Нэнси Като - Все реки текут

В каюте Брентона, с ее большими окнами, в которые падали пробивавшиеся сквозь облака закатные солнечные лучи, двое друзей пили пиво и, расслабившись, предавались воспоминаниям.

После первого шока при виде того, что сделало с ними время, они обнаружили, что по сути они остались все такими же. Тедди Эдвардс и Джим Пирс были товарищами в широком смысле слова. Они приходили друг другу на выручку в уличных драках, вместе вели корабль сквозь наводнения и пожары, сквозь страшную засуху 1902 года; они вместе пили по самым различным поводам и без оных, спорили до хрипоты о достоинствах судов и шкиперов. Оба были из Эчуки, обоих воспитала верхняя река, а теперь оба оказались в ее низовьях, в прямом и переносном смысле слова: радость жизни, молодой задор ушли навсегда. Никогда не вернутся те дни, когда они, соперничая с южноавстралийскими судами, устраивали сумасшедшую гонку по обмелевшей реке; когда верповались на перекатах, сдергивали лебедкой судно с рифов; когда кутили с девками из дешевого трактира на Дарлинг.

У Джима теперь девять детей, его большая семья живет в Гулуа. Он не любит разлучаться с нею надолго и уходить в длительное плавание вверх по реке. В хорошие дни он возит воскресные экскурсии до Веллингтона. Его пароход – это, в сущности, разукрашенный пассажирский паром через озеро. Когда непогода удерживает его в гавани, он пополняет семейный бюджет с помощью рыбалки, либо промышляет кроликами, продавая их шкурки.

Все это выяснилось не сразу, а постепенно, когда пиво развязало им языки.

– Да, Тедди, жизнь теперь пошла не та, что раньше, – вздохнул Джим, утирая пивную пену с губ. – Когда мы были молоды, мы не понимали, как она коротка.

– Тебе… грех жаловаться, Джим. Ты все еще… водишь… собственное судно, живешь… как человек… А я?

– Да, старик, я знаю. Мне не хотелось говорить об этом, но я слышал, сколько тебе пришлось пережить, оставаясь все время прикованным к постели. Такая глыба как ты, мужик-непоседа – и сидеть на мели до конца жизни…

– Нет!.. – Брентон с усилием сел в постели, уронив простыни на пол. – Возьми у меня стакан, Джим! Смотри! – Медленно, со страшными усилиями, он повернулся так, чтобы его ноги свесились с койки на пол. Он сидел в неестественной, полулежачей позе, тяжело переводя дух. – Видал? Каждый день… я спускаю ноги с кровати, чтобы их… наполняла кровь. Они уже… начинают чувствовать. А руки… А ну передай мне… те книги, Джим.

Джим передал указанные им тома: «Географию Южной Австралии» и «Историю колонизации Нового Южного Уэльса».

– Моя жена думает, что я развиваюсь умственно… Знаешь, для чего я их использую? – Он лег на спину, взял в каждую руку по книге и поднял их, очень медленно, на высоту вытянутой руки. – Руки… уже стали крепче. Я им еще покажу! То-то все удивятся… Через год я… встану к штурвалу.

– Молодец, Тедди! Ты им еще покажешь! Нельзя держать здорового мужика в постели!

В дверь постучали и на пороге появился Чарли Макбин. Он был без своей всегдашней кепки, которая так «приросла» к нему, что теперь он казался каким-то неправдоподобным, будто лишился части головы. Под мышкой у него была бутылка виски.

– Входи, старина Чарли, входи, дорогой! – Брентон со стуком уронил книги и бросил предостерегающий взгляд на Джима.

Мутно-голубые глаза механика сверкнули из-под косматых бровей, которые, поседев, стали напоминать просмоленные кусочки ваты.

– Я подумал, пиво проскакивает очень быстро, надо послать ему вдогонку немного виски… За наше здоровье, ребята!

Вскоре из каюты послышался хор из трех мужских голосов, выводящих нечто отдаленно напоминающее песню:

Дели между тем направилась в полутемное помещение конторы, за которым виднелся большой оптовый магазин, заваленный почти до самого потолка тюками шерсти – их было здесь несколько тысяч. Склад был невероятно большой, точно старинный собор, и такой же темный и молчаливый, тогда как на окна бельэтажа падали закатные лучи, сияя красными и золотыми красками, словно они прошли через цветные витражи.

– Господин Рибурн прошел наверх, – сказал ей кладовщик. И сразу Дели услышала вверху его шаги и его замедленную речь.

– Это вы, миссис Эдвардс! Я жду вас. Невысокий, элегантный, одетый безукоризненно – до самой последней мелочи, включая гладкий, без рисунка, галстук и начищенные как зеркало туфли, он казался несовместимым с этим маленьким приозерным городом, он поверг ее в неожиданное смущение. Теперь она была рада, что надела свода лучшую блузку.

– Мои тетушки просили, чтобы я привел вас к послеобеденному чаю. Они наслышаны о вас и хотели бы лицезреть вас лично.

Тонко рассчитанный ненавязчивый юмор, ощущался в его интонациях, в едва уловимых движениях бровей, в чуть-чуть ироничном взгляде блестящих, с поволокой, темных глаз. Дели знала, что он сравнивает ее наряд с тем, который был на ней в рубке, и догадывалась, что его тетушки ожидают увидеть ее именно в таком виде: мужская фуражка, пуловер и все прочее. Она гордо вздернула подбородок и отчеканила:

– Благодарю вас, господин Рибурн, но мне кажется, нам надо обсудить паши дела. Сегодня слишком поздно начинать разгрузку, но…

Он уже спустился донизу и, не обращая внимания на кладовщика, взял ее холодную руку, наклонился и прижался к ней губами.

