— Браво, Макс, я вижу, ты уже начал разбираться, — воскликнул Берт. — Я именно этого и хотел добиться!

— Пока все не так уж плохо, — сказала Дели снисходительно.

Берт смущенно опустил голову и словно ребенок, которого похвалили, стал дергать себя за фалды красного бархатного пиджака, потом подтянул белые брюки, демонстративно поправил бант, чем-то похожий на бабочку Линкольна, и, надувшись от важности, выдохнул:

— Да, я гений, и вы тоже это признаёте, ну хоть бы кто-нибудь ради интереса сказал обратное. Это уже становится скучно, когда все в один голос хвалят!

— Я вам сочувствую, но что делать, терпите, сами напросились, — сказала Дели. — Странно, как вас увлекает подобная тематика: Гражданская война в Америке, это так далеко и так странно для австралийского скульптора. Или это вам тоже «тетушка» устроила?

Берта, кажется, задели ее слова:

— Не совсем. Вашингтона и Линкольна, увы, признаюсь, действительно устроила «тетушка», а вот эти два бюста я сделал для военного мемориала в Геттисберге, это мне устроил Ле Корбюзье, а не «тетушка». — Берт подождал реакцию Дели, но на ее лице не отразилось удивление, и он продолжил: — Да-да, я не совсем австралийский скульптор, можно сказать — я мировой скульптор. Я и для Международной выставки декоративного искусства в Париже кое-что делал, и знаком с Ле Корбюзье — вам это имя ничего не говорит?

— Вы держите меня за идиотку? — усмехнулась Дели.

— Нет, конечно, что вы, кто же не знает Ле Корбюзье; просто, может быть, вы не слишком в курсе его последних работ?

— Увы, да, я его терпеть не могу, я видела на фотографии его павильон «Эспри Нуво» — кошмарные коробки из железобетона, и больше ничего. И он предлагает мне в этом жить? Мне очень жаль несчастных, которые живут в его домах, я просто представить себе не могу, как можно жить в этих кубах и пирамидах! Я, видимо, и дня бы не выдержала — увы, мне нужна свобода полей, свобода рек, а ваш Корбюзье — он убийца свободы.

— Вот как, вы знаете, в ваших словах есть истина, он действительно славный малый, но его архитектура и мне кажется иногда чересчур функциональной. Нет, изящество в его линиях, конечно, кое-какое имеется, но изысканного изящества я у него не могу найти. Он славный малый, простой на вид и достаточно разговорчивый. Вот как раз он в Париже и запродал меня для американцев, сделать несколько бюстов для Геттисберга.

Он тряхнул несколько раз головой и широко заулыбался:

— Я рад, что даже эти скромные бюсты вызвали ваш отклик.

— Скорее удивление, — сказала Дели. — Ведь Грант воевал за северян, а Ли командовал южанами…

— А мне плевать! Какое это имеет значение, ведь в конце концов они помирились. А вот этот пустой подиум — для Веллингтона, он еще не готов.

Максимилиан стоял, скучая посматривая на скульптуры, и украдкой гладил ладонью по груди. Дели оглянулась и, улыбнувшись ему, сказала:

— Макс, а тебе что здесь нравится?

— Вот этот козел. — Максимилиан ткнул пальцем в скульптуру танцующего сатира с рожками.

Дели рассмеялась.

— У тебя замечательный вкус, дорогой, но это пошло, вы не считаете, Берт?

— Нет, вот это как раз настоящее искусство! — горячо воскликнул Берт и показал на небольшую бронзовую спящую русалку, свернувшуюся кольцом. Ее голова с закрытыми глазами лежала на хвосте, эта русалка чем-то напоминала огромную короткую змею. — Это я сделал просто для себя, чтобы показывать гостям, мне кажется, это одно из лучших моих произведений…

— Где вы такую видели? — изумилась Дели.

— Видел, уверяю вас, — сказал он и серьезно посмотрел ей в глаза.

Дели тут же отвела свой взгляд, и он наткнулся на бюст немолодой женщины с пышной прической.

— А это кто? — спросила она и, увидев, как Берт замялся на секунду, уже сама поняла.

— С этой мадам я был близко знаком, — произнес он с французским прононсом. — Это была моя покровительница.

«Так вот она какая, эта «тетушка», — подумала Дели, глядя на бюст, — наверное в жизни морщины прорезаны гораздо глубже, чем здесь». Волевой рот, крупноватый подбородок, чуть большие уши, выглядывающие из-под локонов, — она казалась суровой и холодной, словно американские генералы времен Гражданской войны.

— И это тоже я для себя сделал, — показал Берт на две деревянные скульптуры: морская сирена и русалка, стоящая за деревом и хитро поглядывающая на зрителя. Тело русалки наполовину было прикрыто длинными ивовыми листьями, которые стелились по груди и щекам.

— Вполне пристойно, — сказала Дели.

— Как понять? Вполне непошло?

— Нет, мне действительно нравится. А тебе, Макс?

— Мне тоже, — равнодушно ответил он.

— Берт, пожалуй, вы действительно молодец, — сказала Дели, коротко взглянув ему в глаза.

— Вот за это спасибо, Дели, — тихо сказал он. — Если хотите, можете пройти в мастерскую, — сделал он широкий жест рукой по направлению к большим двустворчатым дверям.

— Стыдно признаться, но я ни разу в жизни не была в мастерской скульптора, — сказала Дели.

