Гордон лежал по-прежнему сводимый судорогами. Уже не только губы, но все лицо его стало синеть. Дели была в ужасе. Он буквально умирал на ее глазах.

Алекс пытался разжать рот и влить воду, но это ему не удалось. Алекс хотел бежать за ножом, чтобы разжать зубы Гордона, но понял, что навряд ли удастся влить воду — его грудь и горло сводила судорога.

— Алекс, умоляю, сделай что-нибудь! — кричала Дели.

Алекс быстро привязал веревку от ведра к ногам Гордона и поволок его к борту.

— Ма, держи веревку!

— Что ты хочешь? — только успела воскликнуть Дели и бросилась на грудь Гордона: он захрипел и глаза его закатились.

— Ма, ведро держи! — крикнул Алекс и, схватил Гордона под мышки, перебросил его тело через борт. Веревка в руках у Дели дернулась, но она крепко держала ее и на всякий случай привязала к перилам ограждения, просунув между прутьями ведро.

Гордон словно камень ушел под воду. Алекс прыгнул в воду вслед за ним. Уже десять секунд Гордона не было на поверхности.

— Алекс, ты утопишь его! — вскричала она, считая секунды и видя, что голова Гордона все еще не появилась над водой.

Алекс нырнул и вытащил Гордона из-под воды.

— Пей! Пей! — дергал он его за волосы, но Гордон лишь судорожно глотал ртом воздух. Тогда Алекс снова опустил Гордона под воду. И так повторялось несколько раз; Алекс погружал на какое-то время Гордона в воду, лишь веревка, привязанная к его ногам, не давала ему утонуть, потом нырял и выволакивал его под мышки или за волосы из-под воды. Глаза Гордона безумно шарили по сторонам, казалось, он не понимал, что с ним происходит. Наконец, после того как в шестой или седьмой раз Гордон побывал под водой, Алекс нырнул, отвязал его ноги и поплыл вместе с Гордоном к берегу, до которого было метров десять.

Он выволок Гордона на сушу и, схватив его за пояс, поднял и опрокинул вниз головой.

Изо рта Гордона хлынули потоки воды.

Дели вытащила из прутьев ограждения ведро и бросила его на берег. Затем сама, не раздумывая, бросилась не к трапу, а прыгнула прямо в воду в чем была.

Добравшись до берега, она зачерпнула ведро воды и бросилась к Гордону, который лежал на прибрежном песке и тихо стонал.

Синева с его лица исчезла, губы начинали приобретать розовый оттенок.

— Гордон, милый, пожалуйста, выпей немного, тебе легче будет!

Гордон отрицательно замотал головой.

Тогда Алекс схватил ветку, разжал его зубы, и Дели стала лить в раскрытый рот струйку воды, большая часть которой не попадала в рот, но все-таки Гордон ее глотал, давясь и захлебываясь.

Потом Алекс перевернул Гордона на живот, положил себе на колено и стал с силой бить по спине кулаками. Гордона вырвало водой, слегка окрашенной в молочно-белый цвет. Он проделал это еще несколько раз.

Пульс становился более наполненным и ритмичным. Гордон начал приходить в себя.

— Хватит, ма. Теперь, кажется, не помрет, — сказал Алекс.

Дели пошлепала Гордона по щекам, и тот открыл глаза, туманно посмотрел на Дели.

— Гордон, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — простонал он.

— Гордон, что ты наделал, как ты мог? Ты просто негодяй, Гордон! — И она бросилась целовать его мокрое лицо.

— Уйди, я хочу умереть…

— Как — умереть? Я тебе не дам, я не позволю! Ты негодяй, что так поступаешь!

— Да… Поступаю… — простонал он.

— Она не стоит не то что твоей жизни, она не стоит твоего мизинца! Выбрось ее из головы! Или — хочешь, мы найдем ее, разыщем, только не делай больше так, Гордон. Слышишь?!

— Не хочу… жить… Я для этого непригоден, — простонал он тихо и закрыл глаза.

Бедный Гордон, ему и так трудно, а еще эта Джесси. Может быть, он из-за своего жестокого поступка по отношению к ней решил покончить с собой?

— Гордон, мальчик мой, как ты сейчас себя чувствуешь, открой глаза, пожалуйста, я очень беспокоюсь, я боюсь за тебя!

— Все хорошо… — простонал он, открыв глаза. — Только я никуда не годен, я не могу так жить…

— Все будет чудесно, вот увидишь, ты мне веришь?

— Да. — Он закрыл глаза.

— Мы, ты посиди, я трап передвину и перетащу его на пароход, — сказал Алекс, вскочив на ноги.

— Я сам пойду, — тихо сказал Гордон и попытался подняться, но Дели уложила его на песок.

— Нет-нет, ты не можешь!

— Могу…

— Вот и пусть сам идет, мне надоело таскать этого барана! — вскричал Алекс и побежал передвигать трап ближе к тому месту, где лежал Гордон.

Гордон действительно уже мог стоять на подкашивающихся ногах. Алекс положил его руку себе на плечо и повел его вверх по узкому трапу на пароход.

