— Прости, Гордон. Я думала, ты не спишь… Такой чудный закат… был.

Поднявшись на локте, Гордон напряженно всматривался в лицо Мэг. Что еще придумала эта назойливая сестрица?

— Мэг! В чем дело?

Ею овладел удушающий приступ нервного смеха. Она стояла и простирала руки по направлению к тому месту, где, по ее мнению, сейчас находился бедный Омар.

— Что с тобой?

— Все в порядке.

— Ты уверена?

— Да. Ты видел сегодня вечером Джесси?

— Джесси? Где она?.. Она не спит?

— Знаешь, Гордон, мне все-таки кажется, что она тебя любит… — вздохнула Мэг. — Но ты сам все испортил…

— Она тебе рассказывала? Который час? Где она?! — вскричал Гордон.

— Гордон, я хочу сказать тебе, что Омар… — Глаза Мэг смотрели сейчас безмятежно-кротко.

— Омар?! Что ты не договариваешь?!

— Омар отпросился у Бренни на пару недель на берег, — мило улыбнувшись, поведала Мэг.

— Джесси! Где она?

Гордон удивленно смотрел на сестру. После несчастной любви к Гарри она стала такая странная: везде сует свой нос. Гордон прекрасно знал, что Омар не собирался на берег, и потому в его голове роились всевозможные догадки. Гордон чувствовал, что что-то здесь не так и никак не мог понять, кто и зачем затеял эту дурацкую историю с беднягой Омаром.

— Она любит тебя, Гордон. Джесси такая милая!..

— Где она?

— Думаю, спит…

— Мэг, объясни наконец, что происходит?

— Ты сам все скоро узнаешь.

Избегая дальнейших расспросов, Мэг кинулась в свою каюту. Гордон, вскочив с постели, бросился на кухню — убедиться, что Джесси не отправилась на берег с поваром.

Гордон забежал в каморку Омара и лицом к лицу столкнулся с Джесси — нет, она не спала, по лицу ее никак нельзя было определить, что она вздремнула хотя бы на полчаса.

— А я не знала, что ты… что вы все такие… Такие же, как тот фермер, от которого я сбежала! Такие же, все-все вы такие же! — вскричала она. — Думали, я сплю, да?! Думали все сделать тихо, думали меня в ваш гарем затащить?! Не выйдет! — Она заколотила кулачками по его груди. — Останови пароход, сейчас же! Сейчас же!

Она выбежала из кухни и бросилась в рубку с криком: «Остановите, или я прыгну в воду! Остановите!!»

Ее мелодичный голос эхом возвращался от близкого берега. Бренни, выглянув из рубки, выругался и остановил колеса «Филадельфии», повернув штурвал к берегу. Ничего не вышло.

Алекс бросил в воду с борта узкий трап, и Джесси быстро сбежала с парохода в воду, утопая в ней по пояс, потом выбежала на берег и, не оглядываясь, побежала к огням Маннума…

3

Максимилиана все не было. В дверь тихонько постучали, и Дели, слегка задремавшая на роскошной кровати под балдахином, быстро подбежала и с трудом открыла тяжелую дубовую дверь: перед ней стояли трое швейцаров в белых ливреях, они держали перед собой корзины с лилиями, гиацинтами и тюльпанами.

— Разрешите поставить? — спросил один из швейцаров.

— Да, пожалуйста, — ответила Дели, приглашая в комнату.

Цветы были поставлены на стол и широкий мраморный подоконник; швейцары удалились, отказавшись от чаевых.

«Ах, этот Максимилиан, все-таки он умеет быть любезным!»

Дели решила, что, если он вернется не слишком поздно, то сегодня же они пойдут в Национальную галерею. Ей не терпелось встретиться со своей «Рыбачкой», как называл картину Аластер. И вообще, появились ли там полотна тех, вместе с кем она училась в художественной школе? Отыщет ли она в галерее Имоджин или, может быть, хотя бы ее картины увидит?

Дели переоделась, заколола волосы и в ожидании Максимилиана от нечего делать подошла понюхать лилии. Среди цветов она увидела маленький конверт. Достав его, Дели с удивлением прочла: «Для таинственной незнакомки мистера Джойса и для него самого». Дели раскрыла конверт и прочла короткую записку, написанную мелким почерком: «С прибытием в Мельбурн, Максимилиан и Таинственная спутница! Для мадам цветы, для Макса то, что на дне корзины. До встречи. Берт».

Дели все стояла и с недоумением смотрела на записку, потом приподняла цветы и обнаружила на дне корзины две бутылки шампанского и бутылку шотландского виски.

«Интересный этот художник, манеры у него более чем аристократические. Аластеру вряд ли пришло бы в голову подобное. Странно, что значат эти цветы, это шампанское? Просто проявление дружеского внимания? Да, скорее всего так. Интересно, какой из себя этот Берт?»

