– Может быть, миссис Эдвардс хочет еще булочку? – прервала всеобщее молчание мисс Дженет, младшая из теток. Аластер Рибурн уткнулся в свою чашку, плечи его подозрительно вздрагивали.

Мисс Дженет имела встревоженный вид – обычное ее выражение, как убедилась потом Дели. У нее было сухое морщинистое личико и увядший рот с нечетким рисунком безвольных губ. Она походила на свою самоуверенную старшую сестру только пучком тусклых мышиного цвета волос.

– Спасибо, я сыта.

– Может, еще чаю? – Мисс Рибурн опустила тему аэропланов; ее неудовольствие выражала только застывшая прямая спина.

– Аластер, передай чашку миссис Эдвардс.

– Спасибо. Я уже давно не пила такого прекрасного чая.

– Миссис Эдвардс, а у вас на корабле есть кухарка? – спросила миссис Генри высоким, несколько неестественным голосом. – Не представляю, как вы управляетесь.

– О да, у нас довольно приличный кок. Мужчина, конечно.

– Мужчина! – Мисс Дженет была явно шокирована.

– Этот чай, – решительно вмешался в разговор Рибурн, – я импортирую прямо с Цейлона. Кофе – из Бразилии, ром – с Ямайки, специи – из восточноиндийских штатов. Не думайте, что мы занимаемся только прозаической шерстью.

– Во всем есть своя романтика. Я просто поражена – тысячи тюков! А наш груз – ничто по сравнению с тем, что вы, вероятно, здесь складируете, но при таких огромных расстояниях…

– …и перед лицом таких огромных трудностей… В этом и заключается романтика, миссис Эдвардс. Милые мои дамы, знаете ли вы, что мы принимаем у себя героиню? Она привела сюда пароход сама, своими собственными руками, стоя одна в рулевой рубке, от самого Уэнтворта – это пятьсот миль вверх по реке, и впервые пересекла озеро с юга на запад. Кроме того, она мать четырех, если я не ошибаюсь, детей, талантливый живописец и преданная нянька своему мужу-инвалиду. Я преклоняюсь перед вашей храбростью, уважаемая миссис Эдвардс. – И он галантно поднял чашечку с чаем.

– О, прошу вас! – смутилась Дели, явственно ощущая, как сгущается атмосфера в гостиной.

– Настоящее чудо! – буркнула в свою чашку миссис Генри.

– Совершенно неженское занятие, – заметила Алисия Рибурн.

– Может, лучше было бы нанять э… капитана? – робко сказала мисс Дженет.

– Ему придется платить жалованье, не говоря уже обо всем прочем, – пояснила Дели. – А у меня дети, которых нужно учить… И, кроме того, я уверена, мой муж не сможет жить вдали от реки. Кстати, мне пора к нему возвращаться.

Когда она поднялась и начала довольно неловко прощаться, Джеми встал со своего стула возле камина и подошел к ней.

– Вы мне нравитесь! – сказал он очень искренне. Она взглянула в его живые темные глаза и подумала: интересно, был его отец похож на своего брата или нет?

– Если мама тебе позволит, можешь завтра прийти на пароход.

– И я тоже, – твердо сказала Джесси, отбрасывая темные локоны со своего маленького раскрасневшегося у огня личика.

В дверях Дели неожиданно почувствовала слабость, ее бросило в жар. Голова у нее стала тяжелой, и при дыхании что-то сжимало ей грудь. Когда Аластер провожал ее вниз по лестнице, она крепко держалась за перила; от холодного ветра, налетевшего на нее за дверью, у нее начался кашель.

С трудом переводя дыхание, она протянула Аластеру руку.

– Спасибо. И до свидания. Мы можем отложить бумаги до завтра? Я чувствую себя немного… В комнате было жарко, а я за день промерзла…

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – Рибурн задержал ее руку немного дольше, чем требовалось. – Не беспокойтесь. Завтра у нас будет уйма времени. Думаю, мне следует проводить вас на корабль.

– Пожалуйста, не надо! На свежем воздухе мне станет легче. И кроме того, здесь всего два шага.

Дели повернулась и быстро ушла, прежде чем он успел последовать за ней. Она знала, что сегодня Брентон и Джим Пирс будут отмечать торжественное событие – приход парохода в Миланг и по этому поводу здорово напьются. Не стоит соединять эти два, далеких друг от друга, мира. Сегодня Дели бессознательно вернулась к своей прежней, еще девической, манере держаться и разговаривать. И это не было притворством; просто под влиянием обстоятельств в ней мгновенно ожило затаившееся под кожей существо, нежные пальцы которого не касались ничего, грубее карандаша, вышивальной иглы или клавиш пианино.

Дели чувствовала, что не осрамилась, разве что этой ужасной тетушке Алисии не понравилась ее реплика о Россе Смите. Она чувствовала, что мистер Рибурн ею доволен, и эта мысль по-детски радовала ее.

Разухабистая песня, сопровождаемая звоном бутылок, донеслась с той стороны, где стоял ее пароход. Дели порадовалась, что вернулась одна. Ей вспомнилось, что она так и не рассмотрела поближе портрет кисти Лили и не видела ни одной работы самого Рибурна. «Надеюсь, они пригласят меня еще», – подумала Дели.

