Дели, чтобы больше не смотреть в обманчивую синеву его глаз, пошла к горящему впереди ночному фонарю. Максимилиан шел чуть позади нее и все ждал ответа.


Максимилиану Джойсу оставалось несколько месяцев до пятидесятилетнего юбилея.

Это был довольно преуспевающий бизнесмен, который, впрочем, почти не интересовался своими делами. Он употреблял пиво принципиально только со своего небольшого завода, жил на приличные доходы от своего производства, совсем не желая делать что-либо еще: покупать пивоваренный завод поближе к Лондону, или кожевенную фабрику, или еще что-нибудь, как временами предлагали ему завсегдатаи клуба. Нет, ему вполне хватало его пива, покера по пятницам, субботнего гольфа и воскресного посещения пресвитерианской церкви вместе с дочерью и ее мужем, а иногда и с Лилиан, если она бывала в Лондоне — нет, не для того, чтобы увидеться с ним, для консультации с врачами. Лилиан страдала, казалось, тысячью болезней, но врачи у нее находили довольно сильную астму и регулярно обострявшуюся язву желудка, хотя Лилиан настаивала еще, по крайней мере, на десятке болезней, которые она выискивала для себя сначала в медицинских журналах, а потом уже покупала десятки книг и брошюр на тему, как лечить желчнокаменную болезнь или врожденный вывих, который она тоже у себя временами обнаруживала.

Максимилиану давно все надоело. Все было чрезвычайно скучным, пресным, бессмысленным: клуб, гольф, бесконечные болезненные стоны жены, дегустация пива и участие в пивоваренных выставках, которые раз в два года устраивала Ассоциация пивоваров Англии. И он был чрезвычайно доволен тем, что вдруг в далекой Австралии у него обнаружилось наследство. Доволен, скорее, не самим наследством, а поводом уехать куда-нибудь далеко, поездить по миру, но теперь уже не в свадебном путешествии, а одному поездить, возможно даже в поисках приключений.

Однако Австралия его явно разочаровала. Он не видел здесь никакой экзотики, не находил ничего особо значимого и интересного. В самом деле, нет ничего интересного в том, что на Рождество в Австралии стоит страшная жара, а в июле лежат горы снега: все у них наоборот, в этом Южном полушарии.

Дни проходили за днями, первые впечатления от красных эвкалиптов и стройных аборигенок из племени лубра стали стираться; уладив дела с наследством и продав ферму, он пребывал в ожидании чего-то чрезвычайно необычного, запоминающегося, того, что встряхнет его, вольет в него новые силы, новые чувства. И к нему пришла эта безумная мысль строить здесь пивоваренный завод. Он загорелся этой идеей, которую немногочисленные недавние приятели из Австралийского союза пивоваров называли безумной. Но Максимилиану казалось, что они так говорили лишь из желания не иметь лишнего конкурента на Австралийском континенте.

Максимилиан думал — это и есть та экзотика, ради которой он сюда приехал, которую и искал. Он мгновенно развернул бурную деятельность, истратив почти все наследство и часть денег от продажи фермы; развернул строительство, нанял управляющих и рабочих; уже заказал в Германии через союз пивоваров Австралии оборудование, которое стоило относительно дешево и было весьма неплохим, он знал это — немцы не разучились делать добротные вещи, несмотря на прошедшую мировую войну; и довольно скоро быстроходным судном оборудование должно было прибыть в Мельбурн.

Он был вдохновлен этими своими хлопотами по строительству, лишь в последние дни решил немного расслабиться от ежедневной напряженной работы по организации строительства, поохотиться на лис и уток, если такие отыщутся в окрестностях Марри-Бридж.

Но оказалось, что он ошибался.

Оказалось, он приехал в Австралию в поисках ее, Дели, — вот кого он искал в Австралии и кого нашел.


Дели старалась идти как можно быстрее, словно хотела сбежать от его тяжеловатых шагов, неотступно следовавших за ней чуть сзади; она бы рада была бежать, но слабость не позволяла ей предпринять что-либо решительное, да к тому же и ноги не очень слушались, они казались ватными, и каждый следующий шаг давался ей с некоторым усилием.

У нее было одно желание: поскорее оказаться на «Филадельфии», в окружении своих детей.

Дели вышла на зеленый бульвар, на счастье, тут же показались зажженные фары. Это было такси. Она взмахнула рукой; завизжав тормозами, машина остановилась.

Дели быстро забралась на переднее сиденье рядом с шофером, Максимилиан тут же открыл заднюю дверцу и оказался на заднем сиденье.

— Пожалуйста, пароход «Филадельфия». Знаете, где он стоит на реке? Это не так далеко, — сказала Дели.

Шофер кивнул в знак согласия. Но машина еще не успела тронуться, как Дели ощутила легкое прикосновение к своим распущенным волосам. Это теплое, нежное и убаюкивающее прикосновение его руки, которое ее завораживало в кинотеатре, сейчас мгновенно отрезвило, она сразу же вспомнила о своей седине. И на смену страху и растерянности пришли грустные мысли о том, какая она глупая и недальновидная женщина.