Дели помнила со времен своей учебы многих художников. Многие из них совершали разные глупые и даже малопристойные выходки, кто-то был слишком пьющий, кто-то не пропускал ни одной молоденькой девушки, — того же, кто бы отличался обходительностью и прекрасными аристократическими манерами, она не могла припомнить. Скорее всего, этот Берт — богатый художник-самоучка, или просто такой же любитель искусства, как Аластер. Дели вновь понюхала белые лилии: она снова вспомнила Аластер, и это ей было неприятно. Неприятно?! Но ведь всего лишь недели две назад — нет, даже меньше! — она писала ему письмо. Как много переменилось за столь короткое время…

Дверь отворилась, и в номер чуть ли не вбежал Максимилиан. Дели едва узнала его, он был в дорогом английском сером костюме с галстуком, на голове была легкая фетровая шляпа мышиного цвета.

— А вот и я, извини, что задержался. Я зашел в салон, не могу же я пойти в ресторан в парусиновых брюках.

— Да, ты великолепен! — сказала Дели, хотя совсем не увидела в нем ни великолепия, ни неотразимости. — Ну как, все улажено?

— Да, я договорился. Ну что, пора завтракать? Ах, совсем забыл, мы же решили ходить голодными.

— Вот именно. А сейчас я хочу тебя пригласить… Не хочешь ли прогуляться до Национальной галереи?

— А на голодный желудок мне не станет плохо от искусства? — смеясь, спросил Максимилиан.

— Макс, ты опять пьяный шкипер?

— Да, и пьяный шкипер готов покорно идти смотреть все, что ты захочешь, — обреченно вздохнул Максимилиан.

Они вышли на улицу, и яркое солнце ослепило их. Мостовая уже почти высохла, лишь кое-где были большие лужи, в которых плавали зеленые листья эвкалиптов.

Дели знала, как пройти к Национальной галерее, она решила прогуляться по знакомым местам, пройтись по набережной спокойной Ярры, в которой отражались высокие шпили собора Святого Павла. На улицах было много народа, все спешили по своим делам. Зеленые газоны под кронами деревьев пестрели небольшими красными, розовыми и желтыми клумбами тюльпанов.

Дели с наслаждением вдыхала свежий ветерок, который приносил прохладу и спасал от палящего солнца. По дороге она не хотела говорить с Максимилианом, она думала о том, как ее встретит галерея и какой ее увидит Дели — может быть, тоже постаревшей, поблекшей, хотя искусство не стареет, но кто его знает? Взглянув на клумбу с тюльпанами, она вдруг вспомнила и рассмеялась:

— Максимилиан, а ведь ты ничего не заметил!

— Что не заметил?

— К нам в номер принесли три корзины цветов.

— В самом деле? Немудрено не заметить, и так все комнаты заставлены этими громоздкими напольными вазами с сиренью, мне кажется, это лишне, или тебе нравится?

— Нет, принесли цветы лично для меня, а для тебя шампанское и виски, и от кого ты думаешь?

— Ну конечно же от Берта, от кого же еще! Я знаю, это его штучки, он любит устраивать приятные сюрпризы своим дальним родственникам.

— Вот как! Вы с ним родственники, я не знала.

— Я тебе не хотел говорить, да это и не имеет никакого значения, он слишком дальний родственник. Берт — троюродный брат моей жены. Но здесь, в Австралии, я встретился с ним впервые, он уже лет двадцать как переехал сюда.

— Вот как. А я уже решила обрадоваться. Он написал маленькую записку, где говорит, что цветы для таинственной незнакомки мистера Джойса; я уже было обрадовалась, что у меня появился новый поклонник, — усмехнулась Дели.

— Ну что ты, дорогая, он гораздо моложе тебя, — рассмеялся Максимилиан и, перехватив ее испуганный, застывший взгляд, тут же стал оправдываться: — Дели, прости, пожалуйста, я не это хотел сказать, я хотел сказать, что он интересуется совсем юными девушками, наподобие той горничной, к которой ты меня приревновала.

Дели сощурилась, как Максимилиан, и с усмешкой сказала:

— Вот ты и попался! Значит, это происходило и раньше, до нашей встречи, он уже присылал ей цветы, а тебе виски?

— Дели! — всплеснул он руками.

— Можешь не отвечать, знаю, что присылал, я по твоим бегающим глазам вижу.

— Ах, Дели! Но теперь же совсем все по-другому, он просто еще этого не знает…

— Да, все по-другому, — серьезно ответила Дели и замолчала.


Национальная галерея была все такой же, какой ее помнила Дели. Она прекрасно помнила расположение всех картин в первых залах, и они все так же висели на своих местах. Посетителей в залах было мало, скучающие смотрители, сидящие на стульях, засыпая, клевали носом.

Они быстро прошли первые залы и оказались там, где Дели более всего и хотела быть — перед ее картиной «Жена рыбака», висящей на прежнем месте. Максимилиан мельком взглянул на картину и собрался идти дальше, но, увидев, что Дели остановилась перед ней, вернулся и воскликнул:

— Ах, это ты?! — Слишком громко воскликнул, так что смотритель, сидящий на стуле, вздрогнул и повернулся в их сторону. — Вижу! Подпись «Дельфина». Так это ты?

— Увы! — ответила Дели. — Тебе нравится?

Максимилиан внимательно разглядывал полотно, чуть шевеля губами, потом неопределенно сказал: