чистого льда, но вот он раздвигает свое русло и глубже уходит в землю: широк и сложен мир, который отражается теперь в этой полноводной реке. Пройдет еще несколько лет… Она уже слышит отдаленный шум волны, что вскоре подхватит ее. В следующем году ей будет шестьдесят лет.

По палубе парохода с ведром в руках шел старик. У него было дряблое бледное лицо, отвислый старческий подбородок и живые голубые глаза, выцветшие от времени. Густая шапка волос на голове – совсем седая. Дели увидела в нем себя через несколько лет, когда старость совсем скроет ее женскую природу.

– Вы из команды? – улыбаясь, спросила она.

– Да. – Он остановился, откинув назад голову, чтобы взглянуть на нее, его беззубый рот приоткрылся.

– Может быть, помните Тедди Эдвардса с «Филадельфии»? Вы давно на реке?

– Тедди Эдвардса! Еще бы. Сам-то я у него не работал, но знаю, он водил быстрее других. Капитан был что надо. «Филадельфия», говорите?..

– Она сейчас стоит у Марри-Бридж. Для нее больше нет работы.

– Да, старые посудины уходят на покой. Но вот «Мельбурн» еще работает в Эчуке, небось видели? И малышка «Аделаида», и «Эдвардс» тоже. Еще меня переживут.