— Почему ты здесь? Зачем? — Дели посмотрела на Максимилиана, но он по-прежнему спал, казалось, ни разу не пошевелившись во сне.

— Я тебя жду, а ты все не идешь, так нечестно…

— Почему нечестно, куда я должна идти? — громко воскликнула Дели и положила руку на плечо Максимилиана, но он не просыпался.

— Не стоит волноваться, он будет спать до утра. Я тебя ему не отдам… — улыбнулся Берт, блеснув в полутьме неровными зубами.

— Максимилиан, Макс! — Дели потрясла его плечо, он не просыпался. Она легонько пошлепала его по щеке ладонью, но Макс не издал ни единого звука и по-прежнему даже не пошевелился. — Что с ним, почему он спит? — громко спросила Дели.

— Он принял лекарство, вот и спит.

Берт наклонился к ней, и Дели увидела, что он в белом в мелкий цветочек бархатном халате и под халатом у него ничего не было. Берт взял ее руку, поцеловал ладонь, затем положил руку Дели себе на грудь:

— Я очень долго ждал…

— Который час? Я никуда не пойду! — воскликнула она. — Макс, ну проснись же, проснись!

— Не надо глупостей, зачем? Ты ведь согласилась позировать для скульптурного портрета?

— Да, но не сейчас ведь, не ночью, — воскликнула она.

— Именно сейчас, пойдем же! Я от тебя не отстану, — громко сказал Берт. — Всего лишь на пятнадцать минут, он не проснется. Я просто сниму мерку с черепа, измерю уши, вот и все.

— Нет.

— Бедный Макс, бедный Макс, это убьет его, — вздохнул он и закачал головой.

— Что убьет? Выйди из комнаты! — воскликнула она, натягивая до подбородка атласное одеяло.

— Эта фотография просто убьет его, нет, я не ручаюсь за его бедное сердце, оно просто не выдержит…

Дели быстро села на кровати, прикрываясь одеялом и гневно глядя на его белые, оскаленные в улыбке зубы:

— Ты подлец, Берт!..

— Я подлец, только пойдем. Или ты хочешь угробить бедного моего родственника? — улыбнулся он.

— Хорошо, выйди, я сейчас.

Берт вышел, и Дели быстро стала одеваться. Она еще раз посмотрела на спящего Максимилиана, дыхание его по-прежнему было тихим и ровным. Дели вышла из комнаты, но за дверями никого не оказалось, и она быстро побежала вверх по широкой лестнице.

Когда она забежала в мастерскую, то увидела Берта в том же белом халате, поверх которого теперь был повязан черный резиновый фартук, в руках он вертел петлю и большой циркуль для замеров.

— Ты не уничтожил фотографию.

— Нет, конечно, — усмехнулся он. — Я забрал ее себе. Хочешь посмотреть?

— Да.

Берт поднял с кресла небольшую фотографию и протянул ей. Дели совсем не ожидала увидеть себя на этой фотографии в объятиях Берта такой мягкой и податливой. Казалось, она с силой обнимала Берта и одновременно гладила страуса по спине. Брови ее были подняты, а глаза блаженно полуприкрыты — все это было просто ужасно. Она разорвала фотографию на мелкие кусочки и бросила по направлению к Берту. Он рассмеялся:

— Конечно, я ничего иного не ожидал. Но я на всякий случай оставил себе еще одну, на память…

— Отдай!

— Можешь еще одну разорвать, у меня останется штук двенадцать.

— Берт, как ты можешь! — воскликнула она. — Это шантаж…

— Увы, это правда, Дели, давай я сейчас быстро сделаю замеры. — Он приблизился к ней, раздвигая циркуль. — Лучше сядь в кресло.

Дели секунду колебалась, потом села.

— Я приехала получить картину.

— Обязательно получишь, она уже готова. — Берт приблизил к ней циркуль, и Дели в ужасе смотрела на его блестящее острие. — Не шевелись, пожалуйста, — сказал он и соединил кончики циркуля на ее скулах, потом измерил расстояние между висками, взял карандаш и быстро что-то записал на клочке бумаги. Потом измерил расстояние от подбородка до темени, потом расстояние между глаз…

Дели была отвратительна эта процедура. Затем он измерил ее шею. Дели чуть пошевелилась, и Берт сказал:

— Не шевелись, пожалуйста. — Он нагнулся и стал целовать ее шею и подбородок, отбросив циркуль в сторону.

— Берт, Берт, — зашептала она. Ее пальцы схватили его кудри.

— Кажется, я ошибся, сейчас лепить не получится, — прошептал он, и распрямившись сдернул с себя резиновый фартук и бросил на пол.

— Берт, но так нельзя, нельзя! — Она вжалась в кресло.

— Можно. Ведь ты не любишь его, неужели думаешь, я не вижу?!

— Не люблю, но это не значит…

— Значит. — Он снова наклонился и поцеловал в губы. Она почувствовала, как его рука подхватила ее ноги, она обняла его за плечи, посмотрев в глаза, спросила:

— А ты?.. Почему ты…

— А я нашел свою речную сирену, — прошептал он и легко приподнял ее из кресла. Он понес ее за бархатный занавес.

