Будто в замедленной съемке, Дели видела тяжелый кран, неумолимо опускающийся вниз, и человека, с ужасающей медлительностью бегущего от него.

«Берегись!» – неизвестно зачем крикнула она, а Бренни, видя, что происходит, тихо и яростно ругался, мучаясь от собственного бессилия. Кран упал, и, когда колеса перестали вспенивать воду, они услышали страшный, звериный крик человека, пришпиленного одной ногой к мостику.

У Дели закружилась голова; вся дрожа, она крепко уцепилась за поручни; Бренни скатился вниз по трапу и позвал Мэг. Та схватила пароходную аптечку, и они присоединились к двум рабочим, которые пытались закрыть с помощью лебедки шлюзовую камеру; один из них бросился на берег за большим домкратом.

В аптечке нашлась ампула с морфием и шприц, который Алекс достал для Дели – на случай, если с кем-нибудь из команды произойдет несчастный случай.

Она хорошо помнила рассказ Брентона о том, как бывшему хозяину «Филадельфии», старику Тому, оторвало ногу валом гребного колеса. Тогда Чарли Макбин был бессилен помочь ему и сбить зажим; именно после смерти Тома механик вовсю и пристрастился к бутылке.

Мэг опустилась на мостик и вколола морфий, поддерживая голову пострадавшего, пока шлюзовые рабочие и команда с парохода, включая побелевшего Гордона, – сдвигали кран с разможженной ступни. Шлюзовик был в полном сознании и даже пробовал шутить:

– Ну… разве… не повезло? – говорил он, с трудом выдыхая слова, когда Мэг бережно уложила его голову к себе на колени. – Точно… рассчитал… когда появится… такая красавица…

– Тебе повезло больше, чем ты думаешь, – заметил Бренни. – Она дипломированная медсестра и в обморок от крови не падает.

У Гордона заалели уши, до этой минуты он старался не смотреть на раненого. Мэг решила пощадить брата:

– Гордон, здесь и без тебя хватает людей. Принеси ему, пожалуйста, попить чего-нибудь тепленького и не забудь положить сахар.

Раненый сильно побледнел и покрылся липким холодным потом.

Ногу удалось освободить не сразу, но мужчина не терял сознания, и все время, не отрываясь, смотрел в лицо Мэг своими карими глазами, от которых лучиками расходились морщинки. Он не кричал, но все сильнее и сильнее сжимал ее руку. Когда его положили на носилки и Мэг увидела, что ботинок вмят в размозженную ступню, она поняла, что накладывать шины бессмысленно. Здесь должен поработать хирург и, чем раньше, тем больше шансов спасти ногу.

Седьмой шлюз находился в глухом уголке Нового Южного Уэльса, недалеко от границы с Южной Австралией; вокруг простиралась нескончаемая степь. Начальник шлюза получал жалованье в штате Южная Австралия, почту ему пересылали из штата Виктория, а свою машину он держал в штате Новый Уэльс. По берегу озера Виктория дороги не было, а в Новом Южном Уэльсе ближайшая больница находилась в Уэнтворте. Решили, что удобнее будет доставить его туда на пароходе, где он сможет лежать в постели, а не трястись в стареньком автомобиле по ухабистой степной дороге.

Мэг нравилось ухаживать за больными, поэтому она была довольна. К тому же ее пациент – спокойный, не очень молодой, уверенный в себе мужчина с веселыми, насмешливыми глазами – чем-то ей нравился. Он вел себя очень мужественно и все время называл ее красавицей. Когда они доплыли до Уэнтворта, Мэг не захотела расставаться со своим пациентом.

– Я останусь в больнице и прослежу, чтобы за ним был хороший уход, – сказала она Бренни и Дели. – Вы идите дальше до Милдьюры, а меня заберете на обратном пути. Может, если у него будет «своя» сиделка, ногу удастся спасти. Жаль, если он останется калекой.

Дели была против. Материнское чутье подсказывало ей, что лучше не оставлять Мэг, но та приняла решение и спорить с ней было бесполезно. «Филадельфия» пошла дальше без Мэг.

Пока они добрались до Милдьюры, врачи два раза успешно прооперировали ногу и риск ампутации миновал; когда они отправились в обратный путь, пациент влюбился в свою сиделку, а когда через взбаламученные воды нижнего Дарлинга «Филадельфия» приплыли в Уэнтворт, он сделал Мэг предложение, и оно было принято.

Дели расстроилась. Она знала, что когда-нибудь Мэг выйдет замуж, но не сейчас же и не за кого-то, кто живет в степи без всяких удобств, где рядом нет ни магазина, ни врача, если он вдруг понадобится.

– Такую жизнь в свое время выбрала и ты, – заметил с улыбкой Гордон, принимая сторону Мэг, которая была готова решительно отстаивать свое счастье.

– Но я даже не знаю, как его зовут, – простонала Дели. – Ты говорила – что-то на «г», какое-то странное имя.

– Огден, милая. Огден Саутвелл. Я думаю, звучит неплохо. И у него ответственная работа. А ты будешь видеть меня каждый раз, когда поплывешь до Виктории, или до Уэнтворта, или до Милдьюры и обратно.

– Но твоя карьера медицинской сестры?!

