Мэг шла с твердым намерением отстаивать свои права.

Мельком посмотрев на нее и продолжая глядеть куда-то в пространство, Инфлюэнца спросила:

— Вы этой ночью не спали?

— Не спала. Вы в этом сомневаетесь? — холодно поинтересовалась Мэг.

— Ничуть не сомневаюсь, круги под глазами гораздо красноречивее вас. Я живу во флигеле при больнице, из главного входа через сад и направо. Я постелила вам в гостиной, ложитесь, через два часа я вас разбужу.

— Но…

— Я сама послежу за вашим больным, его нельзя оставлять без присмотра, случай достаточно тяжелый. А если вы сейчас не поспите немножко, следующую ночь будете дежурить гораздо хуже, а это ни к чему.

Она уже протягивала Мэг ключи.

И Мэг почему-то забыла все возражения, все то, что хотела сказать в ответ ледяным тоном. Она кивнула, пробормотала «спасибо» и пошла к выходу.

И сразу почувствовала себя очень уставшей.

Уже растянувшись на чистой крахмальной простыне, Мэг успела удивиться обстановке этой квартиры. Все здесь было старомодное, добротное и очень домашнее; уютное, совсем непохожее на хозяйку.

«Или она сама на себя не похожа?» — подумала Мэг, но сон накрыл ее будто ватным колпаком, и очнулась она только от уже знакомого женского голоса, громко и, как всегда, без выражения сказавшего:

— Вставайте. Половина третьего пополудни.

Мэг вскакивала, быстро одевалась, бежала обратно в больницу, в девятнадцатую палату, к Огдену.

И так тянулись дни…

Температура у Огдена то падала, то поднималась вновь.

Перевязывая ногу, Мэг отлично видела, что улучшений нет. Но Огден будто щадил ее — не спрашивал об этом, а все просил рассказать о себе.

— Я-то? Всю жизнь на этом седьмом шлюзе, — говорил он. — Все тридцать шесть лет. Сперва отцу помогал, потом сам.

— И никуда не уезжали?

— Нет. Только война… ну да это неинтересно. Ты-то на вашей «Филадельфии» по всему Дарлингу ходишь, расскажи, как там люди живут, какие берега?

И Мэг рассказывала.

Как ей пригодилась теперь ее память, все бесчисленные лица, будто запечатленные фотокамерой!

Они описывала людей, их глаза, лица, цвет волос и одежду, их жесты и движения. Она вспоминала разные смешные случаи с ними и их «Филадельфией».

Когда появлялась мисс О’Брайн — Мэг перестала называть ее про себя Инфлюэнцей, — Мэг могла ненадолго отлучиться.

Как только представилась возможность, она навестила мистера Ангстрема.

Мэг никогда не умела вызнать что-нибудь хитростью, ловко ведя разговор. Поэтому, хоть ей и было стыдно, она предпочла честно сказать:

— Простите меня, но я вас совсем не помню. Когда мы познакомились?

В ответ старик лукаво улыбнулся:

— Два дня назад.

И, посмотрев на оторопелое лицо Мэг, рассмеялся и добавил:

— Бесхитростная ты душа! Я-то сам такой, однако к старости понял, что к каждому человеку по-своему надо подойти. А то, что я разговор ваш слышал и для мисс О’Брайн маленький спектакль разыграл, — это ж не обман, это ж только чтобы она могла убедиться, что ты не шарлатанка какая и умысла дурного не имеешь. Она человек хороший, но чутью своему не доверяет…

Мэг долго благодарила его.

— Ну будет тебе, будет. Ступай, ступай, ты там нужнее сейчас. Вот поправится он, как-нибудь зайдите ко мне вместе, прежде чем из больницы уходить…

И Мэг возвратилась к Огдену.

«Когда училась, я часто задумывалась, будут ли меня стесняться мои пациенты — мужчины, легко ли мне будет ухаживать за лежачими больными. Но эти сомнения быстро прошли, я поняла, что в больнице люди действительно не делятся на мужчин и женщин…

Здесь мне поначалу некогда было об этом задумываться. И слава Богу, все хорошо, все правильно, его не смущают мои прикосновения, я для него только медсестра. Но разве на медсестру смотрят таким взглядом, какой я часто ловлю на себе — и боюсь открыто взглянуть в ответ. Разве слушают с таким вниманием рассказы какой-то там медсестры о ее детстве, братьях, родителях; глупой юношеской любви; о речных долинах и коварных быстрых течениях?

А может быть, все это просто развлекает и отвлекает его, и любая сиделка могла бы утешить его своей болтовней? Может быть, потом, когда он вернется к нормальной, здоровой жизни, у нас не найдется о чем поговорить? И я буду напоминать ему о болезни, и он не захочет меня видеть?..»

— Красавица, что загрустила?

Мэг вздрогнула и посмотрела на Огдена. Сейчас, раздумывая обо всем этом, она принесла кувшин с водой для умывания, приготовила таз и полотенце и совершенно не ожидала, что Огден следит за выражением ее лица.

— Я? Ничуть не бывало! Просто задумалась.

— Хорошо, что не о печальном, Мэгги. Если будешь грустить, у меня температура поднимется и я стану как топка паровоза, на котором наш мистер Ангстрем был кочегаром.