– Вы слишком красивы, чтобы говорить о делах, а я слишком хочу чаю. Не угодно ли вам подняться наверх?

Когда он вел ее по лестнице, она заметила красивую резьбу на перилах и балясинах; на первой площадке, откуда начиналась ковровая дорожка, висели старые полотна, изображающие цветы и фрукты. Дели шла будто во сне: ее вели в иной мир, отдаленный от настоящего большим промежутком времени, находящийся за тысячи миль, за семью морями: точно такая лестница вела в гостиную бельэтажа в доме ее дедушки. За все годы, проведенные в Австралии, она ни разу не бывала в таком доме. А за его стенами шныряют вдоль колючих изгородей дикие кролики, серые пыльные дороги проложены меж болотами, где кишат черные змеи. Она посмотрела вверх: на верхней площадке лестницы сверкал газовый фонарь, оправленный в хрусталь.

Путаница лиц, голосов, людей… Имена, которые не сразу и запомнишь…

– А это мои тети – обе мисс Рибурн; моя невестка – миссис Генри Рибурн, ее сын Джеми и маленькая Джессамин. Сегодня, ради такого случая, они будут пить чай вместе со всеми. А это их няня – мисс Меллершип.

Дели с трудом скрывала смущение, – за последние десять лет ей крайне редко доводилось попадать в светскую компанию, а из женщин она зналась лишь с одной миссис Мелвилл. Единственное знакомое лицо здесь – мистер Рибурн, да и он – не близкий человек.

Дели подняла глаза к портрету, висевшему над камином, – но и в нем не нашла поддержки: женское лицо смотрело на нее надменным, презрительным взглядом – тяжелые веки, крупный, почти мужской нос, высокий белый лоб, насмешливо изогнутые губы.

– Еще одна представительница семьи: моя прародительница, написанная Лили,[28] – проследив за ее взглядом, сказал мистер Рибурн.

– В самом деле? Попозже, если можно, я хотела бы рассмотреть портрет поближе.

Она украдкой огляделась по сторонам: облицованный мрамором камин, на стенах штофные обои в бело-зеленую полосу.

– Вам с молоком или с лимоном? – Мисс Рибурн держала серебряный чайник для заварки, глядя на гостью проницательными серыми глазами, широко расставленными по сторонам крупного носа, – совсем как на портрете. Седые волосы собраны в пучок, какой носили примерно лет двадцать назад. Жабо из дорогих кружев заколото у высохшей груди брошью из дымчатого топаза.

«Матриарх! – подумала Дели. – Она наверняка распоряжается тут всем и вся, и беспомощная миссис Генри никогда не сможет поколебать ее позиций. Неудивительно, что другая миссис Рибурн сбежала отсюда, видно она была женщина с характером».

…Дели предпочла чай с молоком: проведя много лет на Дарлинге, она привыкла считать коровье молоко роскошью; когда они останавливались в поселках, то обычно покупали козье молоко, но чаще пробавлялись сгущенкой.

– А вы правда плавали по Дарлингу, миссис Эдвардс? – спросил большеглазый Джеми. – На вашем колесном пароходе? Но вы совсем не похожи на мужчину. А тетя Элли говорит…

– Хватит, Джеми. Маленькие мальчики должны слушать, а не говорить, если они не хотят отправиться пить чай в детскую. Мисс Меллершип, пожалуйста, передайте миссис Эдвардс ее чай.

Дели осторожно взяла хрупкую чашечку из китайского фарфора, боясь как бы она не хрустнула в ее руках. Она привыкла пить чай из толстой кружки, которую приносил ей кто-нибудь из мальчиков в рулевую рубку или в каюту. Под взглядом высокомерной красавицы, смотревшей на нее из золоченой рамы, ей вручили тарелочку с салфеткой и намазанной маслом булочкой.

Дели сказала с отчаянием:

– На пакгаузе я видела надпись: «Дарлинг-шерсть». Странно, не правда ли, что шерсть почти от самой границы Квинсленда оказалась в этом конце Австралии только по капризу воды?

– Но больше так не будет или будет очень редко. Все станции на верхней Дарлинг соединены железной дорогой, идущей от Верка, и скоро она подойдет к складам Сиднея. Впрочем, со временем, я думаю, поезда будут вытеснены грузовыми машинами.

– Или даже транспортными аэропланами, – сказала Дели, вспомнив о Россе Смите и о том чувстве, которое овладело ею, когда маленький самолет летел над холмами, – человеку доступно все!

– Аэропланы! Какая чепуха! – воскликнула мисс Рибурн. – Человек не создан, чтобы летать.

– И тем не менее он летает, тетя Алисия.

– Пусть он вспомнит о судьбе Икара и поостережется, – настаивала на своем мисс Рибурн.

– Однако Росс Смит не упал в море, – сказала Дели, задетая ее тоном.

Выразительные, еще не поседевшие брови Алисии Рибурн поползли вверх, пока не коснулись спускающихся на лоб кудряшек. Дели ясно расслышала глубокий вздох миссис Генри. Она взглянула на нее и увидела, что мягкие губы миссис Генри слегка приоткрылись. Дели пригляделась к ней повнимательнее: ямочки на щеках, темные волнистые волосы, разделенные точно посредине лба аккуратным пробором, длинные с трагическим изломом брови, сходящиеся у переносицы.