— Я могу сказать только «нет».

В дверь постучали, и Дели вздрогнула. «Как хорошо! Как вовремя мы вернулись за стол!» — с радостью подумала она.

— Войдите! — недовольно воскликнул Максимилиан.

Вошел посыльный в белой форменной куртке:

— Мистер Джойс, тут к вам пришли двое, говорят, что они хотят видеть миссис, простите, мисс…

— Пусть придут! — воскликнула Дели, опередив Максимилиана, и тихо, шепотом добавила: — Вот видишь. Я же говорила, что у нас нет времени.

— Оно у нас будет, — так же шепотом ответил Максимилиан, и на его тонких розовых губах заиграла улыбка.

Дели сощурила глаза, точно так же как делал он, и отрицательно покачала головой. Он тоже сощурил глаза, его улыбка растянулась еще шире, и он утвердительно покачал головой.

Вошел Бренни, за ним появился Алекс.

— Извините, может, мы помешали? — спросил Бренни, оглядываясь по сторонам.

— Нет-нет, мы уже отметили нашу сделку и договорились с мистером Джойсом, что… — Дели вопросительно посмотрела на Максимилиана, словно ждала его помощи. — Что завтра же…

— Да, завтра я подъеду, и мы отбуксируем баржу туда… Ну, туда, куда нужно, — неопределенно сказал Максимилиан.

— Благодарю вас, все было просто великолепно.

— Это я вас благодарю, вы чрезвычайно украсили этот незабываемый завтрак.

— Даже более, чем мой пейзаж? — засмеялась Дели. — Во всяком случае, спасибо за комплимент.

— Позвольте вам преподнести…

— Никаких подарков! Что вы, в честь чего?! — возмутилась Дели.

— Нет, всего лишь цветок, на память, на недолгую память об этом завтраке. К вашим глазам нужен синий, синий-синий цветок.

— Мне ничего не нужно. Прошу вас, больше без комплиментов, мистер Джойс, нам уже пора, — сказала она, взглянув на любопытные лица Алекса и Бренни, рассматривающих Максимилиана.

— Возьмите эту розу, а завтра, когда я приеду за баржей, я привезу вам синюю орхидею, обещаю! — Максимилиан быстро вытащил из вазы на столе красную розу и почти насильно вложил ее в руку Дели. — Как бы чудесно смотрелся синий цветок в ваших волосах! Вы знаете, я в Англии не видел такой яркой синевы глаз. Может быть, это только в Австралии бывает, может быть, от вашего неба так расцветают глаза?

— Мистер Джойс, вы сама любезность, но нам действительно пора. Еще раз благодарю вас за все, желаю всего наилучшего, — быстро заговорила Дели, пятясь к дверям. — А завтра вы…

— Да, завтра, как и договорились, я непременно подъеду. — Он взял руку Дели, в которой была зажата роза, и поднес к своим губам. Она вновь ощутила теплоту его губ, но теперь чувства ожога не было. Он чуть больше, чем требовало приличие, задержал ее руку в своей. Потом улыбнулся Бренни, обменялся с ним рукопожатием, пожал руку Алексу.

Дели быстро вышла из номера, а за ней, распрощавшись с Максимилианом Джойсом, шли Алекс и Бренни.

7

Ближе к вечеру на небе неизвестно откуда появились тучи, багряные от лучей закатного солнца. Тучи висели так низко, что, казалось, цеплялись за вершины эвкалиптов. Ветра почти не было, стояла все такая же жара. Даже когда тучи пролились легким и мелким дождем, который был таким теплым, словно парное молоко брызнуло с неба, даже после этого прохладней стало ненамного.

Омар перенес стол с палубы в маленькую и тесную кают-компанию, в которой негде было повернуться из-за стола. Но тем не менее и Дели, и все ее дети, и даже Омар втиснулись в кают-компанию, убрав из нее диваны и лишние стулья; и даже осталось немного места для танцев, если бы кто решил вечером потанцевать почти на одном месте в честь, нет, не похорон отца, в честь того, что баржа продана, появились кое-какие деньги и можно без страха думать о будущем.

Гордон весь день бродил по берегу реки, пришел промокший и сердитый. Он злился на самого себя, что не взял зонт, и теперь опасался за свои рисунки, сделанные акварелью. Он стал листать альбом, в котором делал наброски, и увидел то, чего опасался, — краски расплылись, все промокло. Все было испорчено, превратившись в многоцветные радужные пятна. Гордон, не долго думая, все свои этюды выбросил за борт, решив, что больше никогда не будет заниматься живописью — ни к чему это! Да и не хочет он быть художником. То, что он хотел в последнее время, — это читать книжки и ничего больше не делать. Но книги его интересовали совершенно определенные: биографии великих полководцев.

Он когда-то залпом проглотил несколько книжек о Наполеоне, и с тех пор в нем подспудно зрела эта страсть, этот интерес к подвигам полководцев всех времен. Потом он прочел биографию Нельсона и герцога Веллингтона и был потрясен их жизнью, отданной борьбе и подвигам.

«Больше никогда в жизни не возьмусь за кисть!» — думал Гордон, глядя на плывущие по воде белые листы с размытой акварелью, на которые сверху сеялся мелкий дождик.