Там они упали на огромную бескрайнюю кровать, и Дели зашептала:

— Ты скверный, скверный, ужасный лжец…

Он улыбнулся и, целуя ей грудь, которую он быстро освобождал из-под платья, прошептал:

— Зови меня просто Берти…


Дели сбежала вниз, когда за окнами было уже совершенно светло. Она прислушалась, потом чуть приоткрыла дверь, Максимилиан спал, повернувшись на бок. Дели быстро разделась и неслышно проскользнула под одеяло. Ей снились какие-то глупые кошмары, которые были совершенно нестрашными: Максимилиан с циркулем прицеливался острием ей в глаз, а она смеялась. Рядом с ней был Берт, он обнимал ее и говорил:

— Не бойся, он ничего тебе не сделает, я дал ему снотворное, и он проспит до утра.

И тут же Максимилиан выронил циркуль и смешно стал зевать. А Дели вновь расхохоталась…


Максимилиан проснулся поздно, разбудил Дели и стал виновато оправдываться:

— Ты не подумай, я совершенно здоров, просто этот вчерашний приступ… а от этих таблеток меня всегда клонит в сон.

— Ничего, дорогой. — Дели поцеловала его в длинный нос и улыбнулась. — Я даже рада…

— Ты знаешь, у меня сегодня врачебный консилиум, будет профессор из Женевы, они будут на мне испытывать какой-то электрический прибор, который показывает, как работает сердце.

— Конечно, я провожу тебя, мы сходим вместе. А это не опасно — электрическая машина?

— Нет, конечно, спасибо тебе, что ты не оставляешь меня, — прошептал он и поцеловал ее в губы.

Берта в доме не было, он оставил записку, что поехал по делам и будет ближе к вечеру. Официанты уже приходили, и на столе было все прибрано.

Дели и Максимилиан наскоро попили чаю и отправились в клинику. Там Дели сидела в ожидании в холле, рассеянно листая медицинские журналы и газеты. Наконец появился Максимилиан, лицо его сияло, рядом с ним шел маленький толстячок с огромным животом и розовыми щеками, он что-то говорил Максимилиану.

Дели встала и пошла им навстречу.

— И побольше свежего воздуха, но тоже в меру, все в меру… О, это, видимо, ваша жена? — спросил толстячок у Максимилиана и, не дожидаясь ответа, улыбнулся Дели.

— Да, это Филадельфия, — сказал Максимилиан.

— Вот она-то мне как раз и нужна. С вами мы уже обо всем поговорили, а теперь нужно пошептаться с вашей лучшей половиной. Я хочу дать кое-какие наставления о том, как вас беречь.

— Пожалуйста, я могу отойти, мистер Хофман, — сказал Максимилиан и оставил Дели наедине с толстячком.

Он предложил свою руку, и Дели взяла его под руку.

— Может быть, пройдемся по коридору, он как раз такой длинный, что мы успеем обо всем поговорить, — улыбнулся толстячок, и Дели согласно кивнула.

— Видите ли, многоуважаемая и прелестная Филадельфия, с вашим мужем все очень непросто…

У Дели в животе что-то оборвалось, она испуганно посмотрела в его маленькие, близко посаженные голубые глаза и чуть ли не вскричала:

— Он очень плох? Говорите же, говорите правду!..

— Нет, он пока неплохо себя чувствует, но дело в том, что в дополнение к сердечной недостаточности, вследствие резкого сужения двух или трех коронарных сосудов, у него обнаружился порок сердца, по-видимому врожденный. И вот сейчас, видимо вследствие нервного потрясения, все это обострилось, и я должен вас предупредить, вы должны быть готовы ко всему. Лично я на операцию не решаюсь, она слишком опасна, мистер Джойс может не выдержать.

— А зачем вы мне все это говорите? Разве Максимилиан не знает, вы ему не сказали? Он сейчас так улыбался. Он не знает, да?!

— Вы ему можете сказать — пожалуйста, а я считаю это излишним. Но вам, как жене, я должен сказать, чтобы вы были готовы к худшему, я вас предупредил…

— Но что-то нужно предпринять! Может быть, в Лондоне сделать операцию? — зашептала Дели, чувствуя, что на лбу у нее появились мелкие капельки пота, так же как и на верхней губе. Она дрожащими пальцами смахнула влагу с губы и расширенными глазами смотрела на этого равнодушного толстячка. Она не верила ему сейчас, но в глубине души понимала, что он все же говорит правду.

— Конечно, если вы мне не доверяете, то можете созвать консилиум в Лондоне, в Бостоне у мистера Хопкинса, можете поехать в Ниццу. Вполне возможно, что кто-нибудь решится оперировать. Лично я шансов не вижу никаких. Слишком поздно. Он просто умрет под ножом. Если вы этого хотите — пожалуйста, можете настаивать на хирургическом вмешательстве. А без операции он вполне еще может прожить пять, даже семь лет. — Толстячок пожевал губами, потряс головой, так что его толстые щеки задрожали и, кисло улыбнувшись, поправил сам себя: — Простите, насчет семи лет, кажется, я загнул, но пять вполне могу гарантировать. — Он снова потряс головой и, коротко взглянув на Дели, опять поправил себя: — Нет, четыре года лично я могу гарантировать — конечно, при условии строжайшего соблюдения диеты и полного отсутствия каких-либо волнений, вы меня поняли?