Аластер… Он ждет ее, но… Возможен ли с ним брак и насколько он необходим? И отвергать порывы страсти Максимилиана, — даже наоборот, пытаться всячески оттолкнуть его от себя, хотя он, мягко говоря, отнюдь не кажется ей противным, — о, все это крайне недальновидно! Ведь мистер Джойс — последняя встреча после Аластера, которая так ее взволновала, а дальше? Дальше ей придется смириться с неумолимостью летящего времени; она уже не станет прятать свою седину, будет в дальнейшем почтенной, правда, возможно, несколько взбалмошной бабушкой, занятой своими многочисленными внуками.

За окном мелькали редкие огни темно-зеленого от листвы кустарника бульвара. Затем, уже за городом, они ехали вдоль бурой стены орешника, потом машина въехала в аллею из эвкалиптов.

Дели молчала. Максимилиан тоже не нарушал тишины, убаюкивающей Дели мерным постукиванием мотора.

Вдали показалась блестящая под луной полоска реки и сигнальный огонь на корме «Филадельфии».

— Остановите, пожалуйста, — сказал Максимилиан. — Прямо здесь.

Они почти уже выехали из небольшой рощицы, по прямой до берега реки и до «Филадельфии» оставалось не более пятисот метров.

Дели внутренне сжалась и решила, что ни за что не будет выходить из машины здесь, среди высоких эвкалиптов и кустов бузины, едва освещенных прикрытой облаками луной. Ей так не хотелось снова испытывать его настойчивость, даже навязчивость. Когда угодно, только не сейчас: она совершенно не знала, как ей поступить! Сердце ей подсказывало, что она может быть с ним счастлива, но… Этих «но» было слишком много!

Машина остановилась, шофер с удивлением посмотрел в зеркало заднего вида на Максимилиана. Дели тоже постаралась увидеть в зеркальце его глаза, но не удалось.

— Филадельфия, — тихо сказал он. — Я хотел бы еще кое о чем сказать.

— Говори здесь. Я не выйду из машины, — ответила Дели, чуть улыбнувшись шоферу, словно ища у него поддержки.

Шофер понимающе едва заметно кивнул ей.

— Дели… — Глаза Максимилиана уставились на циферблат спидометра, он с трудом сумел заговорить в присутствии постороннего. — Дели, ты наверняка последняя моя… любовь… Ты вчера шутила над этим, а оказалось, я действительно люблю тебя. Я понял это, когда подарил тебе розу со стола. Да-да, именно в тот момент я подумал, что неплохо было бы на тебе жениться. А потом, когда ты ушла, я еще долго ходил из угла в угол и все думал: почему, а почему действительно тебе не стать моей женой? Да, ты права, мы слишком мало знаем друг друга, но, видимо, это сильнее меня. Я не говорю, что я никогда не любил, но сейчас ты меня просто выбила из седла, ты разрушила все мои планы, все мои представления о дальнейшей жизни… Может быть, мне стоит остаться здесь, с тобой… построить завод, ведь это будет замечательно! Мы поедем на хороший курорт, я знаю, у вас в Австралии есть хорошие курорты, мы будем резвиться как…

«Как с Адамом», — про себя добавила Дели, и ее покоробило от этого сравнения.

— …Как твои дети, нет, мы будем наверняка даже более счастливы, чем твои дети!

«Почему он думает, что мои дети несчастливы? А-а, наверное, это действительно так: бедный Гордон; туповатый Бренни, которого интересуют только пароход и река; Алекс, зарывшийся в книжки по биологии и анатомии! А Мэг — она внутренне что-то переживает, а что — не говорит! Ах Боже мой, я ужасная мать!..»

— Да! Я тебе обещаю! — хрипло воскликнул он и откашлялся. Шофер чуть повернул голову и покосился на него. — Дели, ты не веришь мне?

Дели, как и он, смотрела на цифры приборной доски автомобиля:

— Я верю. Мне нужно хорошо подумать. Я не хотела бы, чтобы мною руководили минутные слабости, минутные, хоть и прекрасные чувства… к тебе, Максимилиан. Прошу, давай поедем…

— Ты говорила, мне можно пообедать вместе с вами, познакомиться со всем твоим семейством поближе. Я думаю, что уже пора.

«Как он самоуверен и настойчив! Пивовары, видимо, все такие. Уверены, будто они полные хозяева; если не Австралии, то в своей семье, на своем заводе — они вершители судеб! Возможно, эта уверенность или эта привычка руководить уже вошла настолько в его кровь, что он по-другому себя просто не может ощущать? Но я-то совсем не такая! Всегда дороже всего мне была свобода, свобода для живописи, для творчества. Даже дети рождались, и тогда я не ощущала себя порабощенной пеленками! Но сейчас своей уверенностью он меня связывает посильнее пеленок…» — подумала Дели и быстро ответила:

— Максимилиан, хорошо! Только поедем!.. — Дели кивнула шоферу, и тот завел мотор. — Завтра, завтра мы успеем… Сейчас уже слишком поздно.

— Завтра я буду ровно в полдень.

— Нет, ни в коем случае! Завтра… к обеду. Я приготовлю прекрасный обед и буду ждать тебя после ленча[4]. Хорошо, если ты подъедешь к семи вечера.