13

Чарли Макбин выбрался из койки и прищурился от резкого сверкания солнечных бликов, испещривших водную гладь озера. Он провел рукой по колючему подбородку и, моргая мутными глазами, потянулся за брюками.

Человек стареет, вот что плохо… Вчера вечером они выпили всего одну бутылку виски и самую малость пива, а вот поди ж ты… Во рту – будто жевал башмак чернокожего.

Доносившиеся с камбуза звуки несколько приободрили его, хотя о пище он не мог и думать; яйца на завтрак – брр! Но черный кофе и пахучая сырая луковица…

Стареет, стареет… Все утро это звучало как рефрен, вызывая острую головную боль. Он знал, что не смог бы работать ни на каком другом пароходе. Да и «Филадельфии» не найти другого механика за те деньги, которые ему платили.

Чарли Макбин прошел на камбуз и сунул нос в дверь. Во взгляде кока было все, кроме радушия.

– Завтрак еще не готов, – буркнул он.

– Я только сказать: на меня не готовь. Аппетиту нет. А кофий не поспел? – быстро спросил он, ища глазами луковицу. Ага, есть несколько – в плетеной кошелке под раковиной.

– Наливайте, – все также неприветливо откликнулся кок.

Чарли дрожащей рукой поднял кофейник и стал наливать кофе в кружку: он не хотел, чтобы кок услышал дребезжание кофейной чашечки о блюдце.

– Кофе и луковицу – вот и все дела.

– Луковицу? – кок служил на «Филадельфии» недавно и еще не видел Чарли с похмелья.

– Ну да. И чуток хлеба – сок подобрать.

Чарли вытянул из горки хлеба, нарезанного для тостов, ломоть, достал из кошелки луковицу, но, когда он трясущейся рукой схватил острый нож, кок не выдержал.

– Совсем спятил, пальцы отхватишь!

Он вырвал у него нож, ловко очистил луковицу, порезал ее и протянул Чарли: тот пришлепнул сырые колечки на хлеб и поднес бутерброд к носу.

– Ох! – сказал он, с наслаждением вдыхая острый запах, пока из глаз не потекли слезы. – Такая штука и мертвого подымет! – И, взяв чашку в другую руку, он, довольный, удалился, жуя на ходу и громко чавкая.

Дели тоже проснулась с головной болью, что было для нее непривычно и явно несправедливо, потому что вечером она не пила ничего, кроме чая. Более того, она даже не обедала, а сразу улеглась, чувствуя сильный жар и приятное тепло внутри – внимание мистера Рибурна согревало ее сердце. Даже если это только вежливость, все равно – уже многие годы никто не хлопотал о ее здоровье так, как он.

Дели со стоном повернулась на бок. Все суставы ныли, в горле першило. Похоже, она действительно заболела. До нее донеслись первые признаки жизни на камбузе, и ей безумно захотелось выпить чашку горячего кофе. Желание это было таким навязчивым, что она, можно сказать, увидела чашку на маленьком столике у койки – темно-коричневая жидкость, исходящая паром, и совсем немного молока.

Словно услышав ее молчаливый зов, в дверь просунул голову Гордон. Она так обрадовалась, увидев его, что даже проглотила свое обычное: «Ты сегодня не причесывался», – и вместо этого слабо улыбнулась ему.

– Хочешь чаю, мам?

– О, голубчик! Немного кофе, если можно. Черного… Нет, влей капельку молока. И передай мне, пожалуйста, пузырек с аспирином – вон там, на маленькой полке у окна. Ты бы зашел к отцу, не нужно ли ему чего-нибудь… Думаю, Чарли еще не пришел в себя.

– Попрошу Алекса, скажу, ты велела. Мама, с тобой все в порядке?

– Меня что-то знобит. Думаю, немного простудилась.

– Раз так, не выходи. Я кофе принесу.

Дели лежала, совершенно успокоившись, словно уже выпила этот кофе, и размышляла о том, что в жизни в конце концов все вознаграждается, конечно, если тебе отпущено достаточно лет. Все заботы, долгие ночные бдения у постели сына – все вернулось к ней сейчас, когда он стал ее утешителем. Хотя она знала семьи, где естественные родственные отношения со временем совершенно изменялись, и с родителями обращались, как с надоедливыми детьми.

«Боже, сделай так, чтобы не стать обузой для самых близких людей», – подумала Дели.

Ее дедушка оставался живым и деятельным до самого дня своей смерти; она готова биться об заклад, что и мисс Алисия Рибурн той же закваски. И Брентон, уже давно беспомощный, она уверена, никогда не впадет в детство. Сыновья не просто уважают его, можно сказать, они благоговеют перед ним, хотя он едва может поднять руку.

– Я должна встать, – громко сказала Дели, глубже зарываясь в простыни. В ее памяти смутно всплывали события вчерашнего дня.


– … Тысяча тюков, все в целости и сохранности! Рибурн подписал счет за разгрузку и вместе с чеком передвинул его через стол. Дели дала ему расписку и почувствовала огромное облегчение: с делами покончено, можно снова забраться в койку и закрыть глаза. Тяжелый сухой кашель разрывал ей грудь, и она непроизвольно положила руку туда, где с каждым вздохом, казалось, поворачивается тупой нож.

– Что с вами, дорогая миссис Эдвардс?..

Его широко раскрытые глаза смотрели на Дели с непритворным сочувствием.