– Я буду практиковаться на своей собственной семье, когда она будет расти. Ну, иди познакомься с Огденом: от волнения у него, наверно, уже поднялась температура, хотя я сказала ему, что ты – прелесть.

– Но у меня нет шляпы!

– Шляпы! Зачем, скажи на милость, тебе нужна шляпа, чтобы предстать перед будущим затем? Давай я немного подкрашу тебе губы, и ты «неузнаваемо преобразишься».


Когда они повернули на основное русло и пошли вниз по течению, Дели попросила Бренни уступить ей на время штурвал. Она хотела подумать, попробовать свыкнуться с тем, что Мэг выходит замуж.

Один на один со скользящими по воде отражениями и отступающими назад деревьями, танцующими на поверхности реки солнечными бликами и птицами, делающими беспорядочные круги над пароходом и садящимися на воду перед самым его носом, – Дели пыталась разобраться в собственных чувствах.

Почему она так враждебно настроена? Мэг имеет полное право выйти замуж. Она уже закончила учебу и, если понадобится, сможет в любое время вернуться к работе. Ей нужен муж и семья, а Огден, кажется, хороший человек и, совершенно очевидно, влюблен в Мэг. Это главное, что располагало в его пользу: он по достоинству оценил ее дочь.

Дели нравились его честные карие глаза, белозубая улыбка на загорелом лице, морщинки в уголках глаз и рта – видно было, что он любит посмеяться. Он не останется инвалидом и на работе его ждут; у нее не может быть против него никаких весомых возражений. Никаких! Только одно: он недостаточно хорош для Мэг. Но Дели хватило объективности посмотреть на себя со стороны и посмеяться над своим материнским пристрастием. Беда в том, что для нее любой мужчина будет недостоин дочери. Она должна привыкнуть к мысли, что Мэг все равно достанется человеку, который ее не заслуживает. Огден – Боже, что за имя! – или кто-то другой, какая разница.

2

Мисс Баретт писала, что Джессамин вместе с несколькими девушками в сопровождении некоей дамы из Мельбурна, которая хорошо знает континент, отправилась в Европу «заканчивать свое образование».


«Я бы с удовольствием поехала с ними сама, будь я помоложе и поздоровее, – писала она. – Я бы заново открыла для себя Европу, путешествуя с таким молодым, восприимчивым существом, как Джесси. Боюсь только, она может быстро заскучать – вот уж что мне совсем непонятно. Я в своей жизни, говорю совершенно искренне, никогда не скучала!

Ведь жизнь все время преподносит чудесные сюрпризы. Например, у сестры Илейны обнаружился замечательный голос, и, пройдя конкурс, она получила стипендию для дальнейшей учебы. Аборигены никогда не достигнут больших высот в коммерции, это чуждо их натуре; если им и суждено занять достойное место в Содружестве, то лишь благодаря их талантам в искусстве.

Я все еще живу у Рибурнов в их уютном доме, который стал мне почти родным. Честно говоря, не хотелось бы уезжать именно сейчас, так как мисс Дженет очень обеспокоена: по ее словам, сестра пристрастилась к алкоголю и выпивает так много бренди, что это не может не отразиться на ее здоровье, хотя пьет она только по ночам, и племянник об этом не подозревает. Я сочла бы возможным вмешаться, но мисс Дженет не разрешает мне рассказать обо всем Аластеру. Я предложила ей посвятить семейного врача, но мисс Дженет уверена, что он ни за что ей не поверит – это старый, глухой и упрямый старик, а больше обращаться не к кому. Что до миссис Рибурн – ее не стоит и просить, она только разведет руками и скажет, что это не ее дело. Кстати, по всей видимости, заводить детей она не собирается. Наверное, это разумно.»


Дели опустила письмо. Ее удивило, что она все еще ревнует Аластера к Сесили, а сейчас даже испытывает какое-то облегчение, узнав, что их брак не дал видимых результатов. То, о чем говорилось в начале письма, для нее не было новостью, странно, что никто так долго не подозревал о секрете мисс Рибурн.

Десять лет прошло с той поры, как Дели последний раз переступила порог дома в Миланге. Однажды она видела в городе мисс Баретт с юной Джесси, которая превратилась в довольно своенравную красавицу, превосходно одетую и причесанную. «Я бы никогда не смогла соответствовать нормам этого дома», – подумала Дели, вытянув ноги, обутые в удобные туфли на низком каблуке, и убирая со лба прядь непослушных волос.

Мисс Баретт исполнилось семьдесят лет, но почерк у нее был по-прежнему твердый и четкий. Скорее всего, она проживет еще лет двадцать и до самого конца не утратит ясности мысли. Сколько бы ни исполнилось мисс Баретт, невозможно представить ее дряхлой или лепечущей вздор.

А через несколько дней пришла телеграмма от Аластера – по счастливой случайности она застала Дели в Моргане, где она только пришвартовалась. Он просил ее немедленно приехать в Миланг. В свое время она поклялась, что больше никогда ее ноги не будет в его доме, но теперь дело другое: мисс Баретт серьезно больна и хочет ее видеть. Дели в тот же день села на поезд и к полудню следующего дня была в Миланге.

Она не телеграфировала о своем приезде и на вокзале взяла такси.