Берт толкнул двери, за которыми раскрылось огромное пространство мастерской, которая занимала почти полностью второй этаж.

Дели взяла Максимилиана под руку, и они вошли в мастерскую. В нос ударил запах глины, речной воды и сырого гипса. На полу стояло несколько больших корыт, наполненных водой, в которых лежали большие куски красной и синей глины. Посреди мастерской стояло несколько старых кресел, а перед ними четыре подиума с начатыми глиняными скульптурами, покрытыми сверху мокрыми тряпками. По стенам везде висели инструменты: несколько деревянных киянок, проволочные каркасы, многочисленные зубила для камня, резцы. Некрашеный пол был заляпан гипсом, и повсюду валялись кусочки высохшей глины. В потолке было большое квадратное окно, а совсем низко от пола — в ряд несколько полукруглых окон, как раз те, на которые она смотрела с улицы; вокруг этих окон и вились волосы русалок на фасаде. На другой стороне висело несколько барельефов с такими же русалками с крыльями, и один горельеф — девушки с книгой и юноши с циркулем.

— Пахнет словно вечером на реке, правда, Макс?

— Да, пахнет землей, — согласился он.

— Вот прошу взглянуть сюда, — радостно воскликнул Берт и, подбежав в небольшой китайской ширме, стоявшей недалеко от дверей, отодвинул ее. За ширмой была гипсовая скульптура двух вакханок с венками на головах и пляшущего между ними кудрявого, словно Берт, рогатого сатира.

Дели пригляделась и чуть не ахнула, в сатире она узнала черты Берта.

— Вы меня так же хотите отобразить? — воскликнула она.

— Нет. — Берт рассмеялся. — Но, признаюсь, неплохо было бы, если бы рядом с этим веселым созданием появились и вы — в качестве вакханки.

— Ни за что на свете! — воскликнула Дели.

— Да, это уже лишнее, — сказал Максимилиан, поморщившись.

— Вот я и не предлагаю. Пусть будет простой, скромный бюст милой Филадельфии, пусть он будет еще одним маленьким сувениром, или нет — лучше пусть это будет моим подарком к вашему бракосочетанию. А то мне придется ломать голову, что вам подарить…

— Я не против, дорогая, если это не займет слишком много времени, — сказал Максимилиан.

— Не знаю, подумаю, — сказала Дели Максимилиану и взяла его под руку. — Как ты себя чувствуешь? Ты держался за сердце, я видела.

— Прекрасно. Перестань, пожалуйста, напоминать мне про какое-то там сердце! А абсолютно здоров, просто мне нужно пить лекарства, вот и все, — недовольно ответил Максимилиан.

— Совсем забыл, вот что значит жажда похвалы… Что вы заказываете на обед?! — Берт подбежал к большой тяжелой бархатной шторе, слегка заляпанной белыми гипсовыми пятнами, и резко отдернул ее.

Дели увидела доселе прятавшуюся за занавесом огромную, просто бескрайнюю, кровать в многочисленных подушках с кистями, небрежно застеленную несколькими разноцветными шелковыми покрывалами с лотосами, павлинами и китайскими пионами. Рядом с кроватью стояло несколько постаментов с маленькими статуэтками под стеклянными колпаками, а на стене, в массивных рамках, висели какие-то карандашные рисунки под стеклом. На маленьком столике стоял черный телефон, трубка которого была обмотана грязной, заляпанной краской тряпкой.

Берт схватил трубку и, набрав номер, спросил:

— Так что вы заказываете, может быть, черепаховый суп?

— Так вот она — святая святых вашей мастерской! — воскликнула Дели.

— Да, когда я работаю, я почти не выхожу из мастерской, сплю здесь же и ем тоже здесь. Ну вы же понимаете — творчество, Филадельфия, экстаз, так сказать…

— Я почти не голоден, Дели, — сказал Максимилиан. — Мне какие-нибудь салаты и без капельки жира; что делать, врачи велят.

— Значит, черепаховый суп? — снова спросил Берт, прикрывая телефонную трубку ладонью.

— Нет, обыкновенный гороховый, и лучше протертый, — сказала Дели. — И можно немного баранины. Вот и все.

— Как скажете, — пожал плечами Берт и стал заказывать по телефону обед.

А Дели принялась разглядывать рисунки под стеклом. Бумага была желтоватая, похоже, они были старинными.

Когда Берт положил телефонную трубку, Дели спросила:

— Я просто потрясена, это, кажется, Леонардо, или я ошибаюсь?

— О, увы, это всего лишь Броуверт, 1623 год или около того, на Леонардо у меня бы на хватило денег.

— Да, линия неплохая, — сказала Дели. — Но, признаюсь, я даже не слышала про такого…

— Ну вы как Макс, Филадельфия! В Европе сейчас он очень популярен. Эти рисунки я купил за сумасшедшие деньги.

— А на статуэтки можно взглянуть.

Дели приблизилась к стеклянным колпакам и стала разглядывать маленькие статуэтки из кости, нефрита и дерева. Они, похоже, были китайскими или японскими: очень тонкой работы маленькие птички, сидящие на больших цветах, похожих на маки, — эта статуэтка была вырезана из желтоватой кости; нефритовый дракон, стоящий на хвосте и держащий в своих когтистых лапах девушку в кимоно; сидящий пузатый человек с огромными ушами, свисающими с плеч, видимо, это какой-то будда или мифический персонаж, она точно не могла определить. Маленькое карликовое деревце с мелкими цветами, сделанными из перламутровых раковин…