Мэг улыбнулась.

— С какой стати мне грустить? А мистер Ангстрем сказал, что скоро зайдет к нам. По-моему, ему очень приятно будет побывать в гостях, вместо того чтобы сидеть в своей палате или бесцельно слоняться по коридору.

— Конечно, приятно прийти к такой хозяйке.

— И к такому хозяину, — добавила Мэг, осторожно выливая воду из кувшина на руки Огдена.

Действительно, старик скоро пришел.

Мэг усадила его на стул, сама устроилась на маленькой скамеечке — и началась беседа о старой, ныне заброшенной и заросшей травой узкоколейке от Мербейна до Ред-Клифс.

Вспоминая, как из мальчишки-кочегара он стал машинистом, как чудом предотвратил крушение поезда, как день ото дня не уставал смотреть на рельсы, тянущиеся все вперед и вперед от одного города к другому, старик забывал о годах и болезнях.

Огден увлекся его рассказом, и Мэг, глядя на него, надеялась, что боль отступит.

Но скоро она увидела, что Огден пытается быть слишком внимательным, у него опять начался жар.

«Как бы помягче, повежливее намекнуть мистеру Ангстрему, чтобы он зашел еще раз, попозже? Он все поймет, но расстроится. А Огден расстроится еще больше, что мы обидели старика…

Но я же чувствую, как ему плохо! Он не выказывает слабость, но я-то чувствую!..

Доктор Лейкарт! Как кстати!»

Врач вошел в палату с неизменной улыбкой на безупречном, будто мраморном лице, вежливо попросил старика выйти и заговорил с Огденом:

— Мистер Саутвилл, я думаю, в ближайшее время вам потребуется еще одна операция.

— Хорошо, док, наконец-то я встану на ноги.

— Да… Но мой долг предупредить вас. Я сделаю все от меня зависящее, но может случиться, что без ампутации не обойтись.

Лицо Огдена застыло — он побледнел, неподвижно глядя в одну точку, будто ища там поддержки и совета.

У Мэг перехватило дыхание.

«Я боюсь за него, и мне больно. Я будто стала им самим, и мне невыносимо! Это тяжело вдвойне! Но тяжелее всего, что я не могу помочь, не могу ничего изменить, от меня ничего не зависит. Господи, помоги ему!»

В палате стояла звенящая тишина.

— К сожалению, я не могу предоставить вам выбора, — наконец произнес врач. — Эту операцию сделать необходимо.

— Значит, так тому и быть, — сказал Огден и посмотрел на врача. — Когда?

— Завтра утром.

Доктор Лейкарт вышел.

Мэг стояла неподвижно.

— Мэгги! — негромко позвал Огден.

Она подняла глаза.

— Мэгги, скажи мне честно. Ты ведь в этом понимаешь. Я тебя не спрашивал, но сейчас… Он сказал всю правду? Или только половину, чтобы не путать сразу?

Время будто исчезло. Несколько секунд тянулись длиннее всей предыдущей жизни.

Мэг знала, что нельзя думать, нельзя медлить с ответом.

Нельзя оставить его с его вопросом здесь и догнать врача, спросить и прибежать обратно — он уже не поверит!

Нельзя соврать успокоительным тоном — он тоже не поверит и больше не спросит, будет мучиться, и ему будет еще хуже.

Мэг знала все это. И она знала, что не знает правды.

И что времени думать нет, что секунды на ответ истекают, что он ждет.

«Нельзя опускать глаза!»

— Огден, он не соврал. Это правда. Тебе ампутируют стопу лишь в крайнем случае. Он хороший хирург…

Огден смотрел прямо на нее.

Она выдержала взгляд!

«Старик прав. Ложь — не всегда обман. А то, что сказала я, даже не ложь. Просто я не знаю правды. Может, и доктор Лейкарт не знает. Правда в том, что случится завтра. И поможет ему лишь воля Божья и собственные силы…

Я дала ему эти силы. Я не соврала. Я могу смотреть ему в глаза!»

Мэг не спала всю ночь.

Вечером мисс О’Брайн сменила ее на два часа в палате, но и в ее уютной квартире, на прохладных простынях Мэг не смогла уговорить себя заснуть.

Утро она встретила в палате Огдена.

Он уже не спал, был спокоен, даже шутил с ней.

Она улыбалась в ответ, но говорить ничего не могла.

Наконец пришла Салли с санитаром и доктор Лейкарт.

Огдена уложили на носилки.

Он подмигнул Мэг на прощанье, и санитар покатил носилки по коридору. Салли пошла следом.

Врач задержался у палаты, взял Мэг за руку:

— Не волнуйтесь так! Риск ампутации невелик…

Мэг смотрела на него, в глазах у нее стояли слезы:

— Я молюсь Богу и надеюсь на вас.

— Не волнуйтесь! — И доктор Лейкарт ушел в операционную.


— Салли, нельзя быть такой невнимательной! Ты два раза путала инструменты. Если бы не мисс О’Брайн…

— Ладно, Джеймс, перестань ворчать. Операция прошла хорошо, и забудем об этом. Мы увидимся вечером?