— Ты знаешь, что-то уж слишком реалистично, и эта женщина такая простая…

— Вижу, тебе не нравится.

— Нет, отчего же. Вот река блестит, словно на фотографии.

— Ужасно, что ты говоришь. Ты хочешь сказать, что это натурализм?

— Нет, почему? Но уж слишком здесь все правдиво, не хватает какой-то красоты, что ли, — сказал Максимилиан, прищуриваясь и приближаясь к холсту почти вплотную. — И мазки слишком большие.

Дели тихонько хмыкнула:

— Ты бы еще ближе подошел, кто же смотрит с такого расстояния?

— Да, ты права, в общем, достаточно неплохо, но я бы у себя дома не повесил.

Дели вздохнула и повела его к противоположной стене, где должна была висеть ее картина «Вечер на реке Кэмпасп», но ее там не оказалось. «Вечер» почему-то перевесили в следующий зал, и рядом Дели увидела «Букет цветов» Имоджин — вот она и нашла свою подругу. Дели внимательно стала разглядывать «Букет цветов», почти не обращая внимания на свой «Вечер», висящий рядом, и пришла к выводу: работа была крайне слабой, словно кисть дрожала в руке; у Имоджин тогда еще не было уверенного и своего не то что почерка, но даже не всегда были правильно положены мазки. Странно, что эту картину Имоджин взяла галерея.

— А вот это я узнаю! — воскликнул Максимилиан, глядя на «Вечер на реке Кэмпасп». — Это похоже на тебя, только, честно признаюсь, твоя «паутина» все-таки нравится мне больше.

После его слов Дели перевела взгляд на свою картину. «Вечер» был весьма неплох, но все-таки в нем не хватало некоторой утонченной продуманности; да, с годами, пожалуй, хоть она и стала писать гораздо меньше, можно сказать, вообще бросила живопись, но если уж вдохновение посещало ее, то действительно получалось нечто близкое к совершенству.

Дели подошла к престарелому смотрителю в форменной куртке и спросила, не знает ли он что-нибудь об авторе «Букета цветов», об Имоджин? Но тот лишь развел руками, он ничего не знал о ее подруге.

Максимилиан, словно стараясь оправдаться за то, что ему не понравилась «Жена рыбака», стал изливать свои восторги Дели по поводу «Вечера», но Дели быстро прервала его:

— Не надо, не надо, Максимилиан, я вижу, что картина действительно неплоха, но ей все же многого недостает. А вот эта как тебе? — И Дели показала на «Букет цветов».

— Ничего себе… Или так себе… Не знаю. Нормально. У тебя все равно лучше.

Дели оглянулась на смотрителя и, быстро поцеловав Максимилиана в щеку, шепнула ему на ухо:

— Спасибо.

Они неспешно пошли дальше по залам, рассеянно поглядывая на картины; многие из вывешенных полотен были совершенно незнакомы, видимо, они были приобретены галереей уже после того, как она уехала из Мельбурна. Многие картины были в стиле импрессионизма, а дальше висел сплошной кубизм в убогом австралийском варианте. Больше ни одной картины Имоджин она не нашла.

— Максимилиан, я ненадолго оставлю тебя здесь поскучать, а сама спущусь в отдел искусствоведения, — сказала Дели.

Она быстро сбежала по ступеням вниз и оказалась в маленьких отделах искусствоведения, заставленных каталогами и завешанных картинами австралийских художников. За широким столом сидел представительный мужчина в шелковом жилете, ярко-красном галстуке и курил длинную сигару. Волосы его были густо намазаны бриолином. На спинке стула висел бархатный вишневого цвета пиджак. Сразу было видно, что это человек от искусства или по меньшей мере из богемных художественных кругов.

— Извините, вы не могли бы мне подсказать? Я разыскиваю одну художницу, ее картина висит в галерее, называется «Букет цветов», — сказала Дели, отчего-то смущаясь, словно ученица перед преподавателем живописи.

— «Букет цветов»? Помню. Это, кажется, Имоджин, висит в девятнадцатом зале, но где она сама — увы… По-моему, лет пять назад я слышал, что она или вышла замуж в Италии, или кто-то ее бросил в Италии, к сожалению, больше ничего о ней не знаю.

— Как жаль, я бы так хотела с ней встретиться, это моя подруга по художественной школе.

— Увы, даже не знаю, к кому вы могли бы обратиться. — Он затянулся сигарой и выпустил синие клубы дыма.

— А вам не кажется, что в залах чуть-чуть сыровато? Мне показалось, что на картине «Жена рыбака» Дельфины Гордон появились трещины.

— Думаю, вы ошибаетесь, уровень влажности строго соблюдается, просто сегодня был дождь, может быть, поэтому вам кажется?

— Нет, мне не кажется, я своими глазами видела маленькие трещинки на холсте. Если так дальше пойдет, то пройдет лет десять — пятнадцать и краска начнет отставать от грунта, а мне бы этого не хотелось, — строго сказала Дели.

— Может быть, вы и правы, но почему вас заботит именно эта картина? — спросил он и помахал перед лицом рукой с сигарой, отгоняя клубы дыма. — Вы Дельфина Гордон?

— Совершенно верно.

Он вскочил и, бросив сигару в пепельницу, протянул к ней руки, словно собираясь схватить или обнять.