Дели тоже вышла на палубу под дождь, так как в каюте было слишком жарко, а дождь такой теплый. Она подошла к Гордону, бросавшему листы из альбома за борт, и хотела потрепать его по мокрым волосам, но сын показался ей слишком серьезным: он прощался со своей живописью. И Дели, встав с ним рядом и глядя на медленно плывущие за бортом разноцветные листы, тихо спросила:

— Ничего не получилось?

Гордон не ответил.

— Ах да, вижу. Все промокло. Жаль…

— Нисколько, ма. Хватит этого баловства, — ответил Гордон.

Поняв, что с сыном происходит что-то, она не стала возражать. Дели все-таки провела ладонью по его совершенно мокрым волосам и спустилась вниз, чтобы не промокнуть окончательно.

Алекс и Бренни решили не говорить Мэг и Гордону об их догадке по поводу Максимилиана.

Бренни же не терпелось распорядиться теми деньгами, что у них остались. Правда, он еще не заплатил за похороны, что собирался сделать завтра, так как похоронная компания оказалась закрыта, когда они пришли. Может быть, никто в городе не умер за последние дни, и об этом знали в компании; стало быть, и незачем было появляться и сидеть в такую жару в душных комнатах.

Омар и сегодня постарался. Он приготовил баранину, которая пахла, казалось, всеми восточными ароматами. Но после завтрака с Максимилианом Дели невозможно было чем-либо удивить в кулинарном искусстве. Все же этот терпкий и изысканный запах восточных специй ей весьма нравился.

— Какой благодатный дождь для природы, — сказал Гордон, когда все собрались за столом в кают-компании. Гордон уже вытер голову и переоделся в сухое, прибежав к столу последним. — В такую жару все сразу же расцветет, трава в полях снова зазеленеет.

— Да, очень хорошо этот дождь. У нас в это время тоже идут дожди, — согласился Омар, которого с трудом удалось усадить за стол вместе со всеми.

— Омар, а где ваша семья? Бренни говорил, что у вас в Индии семья осталась, это правда? — спросила Мэг.

— Да, госпожа моя. Семья маленький совсем, но остался, но остался там, дома. Я сам пенджаби…

Мэг сделала удивленное лицо, так как это слово ей ничего не говорило.

— Пенджаби — это… как вам объяснить? У нас многие живут, а пенджаби — это как хинди, как урду, как тамилы, — нет, я не могу объяснить. Пенджаби — это пенджаби! — развел Омар руками и что-то изобразил пальцами в воздухе, наподобие языка глухонемых.

— Как у нас аборигены? — спросил Бренни.

— Совсем нет! Аборигены — это аборигены, а пенджаби — это пенджаби. У нас тысячелетняя история и тысячелетняя культура, свой язык, древние традиции. Если бы не англичане, у нас все было бы хорошо, — вздохнул Омар.

— Что вы имеете в виду, Омар? — спросила Мэг. — Англичане принесли в Индию культуру, или вы с этим не согласны?

Омар округлил и без того выпуклые и округлые глаза и показал свои большие белые зубы:

— Совсем не согласен. Конечно, у нас и железные дороги, и автомобилей много и в Мадрасе и в Дели…

— Что? — вздрогнула Дели. Она задумалась. У нее было тревожно на душе от этого буквально ворвавшегося в ее жизнь Максимилиана, Макса. Но сейчас, сидя за столом и медленно жуя ароматную баранину, она думала об Аластере. Аластер… Аластер ждет ее — вот настоящая проблема!.. И что подразумевала приснившаяся мама, когда говорила, что он женат? Может быть, мама имела в виду, что это она выйдет замуж за Максимилиана?! Это, конечно, невозможно, но — все может быть, и нечего зарекаться! Господи, как все перевернулось — буквально в три дня. И в жизни, и в душе… Главное, в душе — не было у нее покоя. И с каждой минутой беспокойство нарастало — безотчетное, гнетущее беспокойство…

— Что вы сказали, Омар? Вы меня звали? — спросила она.

— Нет, госпожа, я совсем вас не звал. Я сказал, что в Дели…

— В Дели? Что это такое? — растерялась Дели.

— Дели — это Дели! — улыбнулся Омар, округляя глаза. — Я был там, прекрасный город…

— Мама, мне стыдно за тебя, — сказал Гордон. — Дели — это…

— Это я, я знаю — я Дели, — улыбнулась она.

— Это город в Индии, мама!

— Гордон, ты меня просто позоришь перед Омаром, как будто я не знаю, что есть такой город в Индии!

— Мама, ты, видимо, не слушаешь, о чем он говорит, — заступилась за мать Мэг.

— Я слушаю очень внимательно… Только я немножко задумалась, ты права, Мэг. Извините, Омар.

Алекс вскинул на мать глаза: «Какая она стала задумчивая и немного нервная за эти дни», — подумал он, но отнес ее нервозность к тому, что она не совсем еще пришла в себя после похорон.

— Дели — прекрасный город, госпожа, несмотря на англичан, — продолжил Омар, но его прервал Бренни.

— Омар, мне не нравятся твои расовые предрассудки! Я тоже англичанин, в конце концов! — с раздражением сказал Бренни.