Дели собрала все пустые пакетики, валявшиеся на полу каюты, и выбросила за борт. Они уложили Гордона на постель, Дели побежала на кухню разогревать на спиртовке бренди с сахаром. Она принесла теплую кружку и медленно стала поить его бренди. Он мучился, но все-таки выпил почти половину.

— Ну вот, дорогой… У тебя где-нибудь осталась еще эта гадость?

— Нет.

— Скажи, где ты нашел эту отраву?

— Купил в аптеке…

— Сегодня в городе, когда ходил за письмами? Ты просто негодяй, Гордон! Ты меня не любишь, совсем не жалеешь! Ты ведь мой самый любимый!

— Люблю… Но не хочу, — простонал он и закрыл глаза.

5

Через два дня Гордон пришел в норму, о происходящем говорил лишь его тусклый смущенный взгляд, который он прятал от Дели. Сердце Филадельфии разрывалось между пароходом и Мельбурном. Если бы не Гордон, она бы давно уже была в поезде, уносящем ее к Берту. Гордон еще жаловался, сам стесняясь своих жалоб, на боли в желудке. Дели и Бренни проконвоировали Гордона в городскую больницу. Осмотрев его, врач пришел к заключению, что опасности никакой нет, единственно, со временем может развиться язва желудка. Дели попыталась как-то снова увлечь сына рисованием, она постоянно заговаривала с ним, как бы случайно, о своих работах, показывала акварели, чтобы он оценил их, но взгляд Гордона был равнодушен, а похвалы отрешенно-безразличны.

Алекс по три раза в день ощупывал живот Гордона, слушал его стетоскопом, приобретенным для будущей врачебной практики, хмурил брови и сокрушенно качал головой, словно был уже профессором медицины.

— Да, да-а, да-а, рефлекс Раунфорда отсутствует, больной долго не протянет; боюсь, медицина здесь бессильна, я не слишком огорчил моего родного братца? — спрашивал он с усмешкой.

— Нет, я был бы рад, если бы все кончилось, — равнодушно отвечал Гордон.

— Да-а, надо бы пройти тест Роршаха, боюсь, что уже развилась клиническая стадия метаболического психоза. Да-а… боюсь, что и в этом случае медицина бессильна. Только камера для умалишенных — единственное лекарство для бедного Горди…

Гордон вздыхал и, ничего не говоря, отворачивался.

До конца понять сумасбродную попытку Гордона покончить с собой Дели так и не могла, как она ни пытала его вопросами, он оставался замкнут и отвечал односложно: «Просто я так дальше не могу… Не могу, и все!»

Дели взяла с Гордона честное слово, что он более не повторит ничего подобного; Бренни и Алекс клятвенно пообещали ей, что будут смотреть за Гордоном в оба глаза, и Дели вечерним поездом отправилась к океанскому побережью, в Мельбурн.


Она позвонила с вокзала, но телефонистка никак не хотела соединить ее с домом Берта, говоря, что ввели какую-то цифровую систему и нужно знать какой-то номер. Так ничего и не добившись, Дели помчалась в Национальную галерею.

Но там, в отделе искусствоведения, она застала лишь сгорбленную старушку. Дели обратилась к ней с вопросом:

— Простите, вы не подскажете, на какой улице находится дом или мастерская Берта Крайтона?

— Кажется, я ничем не могу вам помочь. Видите ли, я совсем недавно приехала из Греции, я была в Афинах, на развалинах Акрополя! О, это просто сказка, что я там увидела!

— Наверное, вы правы, но все-таки Берт Крайтон такой известный скульптор…

— Ну не известнее Поликлета! — возмутилась она. — Хотя попробую вам все же помочь. Здесь где-то должен быть буклет трехгодичной давности выставки Крайтон, и там фотография его дома с горельефами на фасаде его работы; кажется, там указана и улица. — И старушка стала рыться в шкафах, среди толстых и тоненьких книжечек и книг по искусству и искусствоведению. Затем вытащила небольшой буклет с фотографиями на желтоватой бумаге и, полистав, ткнула пальцем: — Вот эти горельефы, они мне не нравятся, совершенно не австралийская тематика, какое-то, простите, жалкое подражание Челлини с его сатирами и нимфами.

Дели увидела небольшую фотографию, где на фасаде дома плясали толстые бородатые люди с венками из трав на голове, а между ними словно плавали русалки с крыльями, их волосы развевались и окаймляли полукруглые окна мансарды этого небольшого двухэтажного особняка.

В этих окнах где-то он, в эти окна совсем скоро будет смотреть и она. Она прочла адрес этого дома внизу под фотографией: улица Моэрсена, 13.

— А вы не будете так любезны подарить мне буклет? — спросила Дели, уже готовая засунуть его в маленькую светло-коричневую сумочку крокодиловой кожи, что купила в Марри-Бридж перед отъездом.

— Ну, если вам так необходимо, то пожалуйста, здесь он не один.

И Дели, едва попрощавшись, быстро выбежала на улицу.

Поймав такси, она отправилась на указанную улицу, и, когда машина затормозила перед домом номер тринадцать, Дели долго сидела, глядя на прыгающие цифры на счетчике такси, и никак не могла решиться выйти.

— Может быть, мы не туда приехали или какие-то проблемы? — спросил шофер, покосившись на нее.