— Что же вы раньше не сказали? Куда же вы запропали, Дельфина? Почему вы не приносите картины в галерею? Я был просто восхищен когда-то вашей «Женой рыбака». Присаживайтесь, расскажите, что вы, где сейчас? Вы приехали из Европы? — сказал он, тихонько взяв Дели за руку и проводив ее к старинному вольтеровскому креслу.

Дели не хотела что-либо рассказывать про себя этому совершенно незнакомому ей человеку, но так же не хотела и обманывать.

— Да, я здесь проездом, всего лишь на несколько дней. За последнее время я кое-что написала стоящее, но один холст был испорчен и сейчас его отдали на реставрацию. Может быть, потом я его и покажу вам. Но этот пейзаж мне слишком дорог, и я не хотела бы его ни дарить, ни продавать…

— Да-да, понимаю. Но, может быть, что-нибудь еще покажете?

— Я подумаю, — уклончиво ответила Дели.

— Позвольте представиться, Генри Крайтон, — сказал он, садясь в такое же кресло напротив, после того как Дели неохотно присела. — А кому вы отдали на реставрацию? Мистеру Смиту или Астерхаузу?

— Я даже не знаю, мистер Крайтон, картину отдали без меня. Скажите, а Берт Крайтон ваш родственник?

Мистер Крайтон нахмурился и недовольно покачал головой:

— Ах нет, что вы! К сожалению, мы всего лишь однофамильцы, нас вечно путают, и это ужасно мне не нравится, просто раздражает!

— А вы хорошо знаете этого вашего однофамильца?

Он несколько секунд думал, а потом широко улыбнулся Дели:

— Вы шутите, конечно! Кто же не знает Берта Крайтона, это, пожалуй, самый модный скульптор сейчас в Австралии. Разве вы не видели его памятник Куку в Фицрой-парке, как раз возле домика капитана Кука?

Дели отрицательно покачала головой и почувствовала, что сейчас начнет краснеть от стыда.

— А бюст Вашингтона в Сиднее тоже не видели?

— Нет, я совершенно не интересуюсь скульптурой, я просто спросила, — сказала Дели, замявшись, и быстро поднялась. — Благодарю вас, но мне действительно пора.

— Непременно буду ждать ваших работ, непременно. А с этим моим однофамильцем я довольно неплохо знаком. Если хотите, я могу вас познакомить, он весьма и весьма неординарная личность…

— Благодарю вас, но мне, видимо, и так придется с ним познакомиться в ближайшие дни.

— Да? В таком случае осмелюсь посоветовать вам не поддаваться на его уговоры позировать для скульптурного портрета.

— Для этого у меня совершенно нет времени, мистер Крайтон.

Дели хотела еще расспросить про этого модного скульптора, но решила, что не стоит. А почему не поддаваться на уговоры? Эти последние слова весьма заинтриговали Дели. Она быстро распрощалась с мистером Крайтоном и легко побежала вверх по лестнице искать в залах музея Максимилиана.


И суток не прошло, как она была в Мельбурне, а уже обрела частицу того, за чем, видимо, и стремилась сюда. К ней пришло тщеславие, уверенность в том, что она действительно неплохой художник и что рано опускать кисть; и как у живописца, у нее, видимо, все впереди — все самые значительные, самые совершенные работы!

Дели размышляла об этом, едва заметно улыбаясь уголками губ, когда они шли в сумерках к китайскому ресторанчику, куда ее решил пригласить Максимилиан. Дели хоть и подумала, что он был уже в этом ресторанчике, но не стала интересоваться; ей уже, кажется, было совершенно неинтересно, что делал Максимилиан до встречи с ней. Дели понимала, что Максимилиан рассказывает о чем-то, но смысл его слов до нее опять не доходил. Как бальзам на нее подействовали слова этого искусствоведа Генри: ее помнят, ее, может быть, даже любят некоторые из посетителей выставки, а может быть, и некто из коллег-художников признает в ней талант, сидя где-нибудь в пьяной компании среди собратьев по искусству и перемывая кости своим коллегам.

«Интересно, а этот Берт Крайтон слышал о ней? Хотя скульпторы часто не интересуются коллегами по живописному цеху, но все же интересно — слышал или нет? И почему я думаю о нем? Какая реклама: «самый популярный скульптор Австралии» — наверняка какой-нибудь модернист, надо бы посмотреть его работы в Фицрой-парке», — подумала Дели и неохотно прервала свои размышления, так как Максимилиан буквально поволок ее под руку куда-то в сторону.

Дели подняла на него туманные, задумчивые глаза и увидела изображение красного дракона, обрамленного мигающими электрическими лампочками. На красном драконе золотом были написаны какие-то иероглифы, а под ними виднелась небольшая дверь, откуда чрезвычайно вкусно пахло.

— Дели, ты не хочешь идти? — удивился Максимилиан. — У меня уже ноги не идут от голода.

— Извини, я опять задумалась, — ответила она, и они вошли в маленькие узкие двери, возле которых стояли две китаянки в шелковых халатах; они низко поклонились вошедшим. К ним сразу же подбежал официант в длинной белой рубахе с тоненькой косичкой за плечами; его рубаха чем-то напоминала одежду Омара, только на ней было гораздо больше пуговиц.